Камергерский переулок

19

К тому времени Даша прослужила буфетчицей два с лишним года. Умер пан Крапивенский, хозяин. О чем тоже было сообщено. Хозяина не любили, считали жуликом, но теперь приходилось о нем жалеть. Наследники пана Сергея Борисовича выгод в московских делах искать не пожелали. Такая пошла молва. Закроют. Продадут отмывателям денег. Впрочем, знатоки и толкователи столичной реальности успокаивали. Да это когда будет. Это когда еще закроют. Это ведь нужно, чтобы нашелся покупатель с сумой-калитой, из которой он бы отвалил двести пятьдесят тысяч в бумажках с мордами американских президентов. Это ведь еще и чиновников должно одолеть теми же мордами на бумажках. К тому же последовали и свойственные московским жителям упования. А вдруг… А вдруг покупателем окажется не раб золотого тельца, пробензиненный залежами Васюганья, готовый урвать кусок недвижимости вблизи Кремля, а благоразумный фабрикант из породы тех, что давали деньги Станиславскому и Немировичу. Он-то осознает (уже осознал) душевно-культурную ценность закусочной и оставит здесь все как было, с кассиршей Людмилой Васильевной, буфетчицей Дашей, патефоном в витрине и прежним ценником на боку кассового аппарата.

Вот хотя бы негр. Будем называть его Костей, раз просил. Неизвестно, какие у него шиши. Но вдруг их хватит на похвальное инвестирование? Естественно, скептики склонялись к тому, что если Костя и купит, он все здесь раскурочит, Дашу вымажет гуталином, а на месте закусочной заведет ресторацию «Древняя черная Африка» на манер пустующего напротив кабака «Древний Китай» с древними китайскими официантками, выписанными из Калмыкии. «Ну что вы, - возражали скептикам, - наш Костя не таков…» Никто ничего про Костю не знал, но надежды, с ним связанные, все больше и больше утверждались.

Однако после того, как Костя пообещал купить закусочную, в Камергерском он более не появлялся.

«За деньгами уехал», - неуверенно прошелестел кто-то.

Понятно, Даше пришлось выслушать немало шуток и подзуживаний. Не от гостей, а от кассирш, поварих, уборщиц. «Где же твой-то?» Произносились и глупости, в частности, о шоколадных детях, но глупости беззлобные, а чтобы похихикать, пофыркать и тем скрасить течение жизни. И потихоньку забывали о закрытии закусочной, устройствах своих судеб вблизи или вдали от Камергерского.

Напрасно забывали. Но забывали.

Теперь же, в связи с предложением Фридриха Средиземноморского снова вспомнили. Но опять как бы шутейно. И если негр Костя и его финансы остались загадкой, то Фридрих был понятен до последней прорехи в штанах. Кладов в них не имелось. Но шутки не возбранялись. Уже вчера Даша слышала: мол, соглашайся, но лишь в том случае, если Фридрих выкупит закусочную.

И сегодня началось с подзуживаний. Причем все понимали, что Фридрих - жених водевильный, из обреченных на конфузы, Даше не мил, но отказать себе в удовольствиях игры не могли. И Даша, пусть и как бы лениво, игру поддерживала. «Да на кой ляд мне этот подзаборник?» - «Какой же он подзаборник, - возражали Даше, - если он вот-вот виллу купит на Корсике?» Высказывались суждения, что Фридрих, в особенности после того, как ему в важной фирме вручили глобус, бросит пить, курить сигары, жрать конфитюр, проигрывать деньги в шахматы и в футбольный тотализатор, снимать телок на Тверской за сто двадцать долларов и, глядишь, накопит на Корсику. (Тут, полагаю, уместно заметить, что Рогнеду и ее товарок - слово близкое - с Тверской прогнали то ли в Химки, то ли на Воробьевы Горы, и Даша уж более года не видела Рогнеду и ничего о ней не слышала). Так вот, Даша обязана заставить жениха выкупить закусочную, отложив Корсику, заведение принесет доход, вы с Фридрихом утонете в золоте и получите виллу.

– Да ну вас! - наконец, будто бы всерьез рассердилась Даша.

