Кирилл провел на комбинате всю субботу и воскресенье, домой так и не вернувшись. Он словно погрузился в ледяную воду, оставляя мне выбор: вытянуть его оттуда или отпустить окончательно. У меня появилась возможность провести эти дни наедине с собой, вслушаться в свои мысли и честно разобраться, чего я действительно хочу и что чувствую.
Чувств было слишком много, и они хаотично переплетались с мыслями и сомнениями. Он любил меня, стремился стать частью моей семьи — отрицать это уже не было смысла. За все эти месяцы, ставшие чередой бесконечных испытаний, он оставался рядом, незримо, но неизменно, не пытаясь давить на меня, но проявляя заботу. Его сдержанное, отстраненное присутствие после того столкновения напоминало о человеке, который сам находился в смятении, не менее остром, чем мое. Теперь его, казалось, понятные жесты обретали новый смысл: он отдал мне свою ручку, зачастил в здание ЗС, провожал меня взглядами, которые раньше казались холодными и почти презрительными, но теперь я осознавала — это был взгляд человека, который не ожидал прощения, но не мог и уйти. Словно весь этот промежуток он оставался в тени, живя под тяжестью своей вины и других чувств. Даже встреча и помощь Аринке в парке…. Я уже была уверенна, что это не было случайностью. Уже тогда он помогал ей и учил ее. Усмехнулась — понятно почему женщине он показался знакомым — его лицо было на половине билбордов города….
За это время я действительно простила его, хотя шрамы остались. Воспоминания, словно приглушенные осенним туманом, начали уходить на задний план, стираясь под грузом новых, более живых моментов: его нежность, спокойная забота, его покорность и уважение.
Но могла ли я позволить себе признать, что тоже испытываю к нему нечто большее? Эти чувства пугали. В момент его триумфа, когда он так уверенно выходил на публику с тем, что одержал верх, мне было невыносимо горько, что он не разделил это со мной, не дал почувствовать себя рядом с ним. Да, я была нужна ему в ЗС, чтобы удерживать баланс, следить за совещаниями, не давая Суханову ни малейшего шанса. Но эта роль оставляла меня где-то во второй линии. В центре был он, а я — поддержка за кулисами.
Словно, какой бы сильной ни была наша связь, рядом с ним я всегда буду на шаг позади, вынуждена быть тенью. И всё же, в тот момент, когда я думала, что вот-вот всё между нами подойдёт к концу, разве не ощущала я жгучей, звериной боли, от которой хотелось выть? Рядом с Кириллом раскрылись и мои лучшие качества, я сломала в себе образ, роль жертвы, научилась смело смотреть в глаза страхам, защищать то, что люблю, даже дорогой ценой.
Разве не хотелось мне сейчас почувствовать его тепло? Ощутить сильные объятия, этот тяжелый, но полный любви взгляд? Разве не видела я нежность и бережность, когда он говорил с Ариной? Уважение при мимолетной встрече с бабулей? Да и сама Арина спрашивала о нем, словно в глубине души…. Надеялась на что-то?
Сомнения и вопросы, чувства и страхи, обиды и понимание…
Вечером в воскресенье я, собрав остатки сил, поехала в штаб, где команда готовилась к началу подсчета голосов. Надеялась, что увижу Кирилла там, но не один на один. Хотела взглянуть ему в глаза, увидеть со стороны, уловить хоть какую-то подсказку в его выражении.
Однако Кирилла в штабе не оказалось. Только наша команда, занятая работой, и Илона, с её привычной кипой бумаг. Она подняла взгляд, когда я вошла, и посмотрела на меня с недоумением.
— Кир не приезжал? — хмуро спросила я, опускаясь рядом с ней за широкий стол. За окном барабанил дождь, создавая странное, гнетущее ощущение.
— Нет, — коротко ответила она, не отрываясь от документов. — Видимо, сбежал. И от тебя, и от меня.
— Трус! — резко бросила я, разозлившись.
— Кто, ты? — парировала она, даже не взглянув на меня. — Согласна полностью. А ещё дура и…
— Ладно, Илона, хватит. Заканчивай, — я устало потерла виски, пытаясь сдержать раздражение.
