Игроки и жертвы

15

— Тихо, Аришка, дай маме поспать…. — услышала я над ухом тихий голос бабули. — Мама сильно устала.

— Я не сплю, — с трудом поднимая голову от подушки на широкой двуспальной кровати, пробормотала я. — Не сплю…. — села, потирая горящее как в лихорадке лицо рукой.

Илона и бабушка почти силой заставили меня принять ванну, где со мной случилась форменная истерика, а после я легла на пять минут на кровать, пока Мария расчесывала мои волосы — ритуал, который сохранился у нас с давних времен. И ощущая эти спокойные, мягкие касания к голове — уснула, сломленная под гнетом того кошмара, который произошел с утра.

— Не вставай, родная моя, — погладила меня по голове Мария, — ты вымотана в край. Та женщина…. Велела тебе еще отдыхать.

Я отрицательно покачала головой, чувствуя, как рыжие локоны свободно и растрепано падают на плечи. Тонкая футболка Илоны и ее домашние мягкие брюки идеально сели и на меня. Но я не хотела, чтобы Кирилл видел меня такой — растрепанной, домашней…. Уязвимой. К сожалению платье, в котором я была утром было уже не восстановить.

Я специально отвлекала свой мозг всякими мелочами, чтобы не думать о произошедшей катастрофе.

— Бабуль, мне нужно переодеться… и привести себя в порядок, — тихо пробормотала я, хотя понимала, что вряд ли нашла бы силы что-то изменить.

Мария, кажется, уловила мои мысли и покачала головой с сочувствием:

— Ты думаешь, что эта внешняя броня тебе сейчас поможет, но поверь… тебе нужно собраться внутри, а не снаружи. — Она взглянула на меня с тихой мудростью, от которой стало чуточку легче. — Илона всё предусмотрела, она умная женщина. Придёт время, и ты снова станешь той Агатой, которую знают и уважают. Но сейчас ты — дочь и мать. И это главное.

Я так и не нашла в себе силы рассказать хоть что-то свекрови, а та, всем своим существом любя меня, спрашивать ни о чем не стала.

— Илона дома?

— Внизу. То бегает кругами, то материться как сапожник.

— Времени сколько?

— Около восьми вечера.

Значит я проспала не меньше пяти часов…. Что еще произошло за это время?

— Бабуль, — я посмотрела на дочку, которая что-то рисовала прямо на полу, где были раскидано невероятное количество карандашей и фломастеров, — вам с Аришкой придется уехать…. Сегодня ночью вы улетите в Грузию, в Батуми. Поживете там, на море.

Мария нахмурилась, но, как всегда, осталась сдержанной, едва уловимо сжав губы.

— Ты уверена, что это… необходимо? — её голос был ровным, но в нём сквозило беспокойство.

Я кивнула, хотя внутри всё переворачивалось от мысли, что мне придётся их отпустить. Казалось, что сейчас, как никогда, мне нужно их присутствие рядом, их поддержка. Но мысль о том, что Арина будет подальше от всего этого кошмара, пусть даже на какое-то время, давала хоть крохотное чувство облегчения. Илона права, уже завтра эту историю будут обсасывать все вокруг, делая ребенка и больную женщину предметом нездорового интереса и внимания. От одной мыссли о том, как их могут использовать, меня передернуло.

— Да, бабуль, так нужно. Там безопасно и спокойно. Вам понравится, — я попыталась улыбнуться, но Мария тут же заметила эту слабую маску, вздохнув.

— Хорошо, родная, — она осторожно провела рукой по моим растрепанным волосам, её прикосновение, как всегда, было полным тёплой заботы. — Мы сделаем так, как ты скажешь. Если надо ехать, значит, так тому и быть.

Она помолчала, опустив голову, а потом снова посмотрела на меня и в глазах ее сверкали слезы.

— Агата, это из-за….. из-за тех денег? На операцию? Ты взяла у кого-то и не можешь отдать?

