Кокон

Глава 17

Будни Джеймса превратились в бесконечный цикл заседаний, допросов и бюрократических трений. Участие в судебных слушаниях по делу задержанных наркоторговцев требовало от него полного внимания, несмотря на внутреннюю апатию.

За закрытыми дверями шло обсуждение сделок. Джеймс, сидя за столом напротив одного из подозреваемых, слушал его сбивчивую речь о маршрутах доставки. Мужчина, стараясь уйти от ответственности, говорил о том, что «такие вещи лучше не знать», намекнув, что те, кто пытался выяснить слишком много, исчезали бесследно.

Зал суда был переполнен одними и теми же лицами из раза в раз. Представители общественности и пресса напряженно следили за ходом процесса. Первые обвиняемые уже начали сотрудничать со следствием в обмен на смягчение приговоров, и каждый из них добавлял что-то новое к общей картине.

Каждое заседание было похоже на предыдущее: адвокаты бросались однообразными фразами о презумпции невиновности, пока прокуроры яростно отстаивали свою точку зрения. Иногда на процессах присутствовала Калина в числе других репортеров. Она старалась держаться в тени, но Джеймс кожей чувствовал ее взгляд на себе.

Один из наркоторговцев рассказал о цепочке поставок, упомянув, что связь с «высшим звеном» велась через зашифрованные каналы. Таким образом стало быстро ясно, что сеть куда больше и, вероятно, уже распространила влияние за пределы штата. Но никто из них так и не знал, кто именно стоял за поставками. Этот факт раздражал Картера, который хотел получить все сразу.

Когда дело доходило до упоминания фиброксанола, зал оживал. Этот препарат стал ключевой фигурой как в наркоторговле, так и в убийствах. Но доказать его связь с главными подозреваемыми пока не удавалось. Тем не менее, как только вскрылся факт, что новый медицинский препарат использовался в качестве наркотика, многие общественные организации стали требовать комментарии, вызвав тем самым огромный резонанс.

Казалось, к небольшому городу, население которого едва доходило до тридцати пяти тысяч человек, было приковано всеобщее внимание, будто он стал центром мира. Весь этот информационный шум поднимал ажиотаж, заставляя все больше людей приковывать свое внимание к новостям из Эйберсвуда. Поначалу казалось, что подобная огласка пойдет лишь на пользу, но в какой-то момент многие, и Джеймс в их числе, поняли, что не хотели бы такой славы родному городу.

Но, увы, определенная репутация уже сложилась, что начало сказываться и на сферах жизни, которые питали город долгие годы. Количество туристов резко снизилось, а некоторые компании, опасаясь связи с наркомафией, спешно закрывали или продавали свои производства. Поговаривали, что Эйберсвуд поджидает очередной кризис безработицы, и в этот раз жители могут уже не оправиться. Этот снежный ком грозился превратиться в настоящую лавину, готовую погрести весь город заживо.

Джеймс чувствовал, что только скорейшее завершение дела, начавшегося с найденной в лесу растерзанной девушки, поможет вернуть все на круги своя. Но, по мнению детектива, они лишь поверхностно задевали истинное преступление. Ему казалось, что вся эта показательная борьба с наркотиками была лишь спектаклем, который мало приблизил их к раскрытию убийств. Но окружающим видимость успеха была куда важнее. Кроме того, убийства прекратились после начала расследования наркоторговли, что для многих было очередным подтверждением правоты ФБР.

Сэвидж чувствовал, как на судебных заседаниях напряжение скапливается, словно электрический разряд. Мелкие участники наркотрафика перекладывали вину то друг на друга, то на свое руководство, стараясь не подставить себя на еще больший срок. Один за другим наркоторговцы начали называть имя Майкла Боумана. Его знали как человека, который умел «подогнать документы» и незаметно списывать излишки. Каждый из задержанных говорил о нем с опаской, подчеркивая, что Боуман всегда был на шаг впереди, избегая прямых контактов, и явно был связан с кем-то повыше. Но кажду крупицу информации приходилось чуть ли не клещами вытаскивать — наркоторговцы откровенно побаивались доктора Боумана, который до сих пор оставался для них авторитетом.

— Ты уверен, что линия обвинения сможет вывести нужные улики на суд? — с сомнением интересовался Джеймс в один из вечеров.

