Игроки и жертвы

19

Когда вечером Илона вернулась, её сопровождал Кирилл — заметно уставший, с осунувшимся лицом и потускневшим взглядом. Казалось, весь день, проведённый в бесконечных переговорах, интервью и холодном сопротивлении массам, вытянул из него последние силы. Его шаги были чуть медленнее обычного, плечи чуть более опущены, но, несмотря на усталость, он всё равно держался с присущей ему сдержанной гордостью.

— Встречай героя, — с порога небрежно сбрасывая туфли, Илона пошла на верх, в свою спальню. — Я отдыхать минут 30, вы — учитесь разговаривать. Агата, шокер нужен?

— Думаю, сегодня обойдемся без него, — пробормотала я, не уверенная в своей готовности оставаться с Кириллом наедине. Банально, не знала, что сказать.

Он помогать не торопился, устало сняв пиджак и, повесив его на плечики в прихожей, почему-то слегка поморщился, как от боли.

Его обычно уверенное выражение лица сменилось чем-то неуловимо мягким и спокойным. Он чуть покачал головой, словно сбрасывая напряжение прошедшего дня, и, посмотрев на меня, пробормотал:

— Извини за вторжение. Сегодня был тяжёлый день для всех нас.

В его голосе звучала непривычная нотка — нечто похожее на искренность, простую усталую честность. Я кивнула, не зная, как ответить, чувствуя, как между нами повисает неловкая тишина.

— Как ты? — спросил он, неожиданно посмотрев на меня, чуть прищурив глаза, будто пытался угадать, что творится у меня на душе.

— Наверное…. Лучше чем ты, — ответила тихо, прислоняясь спиной к косяку в прихожей. — Чай будешь? Поужинаем, когда Илона спуститься.

Кирилл кивнул, чуть расслабившись, и на его лице мелькнула тень благодарности.

— Чай… да, не отказался бы, — тихо сказал он, устало потирая шею.

Я прошла на кухню, включила чайник, и на несколько минут между нами снова установилась тишина, но она уже не была такой тяжёлой. Чувствовалось, что он, как и я, наконец позволил себе немного отдохнуть. Я достала кружки, поставила их на стол, и Кирилл, опустившись на стул, облокотился на столешницу, едва заметно улыбнувшись уголками губ.

Ставя перед ним чашку с чаем я вдруг заметила, что около носа засохли несколько капель крови, а губа выглядела разбитой и слегка опухшей. Внезапная волна противоречивых чувств пронзила меня — жалость, досада, тревога.

— Что с лицом?

— Все в порядке, — хмуро ответил он, отворачиваясь.

Я села рядом с ним и вздохнула, закрывая на несколько секунд глаза.

— Кирилл, если мы хотим выбраться из ловушки, давай попробуем хотя бы говорить.

Кирилл снова взглянул на меня, и в его глазах промелькнуло удивление, смешанное с тем, что могло быть усталой благодарностью. Он отстранился, как будто раздумывал над моими словами.

— Агрессивные переговоры, — ответил он уклончиво. — По объединению штабов.

— Хочешь сказать, — фыркнула я, не удержав усмешки, — это работа моего шефа?

— Его охраны. Да. Мощные ребята.

Кирилл коротко усмехнулся, проводя пальцем по разбитой губе, словно вспоминая недавнюю встречу.

— Что ни говори, за последние сутки я огреб больше, чем за последние десять лет. Видимо — заслуженно, — он чуть потянулся и поморщился. Судя по его позе — досталось не только его лицу.

— Лед прикладывать уже поздно, — помолчав, заметила я, — но можно попробовать.

— Агата, лучше бы ты меня снова шокером ударила, — вдруг с болью сказал Кирилл.

— Даже не надейся, — холодно отозвалась я, доставая из морозилки пакет с замороженными овощами и заворачивая в полотенце. — Держи, приложи к лицу.

Но вместо этого он приложил лед к плечу.

— А с плечом что?

— Лицо они старались не трогать, — усмехнулся он. — Мы ж коллеги, как никак.

— Дурдом… — я снова села напротив него. — Что ты сказал Григорию Владимировичу? О нас?