Меня словно пронзило её словами. Я знала, что Мария всегда оставалась в неведении относительно тех обстоятельств, которые привели нас к этому моменту, и до последнего пыталась объяснить всё как-то проще. Но теперь её догадки, её беспокойство выводили меня из равновесия. Её слёзы, её переживания за меня и Арину только усиливали моё чувство вины, будто всё, что сейчас происходило, действительно лежало на моих плечах, словно я сама впутала нас всех в этот кошмар.

— Нет, бабуль, нет! — слава богу, она не пользовалась интернетом, — это вообще не из-за этого! Так получилось, что я оказалась в центре политической разборки…. Но это все временно! Честно!

Мария внимательно посмотрела на меня, её глаза всё так же выражали тревогу, но теперь в них мелькнуло едва уловимое облегчение. Она, казалось, пыталась понять, стоит ли верить мне или продолжать расспросы, но, в конце концов, просто тихо кивнула. Её доверие, её готовность не задавать вопросов тронули меня до глубины души — она знала, что, если бы я могла, я бы всё ей рассказала.

— Бабуль, мне нужно спуститься вниз. Вы ели?

— Да, Илона принесла нам пиццу и колу, я разрешила Аринке сегодня все.

— Хорошо. Бабуль… скажи ей о поездке сама, ладно? Я вниз….

— Конечно, родная. Я скажу ей… постараюсь всё объяснить, чтобы она поняла, что это временно и что это — для её же блага, — её голос дрогнул, но она взяла себя в руки, крепче сжав мою руку. — Спускайся, а мы с ней будем готовиться.

Я кивнула и пошатываясь прошла в ванну, глянув на себя в зеркало. Оттуда на меня смотрела измотанная, осунувшаяся женщина, под глазами которой залегли глубокие тени. Быстро умылась и провела щеткой по волосам, но убирать их не стала — не видела смысла — пусть остаются как есть.

Медленно вышла в коридор и стала спускаться по крутой лестнице вниз.

В гостиной Илоны не оказалось, поэтому я прошла на просторную кухню, прошлепав босыми ногами по мягкому ковролину.

— Илона? — вошла быстро и остолбенела.

Илона стояла возле окна, задумчивая и серьезная, с со стаканом в котором плескался коньяк, глядя на спускающиеся на город весенние сумерки

Напротив неё, за барной стойкой, сидел Кирилл — но это был не тот Кирилл, которого я привыкла видеть, властного и холодного. Этот Кирилл казался измотанным, опустошённым. Он сидел, согнувшись, будто весь вес мира разом обрушился на его плечи, а его лицо было скрыто в ладонях, локти впивались в стойку, как якорь в дно. Темные волосы были небрежно растрепаны, от его привычной аккуратности не осталось и следа. Пиджак, который он обычно носил как броню, был сброшен и брошен на пол, словно больше не мог скрывать его уязвимости. Галстук висел, ослабленный, почти соскальзывая с шеи, как последний элемент, связывающий его с привычным образом.

На звук моих шагов они одновременно посмотрели на меня. Лицо Кирилла было не просто белым — оно было почти прозрачным, а серые глаза казались мертвыми, лишенными жизни. И в них было столько всего, что мне почти физически больно было смотреть на него.

Он смотрел на меня, и в этом взгляде было что-то, что я никак не могла понять: смесь растерянности, отчаяния и той безмолвной просьбы, которую сложно выразить словами. На его лице, в этом опустошённом, чужом образе, я вдруг увидела не хищника, не победителя, а человека, который был так же уязвим, как и я. И это осознание пробило меня до самого сердца, заставив всё внутри сжаться.

Илона, напротив, стояла всё так же неподвижно, её лицо было твёрдым, почти суровым, но в глазах, в глубине её взгляда, таилось понимание. Она смотрела на нас обоих так, будто уже видела все возможные исходы, но была готова бороться, несмотря ни на что.

— Агата, — Кирилл подскочил с места и рванулся ко мне. Я замерла от ужаса.

— А ну стоять! — рыкнула Илона, мгновенно собираясь, и воздух пронзил странный то ли треск, то ли писк.

