Конец "черной тропы"

16

Павел Гаврилович Проскура проявил энергию и смекалку не только в разработке операции по внедрению в оуновский канал связи, но и даже успел где-то раздобыть на всякий случай френч с накладными карманами.

Экипировавшись, явился в кабинет Чурина, оглядел углы, пошарил на столе, спросил властно:

— Ты, дядька Пересядько, чего зенки таращишь? Не узнаешь? А со Скворцом тоже не признал бы? Блохи водятся в доме?

Чурин вспомнил пароль, упоминавшийся в показаниях арестованного бандита, принял игру лейтенанта, ответил:

— Есть блохи малость, к лету разведутся.

— Летних мы еще успеем покормить. Дай-ка сперва дожрать,— придвинул он к столу стул, сел и повысил голос: — Я кому сказал, шевелись! Туточки подам... И сальца, и ковбаски,— двинулся из-за стола Чурин, а сам, рукой показывает, дескать, присаживайся к столу по-настоящему.

— Да не тревожьтесь, товарищ капитан, надо будет, котел каши съем, чтоб убедить, какой голодный.

Чурин в это время придирчиво оглядел Проскуру, получившего «бандитскую» кличку Прок, предложил:

— Распрямись-ка, не сутулься, чтоб грудь колесом! Свысока гляди. А то как затюканный писарчук. Во! Губы подбери, на Хмурого целишься. Ты, Паша, все время на физиономии эту маску держи. А сыграл экспромтом ничего.

Ночь пришла морозная и сырая, какие нередко бывают по весне на Волыни.

Несладко сейчас было Проскуре — Проку. Он лежал, затаившись с подветренной стороны за стожком, откуда различалось входное крыльцо с навесом в хате Кули. Незамеченным нельзя ни войти в дом, ни выйти из него.

Время медленно ползло к полуночи. Одетый в простой хлопчатобумажный пиджачок и штаны, он продрог насквозь. Но заходить в хату Кули раньше полуночи Скворец не велел. Точность — пароль Угара, сам ли он приходил, или являлись от его имени.

Проскура решил начать действовать с Ганны Кули, потому что через нее, бесспорно, была связь с районным проводником. С нею поддерживал контакт захваченный Скворец, который рассказал о симпатии молодой женщины к Угару, дав тем самым понять, что для него она сделает все, что сможет. О конкретной роли Кули в пособничестве бандитам Скворец умолчал, ответив всего лишь: «Та что попросишь, то и сделает». И проговорился о своем последнем посещении хутора, упомянув о двух «грипсах», взятых то ли в тайнике, то ли у Кули. Скорее всего у нее, иначе зачем бы он заходил в хату. Угар не пошел за ним, это Скворец подтвердил, тот поджидал связного в стожке, возле которого сейчас был Проскура.

И полуночный час настал. Прок поднялся и не спеша пошел к хате. Как было подсказано Скворцом, постучал по раме среднего окна и, обнажив голову, стал ждать.

Павел Гаврилович видел, как слегка дернулась занавеска, донесся ответный стук в стекло — значит, все шло как и ожидалось, и он уверенно направился к двери. Ее открыли, ни о чем не спрашивая.

— Проходи! — уверенно произнесла хозяйка.

— Кто дома? — гортанно прогудел Проскура, переступив порог.

— Никого. Не греми,— пропустила она его и заперла дверь.

В маленькой комнатке горела лампадка. Лики образов смотрели на вошедшего отрешенно. Куля встала в проходе — худенькая, с хитровато настороженными глазами.

— Я Прок. От Рыси. Разобраться пришел.

— Не знаю я ни Прока, ни Рыси. До разборов твоих мне дела нет,— устроила она руки на груди.

— Я назвал себя, чтоб знала,— подошел к ней Павел Гаврилович.— А разбираться с тобой буду по делу, к которому причастна. Почему, к примеру, после твоей хаты на Угара с его охраной налетели чекисты? Где они их прихватили, надеюсь, знаешь?

— Кого таких? — безразличным тоном спросила Ганна, и вдруг резко: — Почему молча переступил порог?

Проскура вместо того, чтобы сплюнуть от досады — промашка вышла, подпустил ухмылку, дескать, ему не так уж важна такая процедурная мелочь, ответил удачно:

— Здравствовать дому твоему пожелать успею, прежде гибель братов уяснить хочу.

— Так бы и сказал.

— Это уж ты меня не учи. Отвечай, куда от тебя пошел Скворец в последний раз?

— Мне это знать ни к чему.

— Что тебе известно и что говорят в Смолигове об убитых чекистами в церкви?

— Поболтали и перестали. Видел кто-то Угара, «ястребки» мечутся, ко мне приходил Филимон с оравой, шарили тут. А ничего, с тем и ушли.