Картер, казалось, вовсе не ощущал всего того давления, что прессом ломало Сэвиджа и многих его коллег, не привыкших ни к такому вниманию, ни к темпу работы. Дэвид же будто звезда сиял, излучая холодное спокойствие и уверенность.

— Уверен, — он не оторвался от проверки своей речи в суде. — На нашей стороне опыт, закон и показания подельников Боумана. Он молодец, хотя бы что не пытается отрицать свою связь с наркоторговцами.

— Ну а с убийствами? — нахмурился детектив.

— Как только получим результаты ДНК, все станет ясно, — уверенно заявил Картер, небрежно отмахиваясь от офицера, как от назойливой мухи.

Джеймсу оставалось только недовольно засопеть. Его тревожило, что его попытки вернуть расследование в прежнее русло ни к чему не приводили. Он был уверен, что надо было еще раз все перепроверить, еще раз осмотреть имеющиеся улики, но судебные тяжбы отнимали все его время и силы.

В такие моменты он как никогда скучал по жене и дочерям. Они не виделись уже почти два месяца, на памяти Джеймса, никогда так надолго не оставлял семью. Первое время они созванивались несколько раз в неделю, но после того, как расследование набрало столь интенсивный темп, Сэвидж едва находил силы добраться до опустевшего дома и немного выспаться прямо на диване в гостиной.

Эмили была не слишком довольна, что ей пришлось брать отпуск за свой счет, а Дженни несколько раз сетовала, что пропускает школьные занятия. Одна только Эбби кажется не понимала происходящего и радовалась таким длинным каникулам. А однажды она даже сама набрала Джеймса, чтобы сказать, что видела папу по телевизору. Разумеется, ему было приятно услышать гордость в ее голоске, но ему это сказало иное: раз новости об Эйберсвуде дошли до соседнего штата, ситуация накалена до предела.

Супруга несколько раз порывалась приехать обратно, но Джеймс отговаривал ее, особенно после того, как начались суды. Ему не хотелось, чтобы настырная пресса докучала Эми лишний раз. К тому же детектив не знал, смогла ли полиция закрыть всех участников наркомафии в городе, а, зная, насколько мстительными бывают преступники, по-настоящему боялся за жену… И не только за нее.

Джеймс сидел за своим столом, уткнувшись в папку с отчетами. Время от времени он массировал виски, пытаясь справиться с гудящей в голове болью.

— Можно? — раздалось со стороны входа.

Калина появилась как всегда неожиданно, слегка постучав пальцем по дверной раме. Не дождавшись ответа, женщина зашла в кабинет и захлопнула дверь.

— Если ты уже здесь, то, видимо, можно, — сухо отозвался Джеймс, не отрывая взгляда от бумаги.

Калина хмыкнула и прислонилась к краю его стола.

— Ну, ты будешь рад услышать, что я все уладила. Газета дала разрешение на публикацию материала, а Миллер согласился на серию интервью. Даже удивительно, как легко он это сделал, — она закатила глаза. — Словно он давно ждал возможности что-то рассказать.

Джеймс поднял взгляд.

— Он всегда такой... услужливый.

— Хм, услужливый, да? — Калина подняла бровь, усмехнувшись. — Это ты называешь способность человека спокойно пережить арест и затем использовать ситуацию для своей выгоды?

— Я бы назвал это холодным расчетом, — признал Джеймс, отодвигая папку в сторону. — Он слишком умен для обычного врача.

Калина внимательно посмотрела на него, затем произнесла будто невзначай:

— Его адвокат, кстати, тоже не промах. Готовься к тому, что тебе придется нелегко. Они явно что-то накопали.

Джеймс почувствовал, как напрягся весь, словно внутри него сжалась пружина.

— И что ты думаешь? — спросил он, стараясь выглядеть равнодушным.

— Я думаю, что твоя теория про его виновность пока неубедительна, — честно сказала она. — Но ты же знаешь, я не судья.

Ее прямота раздражала, но одновременно заставляла Джеймса уважать ее. Он чуть помедлил, прежде чем заговорить.

— Спасибо, что согласилась помочь.

Калина рассмеялась.

— Да ладно тебе, это же не альтруизм. Ты же знаешь, ради чего я здесь, — ее голос сквозил иронией, но взгляд выдавал тревогу.

— Сенсация любой ценой, — сказал он, почти беззлобно.

