Камергерский переулок

24

В почтовом ящике Соломатин обнаружил открытку. Нельзя сказать, чтобы адрес отправителя удивил Соломатина. Столешников переулок. «Аргентум хабар». Но все же… Этот «Хабар» Соломатин в памяти, конечно, держал. И теперь сразу увиделись мадам Голубева-Соколова и прилипчивый плут в валенках с галошами Ардальон. Открытка призывала зайти в Столешников и произвести второй взнос за американо-мексиканский справочник «Поливание кактуса». А надо сказать, что Соломатин после первого похода в «Аргентум хабар» совершенно неожиданно для себя взял и зашел в цветочный магазин и купил там кактус ростом с зажигалку. И поливал его. Но без учета всяческих научных рекомендаций. Полагая, что дитя пустыни и при его необязательных поливах не засохнет.

Повертев открытку, посчитал, что заглянет в «Аргентум хабар». Отчего же и не заглянуть?

Естественно, об Ардальоне Полосухине Соломатин забыть не мог. Следовали о нем и напоминания. В газеты Соломатин заглядывал редко. Но в ящик ему совали бесплатные издания с рекламой и объявлениями. В них встречались всяческие чудеса и чудачества. Однажды в «Центре М» Соломатин углядел в рамочке слова, размещенные в три ряда. «Ассоциация гольфа России. Главный тренер сборной. Ардальон Полосухин». Объявление графически походило на визитную карточку, вклеенную в газетную полосу. Правда, никаких адресов, телефонов, факсов, сайтов в Интернете не приводилось. Но уж одно хорошо было для граждан: тренером сборной по гольфу (пусть и неизвестно какой) у нас является Ардальон Полосухин. Неважно, сам ли он произвел себя в главные тренеры или был утвержден правительством. Попадались Соломатину на глаза и сообщения о хлястиках с вытачками. По-прежнему жителей призывали принять участие, лучше бы и инвестированием, в деятельности «Фонда в поддержку хлястиков и вытачек». Здесь, правда, фамилия Полосухина не упоминалась. Зато Соломатин узнал, что хлястиками и вытачками вскоре займутся на одной из швейных фабрик предпринимателя Квашнина. По вызовам Соломатин еще раза три был в Средне-Кисловском, в доме, где Павел Степанович Каморзин отыскал бочку «Бакинского керосинового товарищества», вызовы эти с Квашниным не были связаны. Можно было предположить, что на Квашнина вышел проныра Ардальон Полосухин (вдруг он приобщает миллионера к секретам гольфа), но не исключалось, что тут сказались интересы и вкусы Агалакова, домоправителя Квашнина. Впрочем, все это было для Соломатина несущественно. Однако, когда в свежем рекламном объявлении «Фонда в поддержку хлястиков и вытачек» он прочитал «Эпиталамий вытачкам», Соломатин взволновался. Слова и мысли эпиталамия, то бишь - похвалы, показались ему знакомыми. Мысль же, между прочим, была и такая. Замечательно, что с помощью вытачек модельеры подчеркивают эффекты и прелести женской груди. И совершенно напрасно те же модельеры не используют вытачки, в том числе и фигурные, при создании фасонов юбок и брюк, там бы вытачки усиливали эротические впечатления от ягодиц, пупков и лонообразующих мест. Ну и так далее в этом роде. Правда, выраженное с изяществами и ужимками. И тут он понял, что вся эта дребедень и все эти изящества при ней - ни чьи иные, а именно его, соломатинские. Они с Ардальоном Полосухиным сбежали тогда из «Аргентум хабар», будто бы от чьих-то чар и в Камергерском, в закусочной или Щели, после слов кассирши о мелких грешниках надрались и несли какую-то муть. То есть надрался один он, Соломатин, а хитрый Ардальон уберегал себя и скорее всего уберег. Наутро Соломатин пытал себя, старался вспомнить, что за ахинею он нес в закусочной и что мог записывать на салфетках прилипший к нему плут. Теперь вспомнил. И главное, он ничего не смыслил в вытачках, но спьяну нафантазировал глупости о ягодицах и лонообразующих местах. Однако, может, и не глупости, раз их опубликовали. Впрочем, за деньги опубликовали, за деньги! Но какое-то дело все же затеялось. Или хотя бы затевалось. Выстраивалась цепочка. Ардальон Полосухин - Агалаков - Квашнин. С участием его, Соломатина, текстов.