Кирилл на секунду замолчал, как будто обдумывая, как именно ответить, затем медленно выдохнул:

— Ему — правду. Потом пару минут у нас было…. искупление грехов. А после мы обсудили дальнейшую стратегию.

— Он меня ненавидит… — прошептала я.

— Он тебя уважает…. Ненавидит сейчас он меня.

Кирилл говорил спокойно, но я заметила в его глазах горький блеск. Он убрал лед с плеча, чуть поморщившись, и, глядя куда-то в сторону, добавил:

— Ему сложно принять, что ты оказалась втянутой в это. Ты была для него надежным человеком, который никогда не попадал в подобные ситуации. Ему больно видеть, что твоё имя тянут по этому грязному скандалу, но он понимает, что ты в этом не виновата.

Слова Кирилла прозвучали неожиданно искренне. Это заставило меня на миг замереть, потому что, несмотря на всё пережитое, я ещё не до конца верила, что кто-то мог понять или поддержать меня.

— Он велел передать…. Что ждет тебя на работе. Не смотря ни на что, — Кирилл отпил чай, не глядя на меня и снова поморщился.

— Господи, Кирилл! Ты показал плечо врачу?

— Нет. Переживу.

Я нахмурилась, чувствуя, как раздражение перемешивается с непрошенной заботой.

— Снимай рубашку, Кирилл и дай посмотреть.

— Агата…

— Считай, что хочу насладиться зрелищем, — рыкнула я на него.

Кирилл замер, слегка приподняв бровь, но, видимо, поняв, что спорить бесполезно, начал расстёгивать рубашку. Когда он снял её с плеч, я увидела глубокий синяк, растянувшийся по всей правой стороне — тёмный, болезненный, с ещё свежими следами ушибов. Кожа казалась натянутой, как будто каждый дюйм этого места отдавался болью при малейшем движении. Он, как обычно, сохранял невозмутимость, но его мышцы напряглись, когда я осторожно коснулась синяка.

— Можешь даже стукнуть, — закусив губу, разрешил он.

— Идиот.

— Хуже, Агата.

Много чего мне хотелось сказать ему, но вместо этого, я прижала к его плечу ледяной компресс.

Кирилл резко вздрогнул, когда холод коснулся его кожи, но, несмотря на явный дискомфорт, не отстранился. Я прижала компресс чуть сильнее, и он, кажется, пытался подавить ещё одну усмешку, но это вышло у него неуклюже — больше похоже на болезненную гримасу. Несколько минут мы молча сидели, я прижимала холод к его плечу, чувствуя его напряжение, а он — будто просто терпел, принимая заботу с редким для себя смирением.

Странные это были минуты, я стояла так близко к этому человеку, что чувствовала его дыхание на своих волосах. Но страха больше не было. Злость была, обида была, усталость была, раздражение было. Но страха и отвращения — уже не было. Словно они вышли вместе с физической болью Кирилла, с его смирением, с виной в его глазах.

Я усмехнулась про себя, разглядывая его плечо, синее и воспалённое, и подумала, как могла бы это истолковать психологическая наука. Может, это какое-то подобие Стокгольмского синдрома, или, скорее, утомления от постоянной борьбы — когда страх и гнев уступают месту простому, измученному принятию ситуации.

— Ого, — на кухню зашла посвежевшая Илона, — прогресс на лицо. Кир, тебе повезло с Агатой. Я бы в тебя нож всадила и еще бы провернула в ране.

— Нет, Илон, ты б его просто уничтожила. Быстро и со вкусом, — с внезапной горечью отозвалась я, досадуя на собственную слабость и бросая компресс на стол.

— Ты тоже это можешь, — вдруг глухо сказал Кирилл таким голосом, что на него удивленно посмотрела не только я, но и Илона, чьи брови резко взметнулись вверх.

— Может и может, но не станет. Потому что, Кир, она лучше, чем ты или я, — ответила Илона.