— Именно, — согласилась она. Затем наклонилась чуть ближе, понизив голос. — Только ты уж постарайся, чтобы моя «цена» не оказалась слишком высокой, ладно?

Джеймс вздохнул.

— Ты в безопасности, Калина. Я позабочусь об этом.

Она глядела на него дольше, чем нужно, почти заставив Джеймса смутиться, и затем, улыбнувшись, выпрямилась.

— Ладно, мне пора. Увидимся на заседании по делу Боумана. Представляю, какое это будет шоу…

Когда она ушла, Джеймс остался наедине со своими мыслями. Он старался держать себя в руках, но тревога за Калину никак не отпускала. Он не мог избавиться от чувства, что, соглашаясь на сделку, он не просто подверг ее опасности, но и открыл для себя новый конфликт. Все было сложнее, чем он ожидал, и он начинал осознавать, что ее увлеченность делом странным образом начинала перекликаться с его собственными амбициями.

Он отмахнулся от этой мысли, не желая вдаваться глубже. Но внутри уже поселилось беспокойство, от которого не так просто было избавиться.

В день, когда началось слушание дела Боумана, зал суда был забит до отказа. Камеры местного и окружного телевидения, журналисты и зеваки заполнили помещение. Сам доктор, одетый в строгий серый костюм, держался с достоинством. Его спокойствие раздражало прокуроров и впечатляло публику. Шум голосов, шорох бумаг, вспышки камер из-за приоткрытых дверей — все это смешивалось в едва уловимую какофонию, которая затихла, как только судья поднял руку, призывая к порядку.

Картер сидел рядом с прокурором, внимательно изучая папку с делом. Его лицо выражало абсолютную уверенность, но Джеймс, сидевший несколькими рядами дальше, видел напряжение, притаившееся в его глазах.

Прокурор начал вступительную речь:

— Дамы и господа, мы представим суду доказательства того, что Майкл Боуман, уважаемый доктор, использовал свое положение не только для производства и распространения незаконного препарата, известного на улицах как «фиксал», но и стал причастным к убийствам, которые маскировались под действия серийного убийцы, известного как «Мотылек».

Зал зашумел. Судья постучал молотком.

— Прошу тишины в зале!

Прокурор продолжил:

— Мы покажем связь между доктором Боуманом и жертвами, которые были его пациентками. Мы докажем, что каждая из них знала или могла догадаться о нелегальной деятельности обвиняемого, и это стало причиной их убийств. Доказательства включают показания свидетелей, медицинские записи и другие материалы, которые помогут вам, уважаемые присяжные, увидеть полную картину.

Боуман сидел за столом защиты. Его лицо было непроницаемым, но руки, лежащие на столе, выдали его напряжение — пальцы слегка подрагивали, пока его адвокат что-то шептал ему на ухо.

Картер склонился к прокурору и что-то быстро произнес. Тот кивнул, затем обратился к судье:

— Ваша честь, обвинение готово представить первого свидетеля.

Первым был вызван Ларри Брукс. Когда он поднялся на трибуну, взгляд его скользнул по залу и остановился на Джеймсе.

Адвокат Боумана тут же попытался дискредитировать свидетеля:

— Ларри Брукс — преступник, который идет на сделку со следствием, чтобы спасти себя. Насколько его слова могут быть достоверными?

Публика зашепталась, и Джеймс почувствовал, как внутри все переворачивается. Однако судья воззвал к порядку и заседание продолжилось.

Сам Ларри выглядел заметно нервным, но старался держаться. Его лицо блестело от пота, а руки слегка дрожали. Тяжело вздохнув, он начал говорить под чутким взглядом прокурора:

— Когда я работал курьером, я скрывал от моей сожительницы, Нелли Уильямс, свою работу. Она долго не была в курсе, что мы перевозим. Пока однажды… — он запнулся, оглядывая зал. — Я сам не сказал ей.

Прокурор задал вопрос:

— Нелли Уильямс была причастна к вашей деятельности?

— Нет! — тут же выпалил тот. — Нет, что вы! Просто сказал ей… чем занимаюсь. У нас с ней был некоторый кризис в отношениях, и я думал, что если скажу правду о своей работе, то это что-то изменит.

Ларри судорожно вздохнул, с трудом подбирая слова.

— Однажды я упомянул «фиброксанол». Это было... необдуманно. Просто в разговоре. Она сказала, что уже слышала это слово раньше. Я спросил, где, а она только отмахнулась и сказала: «Неважно». Позже я узнал, что она обсуждала это с доктором Боуманом, когда была у него на приеме.