Кирилл остановился, удивлённо и растерянно глядя на Илону, будто не сразу осознал, что происходит. Взгляд его метнулся к её руке, где поблёскивал маленький, но угрожающий шокер, напряжение струилось от Илоны как электрический заряд. Я тоже застыла, понимая, что она всерьёз готова не допустить его ни на шаг ближе ко мне.

— Ещё шаг, Кир, — её голос был холоден и твёрд, с непреклонной решимостью. — И я вырублю тебя на месте.

Кирилл, всё ещё дыша тяжело и глубоко, замер, его руки сжались в кулаки, но он, казалось, взял себя в руки. Илона, не отводя от него внимательного взгляда, медленно опустила шокер, но не убрала его полностью, держала наготове, будто была уверена, что угроза ещё не миновала.

— Агата… — произнёс он срывающимся голосом, словно хотел что-то сказать, оправдаться или, может быть, объяснить. Но в его глазах была лишь та невыразимая тоска, с которой он смотрел на меня, и всё, что я ощущала, — это комок в горле, сдавивший дыхание.

— Руки свои при себе держи, мудак. И на место сядь! — отрезала Илона.

Кирилл посмотрел на Илону с молчаливым протестом, но осекся, будто осознав, что любые попытки что-то возразить или объяснить сейчас только усугубят ситуацию. Он медленно опустился на место, тяжело вздохнув, словно складывая своё смирение из осколков гордости. Илона, не отрывая от него пристального взгляда, подошла ко мне и протянула шокер.

— Если дернется — можешь не стесняться, — её голос прозвучал твёрдо, но я заметила, как в её взгляде мелькнуло нечто похожее на заботу, которую она пыталась скрыть за привычной жесткостью. Я приняла шокер, хотя мои руки дрожали, и ощущение его прохладного металла в ладони придало странное чувство контроля над происходящим.

Молча кивнула ей и отошла к креслу около окна, забираясь в него с ногами.

— Что у нас? — спросила устало, кивнув на их планшеты, оба открытые на новостной ленте. — По десятибалльной шкале паршивости?

— На сотню, — ответила Илона стальным тоном. — Но мы могли это предсказать. Всё, что показали на экране сегодня, уже разошлось. Газеты, сайты — они не оставили ничего, ни малейшей возможности удержать это под контролем. Отделаться пустыми словами не выйдет. Чудесная нарезка вышла!

— Предсказуемо, — эхом повторила я, чувствуя, как всё внутри холодеет. Этот мрак оказался куда глубже, чем я думала.

Кирилл резко поднял голову, его голос прозвучал хрипло, как будто он слишком долго молчал и слова, наконец, сорвались с языка.

— Агата… я… — он осёкся, словно сам испугавшись того, что хотел сказать. В глазах застыла какая-то обречённость, но вместе с тем и непоколебимость. — Я облажался….

— Ой, да ладно, Кир, ты серьезно? — за меня ответила Илона. — На исповедь еще сходи, придурок! Облажался Скуратов со шлюхами, а ты, блядь, охуел! Рот свой закрыл и меня слушаешь. Что скажу, то и делаешь. Понял?

Кирилл, глядя в пол, кажется, смирился с каждой фразой, которую Илона бросала ему, словно раскалённые угли. На секунду я увидела в нём не хищника, с которым привыкла сталкиваться, а человека, раздавленного своими собственными ошибками, человека, понимающего, что всё, что он знал, теперь бессильно. Это ошеломляло, но не вызывало ни капли жалости — слишком велика была рана, оставленная его поступками.

— Ладно. Хватит собачится. Ты молодец, что ни одного комментария не дал и что заседание провел с каменной мордой. Если б ушел — это было бы сродни признанию вины, что закапало бы вас обоих. — Она бросила на нас тяжёлый взгляд, не позволяя ни мне, ни Кириллу отвернуться. — Запомните, дети мои. Вы не признаетесь в том, что у вас были те роли, которые показала пленка. Агата — ты не брала деньги, Кирилл — ты ее не…. — она чертыхнулась, — не насиловал. Агата — ты не жертва насилия, Кирилл — ты не ебучий шантажист, которого хочется застрелить здесь и сейчас! Ясно вам? Блядь, Кир, как же я хочу набить тебе рожу!