Одних ли текстов?… Было ведь и еще одно обстоятельство, встревожившее Соломатина, но позже им отброшенное, и даже почти забытое. Он там, в Камергерском, что-то вроде бы подписал. Не исключено, что и кровью. Да что - не исключено! Тогда он был убежден, что кровью! Такой подписи тексты о вытачках и хлястике явно не требовали. Иная была подсунута бумага. Или и не бумага вовсе. Никаких порезов и уколов Соломатиным обнаружено не было, но убеждение в том, что подпись кровью состоялась, держалось в нем два дня. Что стоило Ардальону дунуть, и в миг бы затянулись следы кровопусканий. Но кто же таков Ардальон?

Все же, наверное, персона мелкая. Или умеющая лишь мельтешить. Вместо визитной карточки подсовывал Соломатину талон на визит к косметологу в салон красоты «Самсон и Далила». Чего-то испугался в «Аргентум хабар». И теперь вот - не торговля танками-амфибиями, а всего лишь затея с какими-то хлястиками и вытачками. Единственные высоты, на какие Полосухин позволил себе подняться, - это лужайки с лунками для игры в гольф.

«Епанешникова… Улица Епанешникова… - соображал Соломатин. - Где-то в Москве есть улица Епанешникова…» О ней он узнал из первого попавшегося ему на глаза объявления об Общественном фонде спасения хлястика и вытачек. Тогда именно спасения, а не поддержки. Стало быть, уже спасли, а теперь поддерживают! Надо было все же отыскать улицу Епанешникова, надо. Однако следовало сходить, и с открыткой в руке, в Столешников переулок. А на картах телефонно-адресного тома Соломатин обнаружил улицу Епанешникова в сорок третьем квадрате между шоссе Энтузиастов и Новогиреевым. Часто туда таскаться не вышло бы…

Время посещения «Аргентум хабар» в открытке не было назначено. Так, вообще приходите, когда получится. Раз уж судьбой уготовано вам поливать кактусы. А Соломатина, несомненно, будто бы принуждало нечто к интересу к кактусам. Одна из приятельниц посоветовала ему посмотреть замечательную коллекцию кактусов в Ботаническом саду, в бывшей оранжерее Геринга. В выходной он выбрался в Сад, из Оранжереи вышел очумевший, с головной болью. Кактусов сидело там две тысячи видов, и все особи были со своими рожами и натурами, и все будто бы глазели на Соломатина. А он пытался выявить сущность каждой живой колючести (впрочем, иные кактусы были и волосатые), оттого и вышел из теплот подстеклянья с головной болью. Двум особям он дал имена. Разъяснять себе причин интереса к кактусам Соломатин не стал.

В Столешников Соломатин отправился вечером. Опять будто бы ироническим наблюдателем. Но ожидал развлечений. Возможно, желал реваншем возместить свои растяпства первого сюда прихода. Столешников, как и всегда в последние годы, был мертвым, пустым, и серой мрачностью Соломатина предупреждал. О чем? Соломатину было наплевать - о чем. Охранник взглянул на открытку, оценил персональный номер участника финала и впустил Соломатина в «Аргентум хабар». В недрах «Хабара» было почти безлюдно, лампочки горели, похоже, в тридцать свечей. Соломатин сунул руку в карман куртки, обнаружил там три десятки; ну и правильно, ну и молодец. Если и выманят их (или ограбят), то лишат всего лишь кружки пива. Выглядело все вокруг зловещим. Прошлое собрание мошенников и простофиль казалось чуть ли не праздником. Чуть ли не Венским балом в Гостином дворе с пением тенора Амольфини и белым выходом отобранных невест. Какие уж тут могли возникнуть развлечения? И главное, пропадала надежда увидеть (или уловить) плута Ардальона Полосухина.

– Вы к нам со вторым предварительным взносом? - услышал Соломатин.

В углу помещения открылось окошко то ли дежурного администратора, то ли театрального кассира, и лампочка поярче потолочных осветила мерзкую рожу сборщика взносов. «Башка, как у лысого кактуса, - сообразил Соломатин. - А у ног, небось, Калашников с глушителем…»

– С каким вторым взносом? - удивился Соломатин. - Я, видимо, не туда попал. Я шел в магазин радиоэлектронники. Вынужден купить картридж.

– Да нет, милейший Андрей Антонович, вы шли именно сюда! - раздалось незамедлительно.

Лампочка над рожей погасла, тонированная задвижка тут же закрыла окошко кассы.