— Так я уже, — отрезала она холодно. — Завтра-послезавтра я ещё тут, а к концу неделиAdiós, amigo! — её тон был лёгким, но взгляд — всё такой же колючий.
— Мне будет тебя не хватать… — тихо произнесла я, не глядя на неё, вглядываясь в капли дождя, стекающие по стеклу.
Илона на секунду замерла, словно переваривая мои слова, но затем резко поднялась со стула, бросив на меня полный скрытого сочувствия взгляд.
— Взрослей, Агата, — сказала она, забирая свои бумаги. — Пока ещё не поздно.
Закрылись последние избирательные участки, и начался подсчёт голосов. Мы наблюдали за процессом онлайн, в напряжённой тишине, каждая минута словно растягивалась в вечность. На экране проценты Кирилла медленно, но уверенно росли, и я чувствовала, что, возможно, все усилия и испытания, через которые мы прошли, не были напрасными.
Телефон Максима постоянно вибрировал от входящих звонков, и он отчитывался, что у Кротова процент голосов тоже стабильно высокий.
— Кирилл приедет? — спросила я тихо у Илоны, которая, не отрываясь от монитора, наливала себе кофе в бумажный стаканчик.
— Куда он денется… — пробормотала она, пожав плечами, но в этот момент капля кофе упала на её безупречно белую блузку. — А, чтоб тебя! — выругалась она, раздражённо пытаясь стереть пятно.
Я впервые за долгое время рассмеялась. Илона раздражённо терла пятно на блузке, а я не могла сдержать улыбки, наблюдая за её редким моментом несовершенства. Она подняла на меня глаза, в которых мелькнуло что-то вроде насмешки.
— Первый раз, Илонка, вижу, что ты не безупречный робот, — тихо сказала я, всё ещё улыбаясь.
— Сейчас как дам по твоей рыжей башке! — огрызнулась она, хотя уголки её губ невольно дрогнули в улыбке. — Слушай сюда, королева! Кирилл приедет чуть позже, ночью. Не может не разделить с нами победу — это традиция. Так что давай, встреть его улыбкой, а не своим вечным недовольством. Сделай одолжение всем нам хотя бы раз.
Я закатила глаза, но ничего не ответила. Илона, довольно усмехнувшись, вернулась к своему кофе.
Внутри же я всё ещё пыталась решить, как встретить Кирилла. То ли со сдержанной официальностью, то ли с теплом, которое так странно просачивалось сквозь мои прежние обиды и сомнения.
К полуночи, когда обработали почти 40 % бюллетеней, стало очевидно: результат выборов уже был предрешён. Кирилл уверенно лидировал с внушительными 68 %, и, хотя оставалась теоретическая возможность изменений, в штабе уже начинали готовиться к празднованию победы.
Я, наблюдая за людьми, ощущала странное сочетание облегчения и напряжения. Илона, заметно более собранная, чем обычно, подняла вибрирующий телефон и, взяв трубку, сразу заговорила быстрым, чётким тоном:
— Да? Поняла. Через сколько? Хорошо, готовим всё. — Она отключила вызов и сразу же обернулась ко мне.
— Кирилл выехал с комбината, через минут 40 будет здесь. Так что выдыхай, делай лицо, как будто всю ночь мечтала его увидеть, — сказала она с лёгкой усмешкой, но в её взгляде было что-то большее, чем просто насмешка.
— Спасибо за советы, — буркнула я, чувствуя, как по спине пробежал холодок от предстоящей встречи.
За окнами сверкали молнии, и раскаты грома заглушали звуки, доносящиеся из телевизора, где бесконечно обсуждали результаты выборов. Я почти не слышала дикторов, их голоса сливались с шумом дождя и нервным гулом в штабе. Налив себе кофе, я взяла бумажный стаканчик и села за стол, хотя сама идея пить его казалась бессмысленной. Адреналин плескался в крови, мешая даже думать о сне.
Илона, переодевшая свою испорченную блузку, ходила по штабу, отдавая распоряжения с профессиональной уверенностью, но иногда бросала на меня короткие, оценивающие взгляды. Я сделала вид, что не замечаю, уткнувшись в экран телефона, хотя всё, что происходило вокруг, казалось размытым, словно в замедленной съемке.