— Илона… хватит. Я понял. — Он говорил спокойно, почти смиренно, но в его тоне ощущалось что-то непоправимо сломанное. Он не поднимал глаз, словно не имел права взглянуть в лицо человеку, который так рьяно его защищала, несмотря на всю её ярость и отвращение.

Илона с силой сжала кулаки, словно стараясь сдержать порыв высказать всё, что накипело, что ещё осталось за границей её жёстких слов. В её взгляде всё так же горело осуждение, смешанное с леденящим презрением.

— Понял, значит? — её голос был ядовит и холоден, как зимний ветер. — Я рада, что ты хотя бы до этого дошёл, Кир. Жаль только, что перед тем, как что-то понять, ты успел сломать всё, к чему прикасался. — Она резко отвела взгляд, будто само присутствие Кирилла её раздражало.

— Хватит, Илона, — услышала я свой усталый голос. — Действительно, достаточно. Давайте попробуем сохранить то, что еще осталось… У меня — семья, я не могу позволить себе сломать им жизнь….

— С твоей семьей, — голос Кирилла был глухим от тоски, — ничего не случится. Клянусь, Агата, до них никто не доберется. Сегодня улетят вечером с моим зам начальником охраны. Он с них глаз не спустит…. Я не позволю, чтоб с головы твоей малышки даже рыжий волосок упал!

На мгновение я замерла, осознавая, что слова Кирилла звучали не как обещание, а как мольба — едва уловимая, но вполне искренняя. Его глаза, полные бесконечной усталости и глубокой, едва скрытой вины, встретились с моими.

— Летят на частном самолете, так что их даже никто не увидит и не узнает, где они. В Батуми дом в хорошем районе, почти рядом с морем. Охранять их будут так, что муха не пролетит. Вещи все купят уже на месте….

Слушая его, я ощутила странное чувство двойственности. С одной стороны, Кирилл говорил о безопасности моей семьи — тоном, который явно демонстрировал его серьёзность и готовность пойти на любые меры. Но с другой стороны, сама мысль о том, что моя дочь и свекровь будут зависеть от его защиты, от его ресурсов, вызывала во мне внутренний протест, почти отвращение.

— Я сделаю все, что могу Агата, — сказал он мягко, но твёрдо. — Я знаю, что не заслуживаю твоего доверия, но их безопасность — это не тот вопрос, где я могу позволить себе ошибиться.

— Хорошо, — помолчав, кивнула я, чувствуя, как мерзнут босые ступни. — Когда они полетят?

— Через час за ними приедут.

— Прекрасно. А теперь, займемся вам, котятки, — влезла в наш разговор Илона, но замолчала, не зная, как преподнести нам свою стратегию.

— Агата…. Тебе противорвотные помогают? — наконец, спросила она.

— Что, прости?

— Противорвотные препараты тебе помогают, спрашиваю? — повторила она свой вопрос.

— Предлагаешь мне с моста несколько раз броситься?

— Нет, хуже….

Илона вздохнула, будто собираясь с духом, и посмотрела на меня с такой серьёзностью, что по спине пробежал холодок.

— Агата, — её голос стал жёстким, почти отрезвляющим, — я понимаю, как это прозвучит, но… чтобы выйти из этого дерьма, тебе придётся пройти через ещё более мерзкую грязь. Нам нужно, чтобы ты выглядела… неуязвимой. Мы не можем позволить публике увидеть в тебе ни жертву, ни слабость. Нужна версия, которую все примут, и которая поможет перевести внимание с вас обоих.

Я сжала кулаки, поднимаясь на ноги, ощущая, как растёт сопротивление ко всему этому, но знала, что другого выхода у нас просто нет.

— Так что ты предлагаешь? — спросила, стараясь звучать хладнокровно, хотя внутри всё дрожало от смеси страха и отвращения.