А тем временем «Радио шансон» объявило два часа. Но никакой Фридрих своим посещением закусочную не порадовал. Время приема по личным вопросам миновало. Режим в закусочной такой. К восьми часам прискакивают или последними усилиями подгребают жаждущие продолжить существование. «Сто пятьдесят… Кружку холодненького!» Не обязательно артисты, или музыканты, или думские. Не обязательно местные. Главное - жизнелюбивые. Их вклады в оборот предприятия продолжаются часов до двенадцати. Потом, до полвторого - тишина. Редкие гости. Чашка кофе и чтение газет. Тут и возможны лирические шушукания и интимные переговоры. Тут бы и явиться Фридриху, раз у него страсть или разумный расчет, с букетом, тортом или коробкой конфет. Тут бы и ответить Даше без обидных для Фридриха зрителей обоснованным отказом. Увы… И уже без четверти пять Даша стала чувствовать себя брошенной невестой. Шел шестой, когда в Камергерском перед витриной «Закуски» возникли трое мужчин. Они не просто остановились на тротуаре для разговора. Они осматривали.

И поводов никаких не было, а Даша обеспокоилась. Кассирша Людмила Васильевна та - встревожилась. И даже уборщица Фая, вечно бормочущая сама с собой, взглядывала на мужиков за стеклами с опаской.

Конечно, у их витрины останавливались. И туристы, и москвичи с окраин. Стоял тут в канун столетнего юбилея МХАТа и сам Лужков, а пан Крапивенский давал ему пояснения. Собственно, к этому столетию витрина и обряжалась в некую историческую достопримечательность. Художником, хватившим приличный куш, между рам витрины был установлен столик, за которым будто бы пили чай три сестры и барон Тузенбах, на столике же расположили предметы старины. Среди прочих там были небрежно разбросаны (приклеены) листы партитуры отчего-то оперы «Фауст» (никакой логики в их присутствии я не обнаруживал), на листах местились керосиновая лампа, патефон и гитара. Сыскать граммофон или механическое пианино, понятно, было хлопотно, но отчего же к шехтелевским фонарям вдоль переулка добавлять патефон тридцатых годов? Если только иметь в виду быт булгаковских героев? Ну да, ладно. Главное, возбудить воображение. Гитару уже после юбилейных торжеств, разбитую, с одной струной, приволок полковник Володя Нелегайло из дома номер шесть по Тверской, он же водрузил рядом с часами над Дашиным буфетом кинжал, и теперь фантазеры вписывали гитару в судьбу Николки Турбина, а кинжал - в историю кавказских войн.

Но что сейчас рассматривали в витрине трое мужчин, один из которых стал закусочной уже известен, а другой был и не мужчина вовсе, а телохранитель? (Витрине этой еще предстояло быть разбитой вдребезги, а Даше досталось собирать стеклянную крошку в ведра.) Может, эти трое, то есть двое из них, выясняли ценность керосиновой лампы с намерением ее приобрести? Знатоки к ней приглядывались не раз. Приезжие из Франции, из эмигрантов, предлагали за нее полторы тысячи долларов. Галина Сергеевна, администратор-распорядительница, нутром негоцианта почуяла, что французы дешевят, и в сделке отказала. Среди витринного реквизита лампа и впрямь была единственно подлинной и стоящей вещью. Сосуд для керосина из бронзы и фарфора, с розовыми цветами по белому полю. Осветительный прибор, вполне возможно, происходил из благородного дома.

– Лампу, что ли, рассматривают? - предположила Даша.

– Да нет, Дашенька, - мрачно покачала головой кассирша. - Это они нас с тобой рассматривают.

– То есть как, нас? - удивилась Даша.

– Они закусочную рассматривают, - сказала Людмила Васильевна. - Но выходит, что и нас с тобой.

– Зачем мы им?

– Мы-то с тобой им совсем ни за чем…

– Ну а что же…

– Это покупатели, - совсем мрачно сказала Людмила Васильевна. - Вернее, один из них покупатель. И он - серьезный…

Покупатели, по версии Людмилы Васильевны, мнениями не обменивались, рты не раскрывали, а просто стояли. Телохранитель зыркал туда-сюда, возможно, он вел наблюдение и затылком. Хлыщ, лет тридцати пяти, днями назад ведший в закусочной разговор о тайниках с любителем солянки Прокопьевым, Агалаков, что ли, его фамилия, стоял Даше знакомо: голову в кудрях чуть откинув назад и поддерживая ладонями локти - знаток в Третьяковке перед «Письмом с фронта» Лактионова (это пришло в голову рассказчику, а не Даше). Третий созерцатель был жилистый верзила в вельветовых штанах, в замшевой куртке поверх бежевой водолазки и в темных очках. Вид он имел спортивный, а стоял нервно, покачивался, то и дело привставал на носки, будто готовясь совершить бросок в намерении изловить нечто. Его Даша видела впервые, он и вызывал ее беспокойство.