Прокурор поднял бровь.

— Вы предполагаете, что она могла рассказать доктору Боуману о своей осведомленности?

— Это только мои догадки, но она часто говорила, что доктор — человек, которому можно доверять. Вроде как она знала его с самого детства. Может быть, она просто хотела убедиться, что это безопасно, или... — он замолчал, будто понимал, что его спекуляции учитывать все равно не будут.

— То есть, мистер Боуман мог связать ее с распространением наркотика «фиксал» из-за вас?

— Д-думаю да, сэр, — ответил Брукс.

Прокурор удовлетворенно кивнул и, задав еще несколько вопросов, объявил следующего свидетеля.

По делу Шерил Мэйн был вызван Фрэнк Клэйсон, напарник Ларри. Мужчина наружности столь же неприятной, что и по характеру. Еще на допросах Джеймс обратил внимание, с какой дерзостью порой отвечал на вопросы Фрэнк, будто бы привык, что из любой передряги может выйти сухим из воды. Но не теперь, когда этот крупный мужчина с хриплым голосом, устроился на трибуне, глядя на публику. Его взгляд скользнул по прокурору, когда тот задал ему стандартный вопрос о его отношениях с мисс Мэйн.

— Я был у Шерил постоянным клиентом, — сказал он.

— Вы говорите о проституции? — уточнил прокурор.

— Ага, — от того, насколько пренебрежительно Фрэнк говорил о погибшей, даже Джеймсу уже хотелось дать ему в морду. — Иногда я «заимствовал» из партии пару доз для своих нужд. Она иногда брала фиксал в качестве оплаты.

Прокурор сделал пометку в своих записях.

— Вам известно, что мисс Мэйн была пациенткой доктора Боумана?

— Да, — спокойно ответил Фрэнк. — Она упоминала его несколько раз. Однажды, после процедуры... эм... аборта, она сказала, что препарат, который он ей дал, — тот же самый, что она принимает в качестве наркотика. Тогда я понял, что у нее крыша поехала от зависимости.

— Вы хотите сказать, что доктор Боуман мог понять, что Шерил знала о связи фиброксанола с наркотиками?

— Ну, если он не дурак, то да, — усмехнулся Фрэнк, и тут же вздрогнул, когда судья резко застучал молотком.

— Проявляйте уважение к присутствующим, мистер Клэйсон, — строго отчеканил судья, глянув на свидетеля поверх очков. — И воздержитесь от грубых высказываний и оскорблений.

— Прошу прощения, ваша честь, —лениво произнес Фрэнк, который не слишком то раскаивался за свою прямоту.

Все время, пока свидетели высказывались, Боуман сидел на месте для обвиняемых, держась с холодной отстраненностью, словно бы это все его не касалось. Его адвокат, бледный и обеспокоенный средних лет мужчина с идеально выбритым подбородком и легкой сединой на висках, то и дело шептал что-то ему на ухо, но доктор махнул рукой.

Зал суда затих, когда адвокат Боумана поднялся. Он старался выглядеть уверенно, но внутреннее напряжение выдавала дрожь в его руках, едва заметная, когда он приглаживал манжеты рубашки.

— Уважаемые члены суда, — начал он, делая шаг к присяжным, — мой клиент, доктор Майкл Боуман, — человек, посвятивший свою жизнь медицине. За тридцать лет практики он стал известным специалистом, авторитетом в своей области, уважаемый коллегами и пациентами. Его участие в этом деле — чудовищная ошибка, вызванная...

Боуман, сидевший неподвижно до этого момента, вдруг прервал адвоката.

— Достаточно, Найджел, — сказал он, глядя прямо перед собой.

Адвокат замер, ошеломленный.

— Майкл, я...

— Я сказал, хватит, — жестче повторил Боуман, вставая. Его голос эхом отозвался в тишине зала.

Он повернулся к судье, затем к присяжным, словно собирался заговорить с каждым из них лично.

— Да, я виновен, — начал он, спокойно, почти холодно. — Виновен в том, что был частью этой системы. Я помогал адаптировать фиброксанол в фиксал. Да, я знал, как он действует, и да, я видел в этом возможность.

Его адвокат хотел что-то сказать, но осекся, заметив предупреждающий взгляд судьи.