— Нам нужна ваша общая легенда. Идеальная картинка для публики, которая объяснит, почему вы вместе, но уберёт любые намёки на проституцию или насилие, — Илона скрестила руки, её лицо оставалось напряжённым. — Чтобы это сработало, Агата… вы оба должны будете сыграть пару, причём влюблённую. Доверие, смех, лёгкие прикосновения на публике… — её взгляд стал ещё более серьёзным, — вы оба должны показать, что между вами искренние чувства, будто бы вы давно вместе. Понимаете?

Я засмеялась. Громко, надрывно, чувствуя, как подкатывающая истерика захватывает всё моё существо. Смех разрывал меня изнутри, смешивая слёзы боли, ярости и отчаяния.

Слёзы хлынули сами по себе, и я осела на пол, больше не в силах выдерживать всё, что навалилось на меня. Я видела, как Кирилл дёрнулся вперёд, но взгляд Илоны заставил его замереть на месте. В его глазах читалось отчаяние, ярость, беспомощность, но он не шевельнулся, будто боялся ещё больше усугубить ситуацию.

— Агата? — Илона подошла ко мне ближе.

— Хорошая шутка, Илона. Самое то для сегодняшнего чудесного во всех отношениях вечера! — выпалила я, голос дрожал от смеха, слёз и нарастающего истерического отчаяния. — А что еще придумаешь? Гитлера оправдать?

— Ну… если бы я была его политтехнологом, то, может, и его бы отмазала, — пробормотала она. — А какие у нас варианты? А? Что, блядь, еще может оправдать ваш… секс, мать его?

Она стояла передо мной как единственный голос разума в этом хаосе. И как бы мне ни хотелось обругать её, обвинить во всём, я понимала, что она просто произносила вслух ту правду, которую я боялась признать.

— Ты понимаешь, — продолжила она, её голос стал чуть мягче, но всё таким же решительным, — нам нужно сделать так, чтобы никто, слышишь, никто не сомневался, что это был… — она прикусила губу, подбирая слова, — что это был порыв, страсть. Ну пошел секс не по плану…. С кем из нас оказий не случалось?

— Теперь это, сука, так называется? Оказия? Илон, там записей часов на десять! Вся ночь! И утро….- я закрыла лицо рукой, чувствуя, как свет в комнате режет глаза, напоминая о собственном бессилии. В голове всплыли воспоминания — каждая деталь, каждый унизительный момент, утренний разговор, который разъедал изнутри. Плакала, раскачиваясь из стороны в сторону и никак не могла успокоится. — И деньги…. Это ты как объяснить попытаешься?!

— Да никто и не ждет ваших объяснений! Все ждут истории! Скандала! Деньги? Да блядь, а кто из нас за секс не платит? Семейные отношения, это что по-вашему? Особенно когда мужчина обеспечивает семью! А то, что этот дебил сказал — можно вашей ссорой объяснить. И кстати секс…. нетрадиционный… тоже. Картинка нужна, а на правду, Агата, всем насрать!

Кирилл все время сидел молча, закрыв лицо руками. Я представить не могла, что происходит с ним, да и не хотела, если честно. Один взгляд на него заставлял меня едва не выть от ненависти.

Илона, ни на секунду не смягчившись, продолжала безжалостно давить:

— Агата, пойми, — её голос был резким и твёрдым, будто у нас не было времени на сантименты, — мир всегда выберет версию, в которой он может осудить. Дайте им дурацкую историю о страсти, о ревности, и это даст им простую и понятную картину. У них не останется вопросов, они просто примут всё как есть, — она взглянула на меня чуть мягче, но не отступала от своей позиции, — если сейчас вы оба не займёте оборону, эта ситуация раздавит вас обоих.

Я снова посмотрела на Кирилла, пытаясь понять его реакцию на этот театр абсурда.

Его взгляд встретился с моим — в нём мелькнуло что-то, похожее на мольбу, словно он хотел извиниться, попытаться объяснить, но понимал, что слова здесь бессильны.

— А, чтоб вас всех!!! — выругалась я, вскакивая с пола и нарезая круги по кухне. Илона и Кирилл терпеливо ждали моего решения.

— А если… если я не смогу?

