Кокон

Эпилог

— Ты уверен, Джеймс? — голос Эмили звучал встревоженно. Впрочем, она изначально была против этой затеи, но остановить мужа не смогла.

— Все в порядке, я справлюсь, — заверил детектив. — Сказали, что меня скоро пустят к нему.

— Позвони, как все закончится, ладно? Люблю тебя.

Мужчина тяжело вздохнул, убирая трубку от уха. Он в который раз провел рукой по изрядно поседевшим короткостриженым волосам, будто невольно пытаясь пригладить их. Изначально он был спокоен, но теперь, сидя в зале ожидания, Джеймс почему-то начал нервничать.

— Джеймс Сэвидж? — громко объявила вошедшая в комнату надзирательница. Заметив быстро поднявшегося мужчину, она кивком указала на дверь. — Следуйте за мной.

Тюрьма была холодной, даже в этой комнате для свиданий, где слабый свет люминесцентных ламп лениво разгонял тьму. Помещение было неуютно маленьким, тесным, напоминая допросные в полицейском участке. Только пахло тут холодным металлом и едким старым табаком.

— Его скоро приведут, — коротко сурового вида охранник. — Ждите здесь.

Джеймс смотрел на свои руки, которые лежали на гладком столе. Руки, за эти годы привыкшие держать не пистолет, а тросы, фонари и компасы. Он думал о том, сколько раз они вытаскивали заблудившихся туристов из лесов или спасали упавших альпинистов.

«И все же они все еще дрожат, когда речь заходит о тебе, Гэри», — думал Джеймс, стараясь унять разбушевавшуюся внутри него бурю. Впервые, за последние четырнадцать лет…

Он понятия не имел, зачем он здесь. С тех пор, как он ушел из департамента, он старался избегать любых тем, связанных с расследованием дела Мотылька. Первое время это было тяжело, но Джеймс был уверен в том, что сказал Картеру перед уходом – этой истории не нельзя было дать распаляться, как пожару.

Так и случилось. Потребовались месяцы, но резонанс от историй с врачом-убийцей затухал, прямо как круги на воде от брошенного камня. Миллер пытался давать интервью уже не как жертва полицейского произвола, но как серийный маньяк с собственной идеологией, но решением суда прокуроры добились запрета на его общение с прессой. Оба расследования завершились, Боумана и всех причастных посадили по заслугам. Суды над Гэри, где он признал убийства четырех девушек, прошли в закрытом порядке, а после просто в потоке новостей промелькнуло упоминание, что ему назначена смертная казнь. Дэвид Картер вместе с Уильямом Митчеллом, назначенным руководителем расследованием от департамента Эйберсвуда, получили все лавры и соответствующие повышения.

Сэвидж испытал облегчение, когда увидел это сообщение, чувствуя, что сделал все верно. Он был рад за обоих, ничуть не жалея, что его имя не стоит в одному ряду с бывшими коллегами. Несколько раз с ним пытались связываться, пытались убедить разговорить Миллера и помочь в расследовании. Джеймс предполагал, что смертную казнь отложили на долгие четырнадцать лет, поскольку Картер пытался установить связь между преступлениями в Эйберсвуде и нераскрытыми делами в других штатах. Однако ФБР не удалось добиться ничего, кроме расплывчатых и неопределённых намёков. Джеймс не сомневался, что Миллер специально выводи агентов из себя, водя за нос точно так же, как он это проделывал с ним. Но то уже была не забота детектива.

Его собственная жизнь и без этого признания начала складываться хорошо. Джеймс нашел свое пристанище там, куда раньше тянула его душа – смотрителем и спасателем в национальных парках Орегона. Хоть это и не была работа в полиции, но все же он делал то, что хотел всегда – спасал жизни и помогал людям. И для этого ему не надо было сталкиваться с монстрами, подобными Миллеру.

У него было занятие, которое он любил, счастливая супруга, прекрасные отношения с дочерьми, которые уже получили образование и начали самостоятельную жизнь. Все было хорошо, и только прошлое не хотело отпускать его, поселившись мрачными мыслями и воспоминаниями на задворках сознания.

До сих пор воспоминания о Гарете вызывали у него смутные ощущения. Примесь животного страха, но перед чем – он сам понять не мог. Лицо Миллера, которое смотрело на него с газетных страниц казалось уже чужим, а в памяти так и запечалился странный безликий образ чудовища в человеческом обличии.

И вот сейчас, он не знал, как быть. Зачем его вызвали сюда, зачем он согласился на эту встречу, ведь до казни оставались считанные часы. Да, пусть процесс и затянулся на долгие четырнадцать лет, но правосудие свершится. Гэри Миллер был мертв с того момента, как его имя перестало фигурировать на первых полосах, а казнь лишь завершит этот процесс… Так чего же тогда боялся Джеймс?

Дверь с лязгом открылась. Охранник завел Гэри Миллера, закованного в наручники, и усадил напротив. Когда оба мужчины остались наедине, он медленно опустился на стул, лениво осмотрев Джеймса.

— Ну, здравствуй, Сэвидж, — голос Гэри был ровным, почти добродушным.

Джеймс молча смотрел на него.

— Ты почти не изменился, Гэри, — заметил он, рассматривая осунувшееся лицо. Разумеется, от лица молодого врача не осталось и следа, и годы заточения наложили на него свой тяжелый отпечаток. Морщины углубились, волосы поредели, а глаза стали еще более безразличными.

Но в целом перед ним сидел обычный уставший, смирившийся со своей участью человек. Почему же он думал, что Гэри будет выглядеть страшнее?

— Зато ты изменился, Джеймс, — Миллер изучающе наклонил голову. — Уже не тот рвущийся в бой полицейский. Печальное зрелище.