А перед Соломатиным, возможно, пройдя сквозь стену, возникла памятная ему распорядительница приема призеров «Аргентум хабар» Голубева-Соколова. Тогда, да еще и в костюме строгой британской дамы, умеющей править морями, она показалась ему тридцатипятилетней. Теперь же она помолодела, стала, пусть и была в теле, воздушной и лирико-отзывчивой, глаза ее светились, но будто бы свечением полной луны, она протянула Соломатину руки с карандашными (по длине) пальцами, ладонями вниз, словно бы разрешая ему поцеловать их или же предлагая, взявшись за руки, совершить то ли танец, то ли торжественный проход.

– Но я, вижу, тут не вовремя, - хмуро сказал Соломатин, руки свои отведя за спину. - Я… Извините, не знаю, как к вам обращаться…

– Меня зовут Юнона Васильевна.

– Я, Юнона Васильевна, зайду к вам в более подходящее время. Когда здесь бывают и другие участники финала?

– Отчего же, и теперь время подходящее. Мы виноваты, что не указали часы для наиблагоприятного посещения. Но если взнос при вас… Или вы хотели увидеть еще кого-то?

– Взнос, увы, не при мне. Я зашел узнать, какова его сумма. И мне, действительно, хотелось кое-кого здесь увидеть…

– Я, стало быть, не в счет? - грустно улыбнулась Юнона Васильевна.

– Юнона Васильевна, вы само совершенство, мечта и прочее…

– Зовите меня просто Нонна…

– Не смею, - сказал Соломатин. - До этого не дошло… Но надеюсь… А увидеть я хотел…

– Я знаю, кого. Возможно, что и двоих.

– Хотя бы и одного. В прошлый раз он заходил в валенках с галошами.

– Я не помню такого. В валенках с галошами? Нет, не помню.

– Все вы помните. Его зовут Ардальон Полосухин. И это вы напустили его на меня.

– Никто на вас никого не напускал. У вас преувеличение смысла вашей личности. Вы принесли взнос и, прошу вас, для собственной пользы внесите его, - Юнона Васильевна говорила сердито.

– Какова сумма?

– В два раза больше первой. Всего лишь пятьсот девяносто четыре рубля.

– У меня в карманах тридцать рублей, - рассмеялся Соломатин. - Я предусмотрительный.

– Напрасно вы приписываете нам знакомство с неким Ардальоном Полосухиным, - Юнона Васильевна была как будто бы расстроена. - Что же касается вашей предусмотрительности, то, действительно, в вашей куртке тридцать рублей. Но если вы опустите руку в правый карман брюк, вы обнаружите там три бумажки. Вы забыли о них. В последние месяцы вы неплохо зарабатываете.

Вовсе не хотел Соломатин исполнять просьбу (или указание) распорядительницы Голубевой-Соколовой, просто Нонны, но рука его - и Соломатин уже осознавал, что не по его воле, - нырнула в карман джинсов и извлекла оттуда три бумажки - стодолларовую, пятисотрублевую и сотенную.

– Рада вашим удачам в делах! - улыбнулась Юнона Васильевна.

Улыбка ее была улыбкой обольстительницы. Благоухание, исходившее от Юноны Васильевны, ощутимое Соломатиным и прежде, но не волновавшее его, это было знакомое благоухание ухоженной женщины, теперь же стало терпким и плотным. Соломатин находился будто бы в желе из благовоний, достойных тела Клеопатры, он был одурманен, себе не хозяин, хотел отступить от Нонны пусть бы и на шаг, но шагнул к ней. «Бежать, бежать! - кричало в нем. - Ардальон тогда унесся от здешних чар!».

– А еще более я рада, - сказала Юнона Васильевна, - что вы, Андрей Антонович, пожелали произвести второй взнос.

Окно в стене, уже знакомое Соломатину, открылось и высветилось. «Сейчас я увижу наглую рожу, - подумал Соломатин, - чары развеются, и я унесу ноги».

– Вы ведь и еще кого-то желали здесь встретить… - продолжая улыбаться, Юнона Васильевна указала на оконце.

Вместо мерзкой рожи сборщика взносов Соломатин увидел племянницу Павла Степановича Каморзина Елизавету, по паспорту - Бушминову.

«Отличница» Елизавета была нынче лучезарная.

– Андрюша, - произнесла Елизавета, - как мило с вашей стороны… Я сразу поняла, что вы человек ответственный и обязательный… Не каждый из участников Финала расщедрился на второй взнос…

– Лизанька, - покачала головой Юнона Васильевна, - не думаю, что Андрею Антоновичу интересны эти сведения. У него свой выбор и свой маневр. Впрочем, я на время покину вас…

А Соломатин уже стоял вблизи Лизаньки с готовностью протянуть ей угаданные Юноной Васильевной три бумажки.