– Это в очках, что ли, покупатель? - спросила Даша.

– Ну да…

– Хищник, - рассудила Даша.

– Он не хищник, - сказала кассирша. - Он добытчик.

Вблизи керосиновой лампы возник разговор. Вернее, заговорил господин в кудрях, руки был вынужден снять с груди, а жилистый верзила, все еще покачиваясь на носках, его слушал. Господин в кудрях (Агалаков?) достал из кармана некое устройство размером с мобильный телефон и начал что-то выщелкивать. Верзила слушал, смотрел на выщелкивания Агалакова, иногда кивал. Потом он произвел движение рукой, и трое вошли в закусочную.

– Что-нибудь заказать, Анатолий Васильевич? - искательно предложил Агалаков. - Икорку? У них жульены удачные… А заодно и на стены посмотрите.

– Не стоит, - сказал Анатолий Васильевич. - И нет времени.

И тут он взглянул на Дашу.

– Хотя нет, - сказал. - Пожалуй, следует промочить горло.

– Коньячку? - проявил расторопность Агалаков. - Пива? Пиво здесь очаковское, сорт «Норд-вест».

– Я закажу сам, - сказал Анатолий Васильевич. - Стакан сока. Грейпфрут. Игорь, вы будете? (Телохранитель кивнул.) И еще стакан. Но томатного. А уважаемый Николай Софронович угостит себя по своему усмотрению.

В мгновения, когда Даша направляла струю из пакета в стакан, Анатолий Васильевич снял очки. Выкладывая клиенту сдачу, Даша поглядела ему в глаза. Глаза его были голубые, веселые, отчасти лукавые. Никакие беспокойства эти глаза не должны были вызывать.

– Благодарствую, милая барышня, - сказал Анатолий Васильевич. - До новых встреч.

После ухода из закусочной промочивших горло к кассе подскочил один из думских или советников и зашептал Людмиле Васильевне, но на весь зал:

– Знаете, кто заходил-то? Сам Квашнин! Миллионщик! Да что там миллионщик! У него - отрасль! Отрасль! В Америке и в Японии - представительства! У него на содержании хоккейная команда высшей лиги «Северодрель», из нее игрокам в Канаду не надо бежать!

– Ну и что? - спросила Даша.

– Как и что!

– Ну и что! - довод о благополучии команды «Северодрель» впечатления на Дашу не произвел.

– Как и что? - думский поглядел на Дашу с опаской и повертел пальцем у виска. - Это же сам Квашнин!

– Ну а к нам ходит сам Любшин, - сказала Даша.

Думский еще раз повертел пальцем у виска и отошел.

– Вот тебе, Дашенька, и принц, - произнесла Людмила Васильевна. Но не категорично, а как бы в задумчивости.

– Ну вы, Людмила Васильевна, сморозите иногда! - резко сказала Даша. И сразу же пожалела, что не отшутилась, а будто понервничала. Однако желание шутить отчего-то не возникло.

– Экая ты нежная! Брыкаешься! А он и впрямь принц. Только неизвестно для кого. Лучше бы не для тебя. А заведение он купит.

Сейчас же в буфете оказались поварихи и уборщицы, и их угнетали дурные предчувствия. Впрочем, они стали успокаивать друг друга. Ну миллионщик, ну и что? На кой миллионщику дыра в стене? Авось все уладится. Авось закусочная так и останется закусочной. Успокоившись, Людмила Васильевна с поварихами на радостях позволили себе выпить по пятьдесят граммов. Тогда и вспомнили еще об одном принце. Феликсе Малоротове. Или Феликсе Средиземноморском.

– Где женишок-то твой лохматый? - Началось.

– Да ну вас! - пыталась улыбаться Даша. А сама чуть не расплакалась.

Без пяти восемь, когда уборщица Фая уже водила по линолеуму мокрой и вонючей тряпкой и сдвигала столы, в дверное стекло постучали. Ворча, с покряхтываниями Фая оттянула щеколду, и в закусочную шумно ворвался Фридрих Малоротов с ожидаемыми цветами и тортом.

– Олух ты, Фридрих, и лопух! - обрадовалась кассирша. - Проворонил невесту! Пока ты где-то ковырялся, у нас уже побывал жених!

– Я его убью! - пообещал Фридрих. Впрочем, обещание это вышло скорее добродушным, нежели злодейским.

В руках Фридриха был еще и пакет, в прозрачных боках его угадывались банки конфитюра.