Джеймс вздохнул.

— Почему ты захотел увидеть меня?

Миллер пожал плечами таким же жестом, как и много лет назад.

— Мне вообще-то было крайне обидно, что ты решил вот так быстро выйти из игры, — он звучал так, словно действительно был обижен. — Я-то рассчитывал на долгое сотрудничество…

— Я знаю, поэтому я и ушел, — холодно отметил Джеймс. — Не хотел подыгрывать тебе.

Миллер скривился, будто слова резанули его тупым ножом.

— Тогда зачем ты тут? — он оперся на стол, подаваясь вперед. — Мог бы просто проигнорировать и дать мне спокойно умереть в этот чудесный мартовский день?

На мгновение повисла тишина. Джеймс молчал, чувствуя, как страх снова охватывает его.

— Хотел взглянуть своему страху в лицо в последний раз, — признался он, нерешительно поднимая глаза на Миллера. — Чтобы еще раз убедиться, что никакой иной судьбы, кроме забвения, ты и не заслуживал. Что я поступил правильно…

— Правильно? — тот усмехнулся. — Это ты о чем? О деле, которое ты не довел до конца, и все сливки с него достались этому снобу-федералу, имени которого я уже и не помню… Или о том, что ты сделал со своей жизнью? Посмотри на себя. Где то рвение, то желание идти против всех, рискуя всем? — Миллер вздохнул. — Ты лишь тень былого себя.

Джеймс сжал руки в замок, но сознание его осталось на удивление ясным, несмотря на резкие слова заключенного.

— Когда мы с тобой виделись в последний раз, — спокойно начал Джеймс. — Я был разбит вдребезги и растоптан. Но ты сказал одну вещь, которая подтолкнула меня на такой шаг. Ты сказал… хм-м… — он нахмурился, стараясь как можно точнее припомнить формулировку, — что ты будешь рад еще раз обсудить, когда я признаю твою правоту.

Гэри взглянул прямо ему в глаза, терпеливо ожидая окончания. Джеймс почувствовал, как что-то екнуло внутри.

— Ты был прав. Частично, — выдохнул он наконец. — Я был упрямым слепцом. Обманывал себя, думая, что спасаю этот город, а на деле просто спасал свое эго.

Гэри склонил голову, будто наслаждаясь этими словами.

— Приятно, когда люди признают очевидное, — сказал он. — Но... все равно жаль, что ты вышел из игры. У тебя были перспективы, Джеймс. Ты мог стать частью чего-то большего.

Джеймс медленно выдохнул, стараясь держать себя в руках.

— Знаешь, Гэри, — его голос был спокойным, но срывался на хрипоту. — Я последовал твоему совету. Я перестал обманывать себя. И я счастлив.

Гэри удивленно поднял бровь.

— Правда?

— Да, — твердо ответил Джеймс. — Я живу с семьей, я делаю то, что люблю. Я спасаю людей, настоящих людей, которые хотят жить. Теперь я понимаю, что было важным для меня все это время, и даже спустя года я не жалею о своем выборе. За это я должен сказать тебе спасибо.

Гэри хмыкнул, откинувшись на спинку стула.

— Хорошо. Тогда почему ты здесь? — повторил он. — Если ты так счастлив, почему тратишь свое драгоценное время на меня?

Джеймс замолчал. Он и сам не знал.

— Может, чтобы убедиться, что ты окончательно исчезнешь. Насладиться моментом, ведь ты так и не добился ничего со своей это «великой миссией очищения». Вся твоя извращенная философия была самообманом, чтобы оправдать свои больные наклонности. И теперь ты ощутишь весь тот ужас, что пережили твои жертвы.

Странная улыбка тенью пролегла на измученном лице.

— Ты думаешь, что я боюсь смерти?

Вопрос смутил Джеймса. Разумеется, каждый боялся смерти, это было в порядке вещей, часть человеческой природы… Но вопрос Миллера в очередной раз ставил в тупик.

— Ты заблуждаешься только в одном, Джеймс, — продолжил Гэри, улыбнувшись. И от этой улыбки все внутри покрывалось льдом. — Я искренне верю в то, что делал. Да и насчет себя я не тешусь иллюзиями: я точно такой же прогнивший, как и те, кого убивал… И поступлю с собой точно так же.

Джеймс молчал, затаив дыхание.

— Я завещал себя на органы.

Эти слова ударили, как разряд молнии.

— Что? — выдохнул Сэвидж, не веря своим ушам. Как такое могли допустить?

— Увы, но я знаю, как устроена эта сфера. Знаю, насколько недостает органов тем, кто годами стоит в очереди и дожидается своего часа… А еще чаще не дожидается, — Гэри хмыкнул. — Все, что останется от меня, пойдет на спасение других жизней. Забавно, правда? Те, кого я выбрал, должны были умереть, чтобы спасти достойных. А теперь, благодаря мне, я спасу еще больше.

Джеймс хотел что-то сказать, но слова застряли в горле.

— Я не боюсь смерти, Сэвидж, — продолжил Миллер. — Для меня это лишь переход, шанс на новую жизнь…

— О чем ты говоришь? — бормотал Сэвидж. Нет, человек перед ним все же был чудовищем, каким-то неведомым паразитом… Он мало того, что психически болен, так еще и погряз в каких-то эзотерических дебрях. — После смерти нет ничего, только забвение…

— Кто знает, Джеймс, кто знает… — в глазах Миллера горел безумный огонь. — Но в одно я верю точно. Однажды кто-то другой встанет на мое место, и мои идеи будут жить в нем. И тогда я перерожусь. Как бабочка из кокона.