Илона снова ответила на телефон. Ее кошачьи глаза метнулись к экрану телевизора, где шел новостной выпуск, а после переместились на меня. Лицо побледнело, глаза стали серьезными и сосредоточенными.
Я тоже посмотрела на телевизор, где диктор в новостной пятиминутке рассказывал о серьезной аварии, произошедшей на объездной дороге в город.
Сердце сжалось от ужаса.
Илона медленно отключила вызов и обвела нас помертвевшими глазами.
— Все, карасики…. Приплыли.
— Илона? — чувствуя, как начинает шуметь в ушах дернула я ее. — что такое?
— Все, говорю. Можно идти по домам…. Это все уже не актуально, — ее голос был резким, холодным, злым, но полным боли.
Мир словно остановился. Шум в ушах заглушал все, кроме стука собственного сердца. Илона стояла неподвижно, сжимая телефон, её лицо выражало такую смесь ярости и отчаяния, что мне стало по-настоящему страшно.
— Илона!!!!
— Кирилл разбился на трассе, — бледными губами ответила она.
— Нет, — выдохнула я, чувствуя, как земля уходит из-под ног. — Это… это ошибка, да?
Илона бросила на меня взгляд, полный горечи и бессилия.
— Нет, Агата, — прошептала она, но голос её был как нож, режущий воздух. — Это не ошибка. Это конец.
— Где он?! — сорвалась я, подходя к ней почти вплотную. — Где он, Илона?!
Она долго молчала, словно собираясь с силами, а потом тихо сказала:
— В морге, Агата. Его, точнее, то, что осталось, везут в морг.
Мир вокруг словно погрузился в вязкий туман. Звуки стали глухими, движения замедлились. Я стояла, не веря услышанному, пока сердце бешено колотилось, пытаясь вырваться из груди.
Илона всё ещё смотрела на меня, её лицо было мёртвенно-бледным, а губы дрожали, будто она сама до конца не могла осознать, что только что сказала. В её глазах не было прежней уверенности — только боль, отчаяние и затаённый ужас.
— Нет… — прошептала я, чувствуя, как меня окутывает холод. — Нет, Илона… ты… ты ошибаешься…
Кто-то в штабе захлебнулся всхлипом, а затем раздался глухой стук — человек упал на стул, не в силах стоять. Грохнула чашка, рассыпая осколки и лужу кофе по полу. За окнами бушевала гроза, каждый раскат грома был словно крик, разрывающий тишину.
— Это ошибка… — я шагнула вперёд, будто пытаясь выбраться из кошмара, из липкой ловушки собственных мыслей. — Это не он. Это не может быть он!
Илона молча качнула головой, словно слова были для неё уже невозможны. Она сжала кулаки и отвела взгляд, но в её молчании было всё: подтверждение, боль, бессилие.
Я судорожно выдохнула, чувствовала, как ноги становятся ватными. Всё, что держало меня на плаву — его взгляд, его сила, его обещания — рухнуло в одно мгновение. Словно весь мир пошёл трещинами.
— Это… неправда, — выдохнула я, хотя сама уже не верила своим словам.
Мир окончательно рухнул под тяжестью этой мысли. Каждое слово в голове било сильнее предыдущего, заставляя сердце сжиматься до боли. Я обхватила голову руками, как будто это могло остановить потоки воспоминаний, что неслись нескончаемой лавиной. Его голос, его прикосновения, его взгляд, полный отчаяния и любви, когда он говорил, что хочет быть рядом, — всё это сейчас обрушилось на меня с сокрушительной силой.
Я содрогнулась, почувствовав, как ноги подгибаются. Илона бросилась ко мне, удерживая за плечи, но её руки казались далёкими и ненастоящими. Всё стало чужим, всё перестало иметь значение.
— Агата, хватит! Ты должна держаться! — её голос звучал резко, почти грубо, но я не могла сосредоточиться. Он не доходил до меня сквозь гул в ушах.
— Я убила его… — прошептала я, и эти слова ударили больнее любого грома за окном. — Это я, Илона. Моё упрямство, мои страхи… Если бы я просто… Просто сказала ему, что… что я тоже… я тоже его люблю! — голос сорвался, я задыхалась в собственных слезах, в этой невыносимой тяжести.