— Вы признаете свою причастность к распространению наркотиков? — уточнил прокурор, стараясь скрыть удивление.

— Да, — коротко ответил Боуман. — Деньги, влияние, возможность исследовать действие нового препарата в реальной среде... Это был вызов, на который я решился. Пусть эти мотивы покажутся низменными, но я не собираюсь их отрицать.

Зал снова наполнился шепотом. Адвокат закрыл лицо руками, его поражение было очевидным.

— Однако, — продолжил доктор, повысив голос, чтобы его услышали все, — я никого не убивал.

— Не считая тех, кто умер от передозировки созданного вами фиксала? — парировал прокурор, но тут же смолк, когда судья призвал к тишине и попросил не провоцировать обвиняемого.

— Я никого не убивал, — с нажимом повторил Майкл, глядя только на судью и присяжных. — Я всегда был и остаюсь врачом в первую очередь. Моя цель — спасать жизни, а не забирать их. Да, я участвовал в распространении фиброксанола, но и только. Все остальное — ложь.

Прокурор прищурился.

— Вы хотите сказать, что ни один из ваших пациентов не погиб по вашей вине?

Боуман усмехнулся, его улыбка была полна горечи.

— Люди умирают. Это реальность, с которой сталкивается каждый врач. Но я не маньяк. Те смерти, о которых вы говорите, — дело рук кого-то другого.

Он оглядел зал, словно пытаясь найти единственного, кто мог бы ему поверить.

— Мое преступление — это алчность и тщеславие, — добавил Боуман. — Но не убийство.

Его слова повисли в воздухе, словно вызов. Судья посмотрел на прокурора, словно давая ему возможность задать еще один вопрос, но тот только покачал головой.

Боуман сел, его лицо оставалось каменным, а взгляд — неподвижным. Его признание было одновременно попыткой честности и последним отчаянным маневром. Адвокат лишь тяжело вздохнул, понимая, что шансов вытащить клиента уже не осталось.

Никто не ожидал подобного заявления. Ни Джеймс, ни Картер, так усиленно выстраивавший линию обвинения, ни прокурор, ни судья, ни присяжные… Но Сэвидж понимал, как на самом деле ловко Боуман обставил их всех.

Наблюдая за доктором, Джеймс чувствовал, что тот заранее все это спланировал. Слова Майкла были продуманными, слишком отточенными. Наверняка его адвокат предлагал более гибкую стратегию, стараясь всеми силами выкрутиться, смягчить срок, быть может, даже сослаться на проблемы с головой — их излюбленную в последние годы тактику.

Но Майкл Боуман оказался хитрее.

Если бы он пытался отрицать вину хотя бы по одной из статей обвинения и вскрылось, что это намеренное сокрытие фактов и введение в заблуждение, вину по второй признали бы куда охотнее. Присяжные терпеть не могут, когда их водят за нос и пытаются обмануть. На это рассчитывал Картер. Но Майкл сделал рисковый шаг, поскольку понимал психологию поведения людей. Понимал, что, хоть улик и достаточно, напрямую против него ничего не говорит.

Позже, в тот же день, когда заседание подходило к концу, огласили решение по основным пунктам обвинения:

— Суд рассмотрел представленные доказательства и заслушал показания свидетелей. Мы признаем обвиняемого Майкла Боумана виновным по статьям, касающимся изготовления и распространения наркотических веществ, — его голос был спокоен, но в зале повисло напряжение. — Однако обвинение не смогло предоставить достаточных доказательств его вины в убийствах.

По залу шквальным ветром пронесся ропот. Картер сжал кулаки, желваки его ходили ходуном от негодования. В Джеймсе тоже закипала ярость.

Судья поднял руку:

— Присяжные требуют более веских улик для вынесения обвинительного приговора по делу об убийствах.

Боуман слегка улыбнулся и едва заметно кивнул своему адвокату. Джеймс заметил этот жест, который подтвердил догадки о том, что признание было спланировано доктором.

После того, как люди начали вытекать из зала суда, Сэвидж заметил Калину Сантох, которая решительно направилась к Боуману, но тот жестом показал, что не собирается беседовать с ней. Детектив хотел сам поговорить с ней, но журналистка скрылась в толпе, видимо, убежав брать интервью у кого-то другого.