— Ну тогда нам пиздец. Он поедет баланду хлебать, что в принципе, правильно. Ты…. Может продавцом в Пятерочку кто и возьмет.

Я медленно перевела взгляд на Кирилла. Он молчал, но в его глазах читалась почти болезненная решимость. Может быть, впервые за всё время он был готов что-то исправить — не словами, а действиями, хотя бы попытаться, даже если это поздно.

— Агата… — его голос снова звучал глухо, — я никогда…. Я ничего не сделаю тебе…. Никогда не….

Я резко подняла руку, заставляя его замолчать. Слова Илоны, холодные и безжалостные, крутились в голове, напоминая, что сейчас важно выстоять ради себя, ради дочери, ради всего, что мне дорого. Но передо мной стоял человек, с которым меня связывало столько сложных, тёмных нитей, и в его глазах сейчас было что-то, чего я никогда не видела — настоящая боль.

— Знаешь, Кирилл, — я глубоко вздохнула, стараясь удержать свои эмоции под контролем, но это не очень-то получалось. — мне тоже жаль. Жаль, что пришлось дойти до этого, чтобы ты понял, что сделал. Жаль, что мне придётся терпеть тебя ради своих близких, хотя я ненавижу тебя. Жаль, что у меня не было выбора с самого начала!

— Можешь его еще пнуть, — подсказала Илона, складывая руки на груди. — Или шокером ебануть, тоже нормально будет.

Кирилл стоял молча, не отрывая от меня взгляда, и, кажется, готов был принять всё, что я скажу или сделаю. Его лицо, обычно скрытое за маской холодного безразличия, сейчас обнажало настоящие эмоции. И именно эта неожиданная открытость была для меня сложнее всего. Я чувствовала, как внутри борются два противоположных желания — взять шокер и сделать то, что предлагала Илона, или оставить все, как есть.

Звонок в двери, заставил нас всех троих вздрогнуть.

— Это приехали за твоей семьей, Агата, — тихо сказал Кирилл, когда Илона пошла открывать двери. — Зови дочку и… — он запнулся, — свекровь.

Бросив на него яростный взгляд, я поспешила на верх, за своими девочками.

Они обе были почти готовы, но по выражению лица Арины я поняла — скандала не избежать.

Она спустилась вниз злая, зеленые глаза сверкали, как два изумруда, глядя на присутствующих с яростью и непокорным гневом.

— Мама, я не поеду! — заявила она, когда я попыталась надеть на нее куртку. — Не поеду без тебя!

— Уууу, — выдохнула Илона, — началось….

— Арина, — я присела перед ней на колени, — послушай, малышка… — не хватало еще семейных ссор перед такой публикой!

Илона раздраженно ушла на кухню, Кирилл, хоть из тени не выходил, но я чувствовала — наблюдает за нами. А высокий молодой человек, с лицом профессионального безопастника, стоял каменным. И только бабуля старалась помочь мне вразумить дочь.

Я осторожно взяла Арину за руки, пытаясь смягчить её взгляд и найти подходящие слова, которые помогут ей понять. В её глазах было столько упрямства и обиды, что на мгновение мне показалось, будто я смотрю в зеркало.

— Аришка, солнышко, я понимаю, что тебе не хочется уезжать без меня, — начала я тихо, стараясь, чтобы мой голос звучал мягко и уверенно, — но это ненадолго, понимаешь? Совсем ненадолго. Скоро я к тебе приеду, и мы снова будем вместе.

Арина вздохнула, хмурясь, её губы сжались в упрямую линию. Она посмотрела на меня пристально, будто искала в моих словах что-то, что убедило бы её, но вместо этого в её голосе прорезалась обида:

— Ты всегда так говоришь, мама! Но мне страшно уезжать одной, без тебя. Почему ты не можешь поехать со мной?

— Потому что мне нужно… работать, — я облизала губы. — Это очень важно, но я обещаю — как только смогу, я приеду.

Но моя дочь решила проявить характер в самый не подходящий момент. Она от души топнула ногой.

— Не поеду я! Не поеду!