Где-то хлопнула входная дверь. Этот звук ударил по ушам резким, болевым чувством отчаяния.
В хаосе звуков я не понимала, что происходит. Голова шла кругом, казалось, что стены штаба качаются и грозят обрушиться. Илона сжимала мои плечи всё сильнее, её пальцы впивались в кожу, будто она боялась, что я разобьюсь на осколки.
Я услышала, как кто-то прошел по коридору, и затем дверь снова хлопнула. Ещё громче. Шаги приближались, быстрые и решительные. Кто-то снова вскрикнул, кто-то всхлипнул, кто-то уронил бумаги.
— Ээээ — услышала я знакомы и такой родной голос, — не понял, это что у вас происходит?
Мне показалось, я сошла с ума. Подняла голову и увидела стоявшего в дверях Кирилла, на которого все, кто находился рядом смотрели как на призрака, не в силах произнести ни слова.
— Кир…. — у меня перехватило горло, — Кир! — отбрасывая Илону с пути, я рванулась к нему, обнимая за шею.
Он был мокрый, немного взъерошенный, удивленный, но прижал меня к себе так крепко, что, казалось, ещё немного — и я задохнусь. И я не могла отпустить его. Мокрая одежда холодила кожу, но в этот момент это было совсем не важно. Его руки были горячими, живыми, настоящими.
— Ты… ты живой… — шептала я, не в силах сдержать слёз. — Ты здесь… Я люблю тебя, Кир… люблю…. — целовала его так, словно мы были совсем одни.
— Агата, — он держал крепко, не давая упасть, — родная моя… Любимая моя….
— Кир… — в глазах потемнело.
Кирилл успел подхватить меня, прежде чем я окончательно потеряла сознание. Я чувствовала, как он бережно держит меня, его голос, тёплый и заботливый, доносился до сознания, словно издалека.
— Агата… держись, солнце мое. Всё хорошо, я здесь. — Он говорил это снова и снова, как заклинание, успокаивая меня своей уверенностью и теплотой.
Всё вокруг казалось размытым, только его голос и его прикосновения оставались чёткими. Где-то на фоне я слышала, как Илона отдавала резкие распоряжения:
— Принесите воды! И что-нибудь сладкое! Быстро!
— Кирилл… — едва шепнула я, хватаясь за его рубашку. — Не отпускай… никогда не отпускай.
— Никогда, — твёрдо ответил он, и в его голосе было столько силы и нежности, что это вернуло меня к реальности. — Я никуда не уйду, Агата. Никогда.
Когда пришла в себя, надо мной стояла женщина в малиновой форме скорой, что-то вкалывая в руку. Кирилл ходил из стороны в сторону и орал на Илону таким матом, что даже я сразу не поняла, что он хотел сказать.
— Сука ты ненормальная! Илона, блядь!
Илона слушала его крик приподняв одну бровь.
— Кир… — позвала я.
Он тут же подошел и сел на край дивана, на котором я лежала. Серые глаза еще полыхали гневом, но в них уже проступили и любовь и страх за меня.
— Кирилл…. Что случилось?
— Эта сука тебя едва на тот свет не отправила.
— У вас от шока сахар резко упал, — заметила фельдшер. — Хорошо догадались в вас очень сладкий кофе влить…
— Да жива она, и жить еще долго будет, — пожала плечами Илона.
— Ты вообще заткнись! — рыкнул на нее Кирилл.
— Что? — я никак не могла сообразить, почему он так злиться. — Кир… авария… что произошло?
— Да ничего! — опять рявкнул он, — ехал себе спокойно с работы сюда, приезжаю, захожу, смотрю, а на меня собственные сотрудники смотрят с ужасом, как на покойника. И ты едва живая.
— А машина? Авария? Илона, чья машина попала в аварию?
— Понятия не имею, — пожала та плечами.
— Что? — вырвалось у меня, прежде чем паззл встал на место.
Кирилл снова раздражённо провёл рукой по лицу, его дыхание было тяжёлым, словно он всё ещё пытался справиться с нахлынувшими эмоциями. Его обычно сдержанное выражение лица казалось сейчас потрескавшейся маской, из-под которой проступали настоящие чувства — гнев, усталость, и радость.