Как только офицеры вернулись в департамент, Картер собрал всех в комнате для обсуждения. Он был сосредоточен и говорил быстро:

— Это не поражение. Мы доказали причастность этого старого ублюдка, и это уже успех. Остальное — лишь вопрос времени. Мы отправляем все образцы ДНК в лабораторию. Это наш шанс доказать связь Боумана с жертвами. Или, возможно, с тем, кто стоял за убийствами, если не он.

Джеймс хотел было возразить, но промолчал. Он понимал, что каждый шаг должен быть выверен, каждое действие — подкреплено доказательствами.

— Я хочу, чтобы все данные были собраны к утру. Больше нам нельзя терять время, так что за работу, — с этими словами Дэвид обвел присутствующих взглядом, а затем вышел, оставляя за собой напряженную тишину, наполненную невысказанными словами.

В участке было тихо. Большинство сотрудников разошлись по домам, лишь дежурные офицеры и несколько упрямцев вроде Джеймса все еще сидели за своими столами. Часы на стене показывали почти десять вечера. Свет тусклых ламп бросал длинные тени на стопки документов, которые, казалось, становились лишь выше с каждым днем.

Джеймс вошел в кабинет, усталый и разбитый после изнурительного дня в суде. Боуман вел себя предсказуемо вызывающе, его самоуверенность раздражала, но реакция зала суда на признания доктора заставляла задуматься, как далеко зайдет следствие.

Он рухнул на стул, потянувшись к пачке отчетов, которые собирался разобрать перед уходом. И тут заметил конверт: плотный, белый, без каких-либо опознавательных знаков. Только его имя, написанное размашистым почерком, который он узнал сразу же.

Калина…

Джеймс ощутил легкий укол тревоги. Он вскрыл конверт и обнаружил внутри маленький пластиковый пакетик с крышечкой от бумажного стаканчика. На крышке четко выделялись бледные следы отпечатков пальцев и несколько прилипших темных волосков.

Вложенная записка, написанная тем же почерком, была короткой и язвительной:

«Моя часть сделки выполнена. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. К.»

Джеймс откинулся на спинку стула, держа пакетик в руках. Он смотрел на него, словно перед ним лежало нечто опасное, что могло взорваться в любую секунду.

Его мысли метались. Если Миллер действительно виновен, это все изменит. Но если Сэвидж ошибается... Внезапно он понял, что у него нет никакого четкого плана на этот случай. «Боже, если я ошибаюсь, что тогда? — думал он, глядя на разбросанные на столе материалы дела. — Вся эта тягучая, изматывающая работа, каждый час, каждая жертва — все окажется бессмысленным?»

Он вспомнил слова Калины. Ее уверенность, ее бесстрашную прямолинейность. Как она с легкостью играла эту авантюрную роль, как будто это была ее вторая натура.

«Она это сделала ради меня, ради расследования. Но ведь я же ей навязал эту идею. Это я ее втянул,» — Джеймс почувствовал укол вины. Он посмотрел на конверт еще раз, затем на крышечку в пакетике. Ему нужно было действовать осторожно. Очень осторожно.

Но внутри него бурлило нечто иное. Гнев. Раздражение. Сомнения. Он устал от того, как этот проклятый Мотылек превратил его жизнь в бесконечный лабиринт, из которого, казалось, не было выхода.

Он взял пластиковый пакет и аккуратно положил его в свою папку с делом. Поднялся, выключил свет и направился к выходу.

«Это правильно, Джеймс,» — повторял про себя детектив, спускаясь на два этажа ниже, где располагался отдел судебной экспертизы. Именно там были все собранные образцы ДНК. В коридоре его встретила тишина. Только звук собственных шагов сопровождал его до двери. — «Ты сделал это ради правды. Только так ты сможешь вытащить себя из этого болота.»

Почти две сотни подготовленных пластиковых пакетов лежали в картонной коробке, которую еще не успели опечатать. Джеймс стащил с письменного стола Перкинса один из бланков и заполнил его, как уже заполнял десяток таких же.

Спустя пару мучительно долгих минут опечатанный пакетик с крышкой и прикрепленным к нему бланком оказался в коробке. Он немного перемешал содержимое, которое и так было небрежно сброшено вместе, и теперь даже сам Сэвидж не смог бы отыскать образцы Миллера среди остальных.

Назад пути не было.

Это было правильно.

Но все-таки у него оставалось странное чувство, будто эта «правда» может оказаться куда более сложной и опасной, чем он предполагал.