— Арина! — я не сдержала гневного рыка, она тут же скорчила жалобную рожицу. Я зажмурилась, считая до десяти — Арина… солнышко, все, уже не сержусь. Там солнце, море….

— Нет! — глаза сверкали зелеными льдинками.

— Арина, — Кирилл вышел из кухни и мягко опустился перед дочкой на колени. — Ты меня помнишь?

Илона рванула ко мне и схватила за руку с такой силой, что оставляла синяки, не давая шевелиться. У меня от ярости в глазах потемнело.

— Помню, — ответила дочка, переключая внимание от меня. — Ты мне помог… Я думала….- она бросила быстрый взгляд на меня и ничего не сказала. — Коленка уже не болит.

— Ты помнишь, что я сказал тебе тогда, солнышко? — спросил он, улыбнувшись мягко-мягко.

— Ты сказал, что нужно уметь защищать себя. Что тот мальчишка… не имеет права обижать меня. И что я могу защищать себя, если кто-то пытается обидеть.

— Верно, солнышко. Послушай… твою маму тоже… обидели. И… теперь она должна защитить себя… понимаешь?

Я снова дернулась, но Илона держала меня мертвой хваткой.

— Кто ее обидел?

Кирилл сглотнул, нервно проведя рукой по волосам.

— Плохой человек. Очень плохой, малыш.

— Я хочу помочь ей!

— Да, дорогая… но помнишь, ты сама не захотела жаловаться маме, так? Потому что ты гордая и сильная, верно?

— Да….

— Мама у тебя такая же. Она сама справится. Но хочет, чтобы ты была спокойной, понимаешь? И ей легче будет… — он задел волосы Арины, погладил по голове.

Арина задумалась, посмотрела на меня, заставляя улыбнуться ей. Перевела глаза на Кирилла.

— Ты поможешь ей? Как мне?

Я сжала руки в кулак, готовая убивать.

— Я сделаю все, что смогу…. — ответил он, а серых глазах промелькнула тоска. — А вы с бабушкой пока поживете в моем доме. Там красиво, Арина. Там есть сад с абрикосами, персиками и черешней. И море рядом. Слышала шум моря?

Арина смотрела на него с неподдельным интересом, её упрямство сменилось детским любопытством. Она немного расслабилась, глаза её заблестели, когда он упомянул сад и море. И хотя её маленькое лицо всё ещё выражало настороженность, я видела, что в душе она уже уступает.

— Там… правда есть море? — её голос смягчился, и она взглянула на меня, будто проверяя, разделяю ли я её волнение.

— Да, правда, — подтвердил Кирилл, его голос был низким, почти нежным. — И когда захочешь, сможешь ходить туда с бабушкой. Посмотришь, как закаты уходят за горизонт, и услышишь, как волны шепчут на берегу. А мама… через пару недель прилетит к тебе.

— Мам? — большие глаза устремились ко мне.

— Да… — я освободилась от рук Илоны и подошла к дочери, обняла ее, — да. Я приеду. Как только смогу.

— Мам… — глаза наполнились слезами, но я знала, она уже приняла решение.

— Котенок мой, — я прижалась к дочке, зарываясь лицом в ее волосы, вдыхая ее запах — домашний, родной. — Езжай….

— Я люблю тебя, мам.

— И я люблю тебя, солнышко.

Она отстранилась от меня сама. Кивнула, стирая слёзы с лица, и ещё раз взглянула на Кирилла, который стоял чуть поодаль, наблюдая за нами с какой-то непонятной смесью грусти и решимости.

— Ты мне обещал, — бросила ему с видом королевы и, решительно взяв бабушку за руку, пошла следом за своим сопровождающим, оставляя меня одну.

Когда двери за ними захлопнулись, сердце сжалось так, что на секунду мне показалось, что я потеряю сознание.

Я поднялась на ноги, посмотрела на Кирилла, сделала шаг к нему.

И от души шарахнула его шокером!

— Никогда. Не. Смей. Приближаться. К. Моей. Семье! — кричала я. Кирилл не успел даже отреагировать, когда разряд тока пронзил его тело, и он резко дёрнулся, падая на колени.