— Илона… — у меня голос перехватило от возмущения и потрясения, — ты ж не могла…
Она, словно подначивая меня, подняла бровь и издала пренебрежительное "фырк", её поза и выражение лица ясно давали понять, что она нисколько не жалеет о содеянном.
— А что тут мочь-то было! — отрезала она, расставляя руки, словно объясняла очевидное. — Сколько бы ты ещё себя и его дергала? Сколько ещё нервов обоим бы помотала? А так… быстро и эффективно. На глазах у всех — теперь не отмажешься.
— Илона… — я резко начала подниматься с дивана, чувствуя, как желание убить её начинает закипать в груди. — Ах ты, сука!
— Но-но-но… — её голос стал насторожённым, она на всякий случай сделала шаг назад, а взгляд забегал от меня к Кириллу. — Кирилл, держи свою жену в руках. В прямом смысле.
— В этот раз я ей помогу, — холодно ответил он, его голос был пропитан ледяным спокойствием, которое только подчёркивало, насколько он зол.
— Как вариант, — Илона, при всей своей обычной уверенности, вдруг начала пятиться к дверям. — Совместно совершённое преступление, знаешь ли, очень укрепляет союзы! — её голос сорвался на фальшивую бодрость.
Она бочком, едва сдерживая нервный смешок, двинулась к дверям. В последний момент, когда уже схватилась за ручку, повернулась и добавила:
— Простите, мне пора!
Дверь захлопнулась с такой силой, что я вздрогнула. В комнате повисла тишина, прерываемая лишь моим учащённым дыханием и тихим, почти обречённым вздохом Кирилла.
Кир снова тяжело выдохнул, глядя вслед Илоне, словно пытаясь решить, броситься ли за ней или остаться здесь, рядом со мной. Я, кипя от злости, схватилась за подушку, явно намереваясь швырнуть её следом за сбежавшей.
— Эта… эта женщина! — выдохнула я, с трудом сдерживая себя. — Ты понимаешь, что она сделала?! Это же… Это же…
— Слушай, — перебил он, садясь обратно на диван и перехватывая подушку у меня из рук. — Согласен, что методы у неё… своеобразные. Но, Агата, она права. Это закончилось. Все недомолвки, все твои попытки держать меня на расстоянии. Теперь всё на виду.
— Да какое на виду?! — я вскочила на ноги, глядя ему прямо в глаза. — Она чуть меня не убила этим своим спектаклем!
— Зато, — он медленно задел меня за плечи, — ты сказала, что любишь меня. Сама. Без давления.
Я замерла, осознавая, что он не шутит. В его голосе больше не было раздражения, только тепло и уверенность. Он поднял руку и осторожно убрал волосы с моего лица, проводя пальцами по щеке.
— Илона могла и перегнуть, — продолжил он тихо, — но она подтолкнула нас туда, куда мы оба боялись шагнуть. Агата, я люблю тебя. Я говорил это, я показывал это… а теперь знаю, что ты хочешь быть рядом. Потому что я нужен тебе. Настоящий. Такой, какой есть.
Слова застряли в горле. Вместо ответа я просто обняла его, чувствуя, как растворяюсь в этом объятии.
— Мне страшно, Кир…
— Мне тоже, — глухо отозвался он. — Страшно, что сделаю что-то, из-за чего потеряю тебя снова. Страшно из-за того, что оказался способен на то…. что сделал. Страшно, что тебя не будет рядом. Ждал тебя всю жизнь, а когда ты пришла — не узнал…. Я только рядом с тобой и живу…. Даже когда ты меня ненавидела… я оживал только рядом.
Его слова, глухие, словно сказанные в полумраке ночи, пробивались прямо в сердце. Я крепче прижалась к нему, чувствуя, как его дрожь передаётся мне, как его тепло проникает глубже, чем могла бы любая другая близость. Кирилл вздохнул и, казалось, обнял меня ещё крепче. За окнами всё ещё бушевала гроза, но теперь её шум был не пугающим, а каким-то обнадеживающим, будто сама природа подсказывала, что после этой бури непременно будет покой.