После быстрого и легкого ужина, не теряя время, сразу поехали на базу, про которую говорила Илона. Садясь в машину, она сразу расставила все по местам, сев впереди и заставив нас двоих сесть рядом на заднее сидение. Я уже даже не возражала, понимая, что вариантов уже никаких нет, но сидела неподвижно, ощущая тепло, исходящее от Кирилла, и едва удерживалась от желания отодвинуться.

Кирилл, в свою очередь, сохранял абсолютное спокойствие, даже слегка прижавшись к двери, чтобы не нарушать моё личное пространство больше, чем это было необходимо. Мы не обменялись ни единым взглядом, но от этого невысказанное напряжение только усиливалось, словно любое неловкое движение могло разрушить хрупкое перемирие.

Я достала телефон, не удержавшись, пролистала новости, хотя заставила себя видео больше не смотреть. Чертыхнулась, чертыхнулась еще раз. Наши фотографии смотрели со всех полос жёлтой прессы и даже нескольких более серьезных изданий. Что уж говорить про соцсети и электронные издания — мы надолго стали главной темой таблоидов и обсуждений. Количество комментариев под каждым постом просто зашкаливало — все обсуждали нас, снабжая комментарии пикантными подробностями и предположениями. Написали о скандале даже федеральные СМИ.

Единственным светлым пятном, пусть и крохотным, был сегодняшний комментарий Кирилла — резкий и дерзкий, он слегка сбил волну предположений и породил больше вопросов, чем ответов. Но общей картины это не меняло: любопытство и осуждение сгущались вокруг нас, не оставляя надежды на быстрое затишье.

Закрыла глаза, представляя какие последствия огребем мы все. Если у меня на глазах рушилась только карьера и репутация, у Кира намечались проблемы посерьезнее — его враги как в политике, так и в бизнесе получили серьезный карт бланш. Судя по заголовкам, полиция вцепилась в него бульдожьей хваткой — об этом Илона мне не сказала.

Снова чертыхнулась.

Кирилл, с видом предельного спокойствия, смотрел в окно, но я видела, как его пальцы едва заметно подрагивали, сжимаясь и разжимаясь на колене. Илона, следя за дорогой, всё же уловила наше молчание.

— Зря лезешь в новости, — не оборачиваясь, бросила она спокойно, словно заранее знала, о чём я думаю. — Чем больше читаешь, тем сложнее держать голову холодной. Всё это только первый раунд. Врагам нужно будет куда больше, чтобы действительно нас дожать.

Я тихо выдохнула, понимая, что она права, но от ощущения надвигающегося давления никуда не деться. Каждая статья, каждый заголовок будто становились тяжёлым камнем на плечах. В этот момент я почувствовала лёгкое, едва заметное прикосновение к запястью: Кирилл отнял у меня телефон, закрыл экран и мягко сказал:

— Хватит, Агата. Пусть полощут, пока есть такая возможность.

— Отдай, Кир, — машинально ответила я, всё ещё не до конца понимая, что происходит.

— Нет, — спокойно сказал он, пряча телефон в карман своей куртки на стороне, противоположной от меня. — Или попробуй отними, если осмелишься.

Я почувствовала вспышку раздражения, но в этот раз не нашла в себе сил спорить. Его жест, хотя и раздражал меня, был одновременно проявлением заботы — неожиданным и, возможно, даже искренним. Казалось, он понимал, что каждая прочитанная строчка только добавляет мне тревоги, и принял решение защитить меня от этого, хоть и немного грубо.

Илона, мельком взглянув в зеркало заднего вида, усмехнулась, её лицо оставалось спокойным, но в глазах промелькнула одобрительная искра.

— Слушай Кира, Агата, — спокойно сказала она. — Иногда лучше держать информационную диету, особенно сейчас. Пусть они гонят волну, чем выше одна поднимется — тем выше и мы окажемся.

Я молча закрыла глаза и откинулась на мягкое сидение, подавляя эмоциональный протест, понимая головой, что Кир и Илона оба правы. Внезапно, Кирилл протянул руку и подложил мне под голову мягкую, удобную, дорожную подушку. Я дернулась, открыла глаза, но он уже снова отвернулся, глядя на темную улицу, пробегающую за окном машины.