– Вы присаживайтесь, Андрюша, - предложила Елизавета.

Возле ее окошка образовался стул, не ахти какой, из совучреждений, собесовских, в частности, но все же. Приличия соблюдены.

– Доллары нам сегодня не нужны, - сказала лучезарная Елизавета. - А другие ваши бумажки кстати. Сейчас я выдам вам расписку о получении и сдачу…

«Отчего же это мои доллары вам не нужны?» - чуть ли не взъерепенился Соломатин. Чуть ли не добавил: «Сдачи не надо!». Но даже и в состоянии нынешнего оцепенения (или одурения? или наваждения?) понял, что будет смешон. Прежде всего для самого себя. Что о нем думают сейчас служители «Аргентум хабар» не имело уже значения.

– Морока заполнять все эти ведомости и бланки, - вздохнула Елизавета Бушминова. - Но что поделаешь, наша деятельность должна быть прозрачной для населения.

– Я вас понимаю, - кивнул Соломатин.

– Вот вам расписка и вот вам шесть рублей сдачи. Ожидайте наших новых уведомлений.

– Всенепременно и в глубочайшем волнении, - произнес Соломатин и встал.

«Бежать! Бежать! Закрыть глаза и нестись отсюда!».

– Да вы садитесь, Андрюша, - сказала Елизавета, в лучезарных глазах ее было благорасположение и удовольствие от общения с ним, Соломатиным.

И будто чья-то ладонь легла на плечо Соломатина и примяла его к стулу.

– Ведь у вас есть о чем поговорить со мной. Или о чем-то спросить меня, - сказала Елизавета. - Тогда на масленицу у Каморзиных вы сразу выделили меня, я это почувствовала, но и я выделила вас…

– И о чем бы мне следовало спросить вас? - произнес Соломатин растерянно.

– Вы сами знаете… Моя кузина Александра, конечно, проболталась о моей… О моей, так скажем, попытке восстановить фамильную справедливость. Вы, я поняла, отнеслись к этому неодобрительно. Как к некоему самозванству…

– Почему же неодобрительно… То есть мне-то что?…

– Я хочу, чтобы меня поняли, для меня это важно… Я только могу сообщить вам, что там все протекает хорошо и достойно…

– Ну и замечательно! - сказал Соломатин, искал концевые слова для собеседования с приемщицей взносов, но не нашел. - И только вот чего не могу понять… Там… как вы называете… там вами движет вдохновение, настроение романтическое, пусть и с долей расчета, допустим, что и вовсе без расчета… А тут-то? Тут-то? Какое тут может быть вдохновение? Как все это сочетается?

– Милый Андрюшенька, - теперь в глазах Елизаветы было лукавство, - очень скоро и это вам откроется…

Соломатин мог предположить, что и в своем деловом закутке Елизавета сидела душистая (вид девушка имела чрезвычайно опрятный), но теперь ароматы ее, как и прежде ароматы Юноны Васильевны, стали ощутимо-действенными и принялись обволакивать, дурманить Соломатина, вбирать его в себя. («Запахи пачулей, мяты, иланг-иланга, жасмина, еще чего-то… - соображал Соломатин. - Да что же им надо от меня? Свой взяток сегодня они с меня сняли. Неужели хотят вобрать меня уже на будущее? Да еще и расписку какую-нибудь кровавую заставят произвести…»). Он пытался глядеть мимо Елизаветы, мимо ее глаз, по бокам, отвлечься, уберечься от ее (ее ли?) чар, будто бы хотел рассмотреть убранство закутка. А на стенах там, как и положено, висели рекламные плакаты, афиши, портреты кумиров («Моники Левински отчего-то нет…»), календари. И вдруг Соломатин справа от Елизаветы увидел блестящий лист календаря, уходящий чуть ли не под потолок. Клеточки с цифрами и датами на нем попирали чьи-то длинные ноги в валенках с галошами.

«Как же, как же! - чуть ли не выругался про себя Соломатин. - Не видали здесь мошенника Ардальона Полосухина!»

– Спасибо за прием! Чрезвычайно был рад вас увидеть! - вскочил Соломатин. - Увидел вас и все забыл. И вот опаздываю.

– Какая жалость! - расстроилась Елизавета. - А у меня свободный вечер.

– А я, если бы знал, что вас увижу, все бы отменил. На увы…

– Но мы с вами очень скоро встретимся, - сказала Елизавета. - Уже назначено.

– Это где же?

– На даче у Павла Степановича Каморзина. Состоится воздвижение бочки. Там будут и ваши юные знакомые, и кое-какие примечательные люди.

– Прекрасно! - чуть ли не вскричал Соломатин.

Взмахнул рукой, приветствуя лучезарную отличницу Елизавету Бушминову, и скорым шагом направился к выходу, опасаясь, что сейчас его прихватят и отволокут, как неисчерпанного, обратно в недра «Аргентум хабар» с его ароматами и пленительными девами. Не прихватили и не отволокли.

Посещение улицы Епанешникова представилось ему теперь делом неизбежным.

Поутру он метрополитеном доехал до Измайловского парка, а оттуда автобусом отправился в квадрат, подсказанный «Желтой книгой» Москвы. Незнакомые улицы и дома Соломатин любил отыскивать сам, а сейчас не вытерпел и принялся выспрашивать у прохожих дорогу к улице Епанешникова. Иные из них оказались нездешними, иные вопросу удивлялись. Лишь розовощекий мужик в картузе бейсболиста, выгуливавший пса, лениво махнул рукой:

– А вон там за углом налево…

И действительно, улица Епанешникова обнаружилась. Зеленая табличка в начале ее сообщила Соломатину, что улица названа в честь Олжаса Епанешникова, участника Гражданской в Казахстане, героя взятия Кзыл-Орды и Кокчетава. Улица тянулась метров триста, не имела ни единого деревца и состояла исключительно из пятиэтажных кирпичных (порой и силикатного кирпича) домов пригородной архитектуры. Соломатин знал: район этот включили в Москву году в шестидесятом. Скучная и будто безжизненная была улица. Автомобили, правда, на ней присутствовали, иные - и на тротуарах. Дом с Фондом благоденствия хлястика и вытачек Соломатину предстояло вычислить. Он хорошо знал манеру нынешних дельцов укрывать свои конторы от чужих, пусть и праздных интересов, превращая их чуть ли ни в невидимки. Соломатина вела интуиция. Наконец он увидел дверь, к ней вздымались четыре ступеньки. Вывеска над ней состояла из слова «Бельфонд», окно справа украшал заяц с хлястиком над хвостом, окно слева - джинсовая юбка с вытачками под ягодицами. Соломатин чуть ли не возжелал защищать свои авторские права. Полчаса Соломатин жал на две кнопки, малиновую и серебристую, слышал свои звонки за бронированной дверью, но никаких движений внутри «Бельфонда» не случилось. Соломатин заглядывал в незавешенные окна конторы и ни одной прелестной и озабоченной головки не увидел.

«Пошли бы они подальше! - рассердился он. - Через неделю еще съезжу!» И пошагал к автобусной остановке. Но ему стало жалко впустую изведенного времени, он подумал: «Надо было зайти во двор. У них главные двери и кнопки - во дворах». Парадные входы с мраморами и зеркалами, известно всем, привлекательны для злодеев и корыстных чиновников, а население раздражают. Соломатин быстро сыскал тот самый дом, но ни во дворе, ни на улице не имелось теперь ни вывесок «Бельфонд», ни хлястиков, ни вытачек в витринных окнах. Улица была явно та же, но называлась она, если верить визитной жестянке, улицей Амангельды. Прохожие и даже милиционеры, выслушав недоумения Соломатина, смотрели на него как на идиота. Никакой улицы Епанешникова здесь сроду не было. Один из милиционеров спросил Соломатина, не румын ли он, и потребовал вид на жительство. Увидев мужика в бейсболке с псиной у ног Соломатин обрадовался, как полярник Папанин на отколовшейся льдине самолету Водопьянова. «Да что вы, милостивый государь! Какая улица! Какого Епанешникова?» - удивился мужик. «Ну как же, вы сами час назад мне ее указали! - волновался Соломатин. - За углом и налево…» - «Блин! Какая нынче практика в дурдомах! Недолеченных выпускают в город!».

«А Елизавета? - уже в метро думал Соломатин. - Что это было в Столешниковом? Мираж? Голографическое оживление копии существа? Или материализация неких моих дурацких мыслей и соображений?…»

«Ничего, - пообещал Соломатин, - они еще дождутся…»

Кто «они» и чего дождутся, Соломатин разъяснять себе не стал.

Дома он открыл «Желтую книгу».

В списке московских улиц, переулков, проездов и тупиков улица Епанешникова все же числилась.