— Кому ты говорила, что Скворец был у тебя?

Ганна опустила руки на живот, сощурилась колюче.

— Какие такие права у тебя допрашивать меня? — больше упрекнула, чем спросила она.— Что надо? Говори и уматывай!

Проскура взял ее за плечи и усадил на стул с подчеркнутой деликатностью.

— Я еще не решил, голубушка, с собой тебя взять или тут оставить. Может быть, и тащить-то тебя нет смысла. Поняла?

— Я ничего не знаю. Скворец пришел и ушел, куда — не знаю. Никогда они не говорят, всем известно, не говорят.

— Но ведь от тебя ушли, забрались на отсидку в церковь, никто их не видел. Как же чекисты разнюхали?

— Это их надо спросить. Я надежно выручала всегда.

— Кто приходил к тебе после Скворца до рассвета в тот

день? — жестче спросил Проскура и ухватил Кулю за руку.

— Игнат был. Ой, я его по-старому, ну, Шпигарь приходил.

— Шпигарь?! — повторил Проскура.— Зачем он приходил? У него же завтра со Скворцом намечена встреча у тебя.

— За тем приходил, что и вы. Узнали о гибели Скворца, звено связи нарушилось. Велел выяснить до завтра, как быть. В тайник к грушке отнесла ему «грипс» к Угару, завтра с утра пойду за ответом.

Дроскура весь напрягся.

— Так вот, вместо Скворца пойду я. Будешь иметь дело только со мной. Иногда. Наш пароль...— Проскура сделал паузу, повторил: — Наш пароль: стук в половине первого ночи в крайнее от крыльца окно прежними пятью ударами, пароль через дверь, если нет опасности: «Не могли прийти вечером?» Отклик: «Прийдем на зорьке». Поняла?

— Поняла,— с задумчивым спокойствием отозвалась Куля.

— Так как же понимать? Шпигарь изменил явку или она завтра состоится? —* спросил Проскура.

И тут произошло такое, отчего Проскура вздрогнул и на мгновение оцепенел, услышав позади себя:

— Состоится сейчас. Я — Шпигарь!

Проскура и сам не знал, как совладал с собой и не метнулся в сторону, чтобы успеть вскинуть оружие.

— Что?! — в предельном напряжении, медленно, как бы вяло повернул голову и посмотрел через плечо Проскура, увидев прежде не заросшее, усатое лицо угрюмого бандита в дверном проеме, а опущенную руку с пистолетом. И первым спрятал свой безотказный наган. Подошел, подал руку, сказал энергично: — Прок!

— Шпигарь! — ответил на приветствие немолодой, с сединкой в бороде и висках связной, представляющий неизвестно кого.

— Ну и добре! — миролюбиво произнес Прок и улыбнулся Куле, что означало: спасибо за сюрприз, мои нервы оказались крепче, чем я думал. Спросил: — Чей будешь, Шпигарь?

— Мы псевдо сменили не для трепа, друже Прок. Соображай...

Проскуру задел ответ.

— Я выполняю поручение эсбиста Рыси, а это значит, приказ Хмурого! Он тут главный, по чину ты мне доклад начинай, друже Шпигарь. С чем пришел? — Павел Гаврилович опустился на лавку.

Куля присела на кровати. Шпигарь устроился на низкой табуреточке. Что-то соображая, он медлил, и тогда Проскура резко наставил на него наган.

— Значит, ты сообщил чекистам, где находится Угар!

Ничуть не смутившись, Шпигарь ответил:

— Друже Прок! Как я мог сообщить в МГБ о том, о чем мне рассказал сам Угар, сбежав из церкви? Ганка соврала, я не был у нее той ночью, когда приходил Скворец.

— Я нынче вечером с темнотой пришел, доставил «грипс» от Угара, а ты мне за него... Ненормально выходит.

— Давай «грипс»!

— Ганка! Вручи! Я бы еще побыл малость и ушел.

— Не было у нас гарантии, что Угар жив. Дошло, что его с охраной накрыли и вроде убитым видели.

— Двоих кокнули, верно. А Угар ушел. Везучий! Только напуган. Кругом ищут.

— В Смолигове поди, отсиживается? Как доложить Рыси? Пусть Угар нам напишет, как он вырвался с колокольни. Пусть докажет, что его не схватили, а упустили. Понял, друже Шпигарь?

— Вот он какой оборот вышел,— с просветленным от догадки лицом проговорил связной и зашептал на ухо Проку: — У Хрысти Угар, на дальнем порядке Смолигова, вторая хата с краю. Я тоже что-то не поверил в его побег с колокольни. Сбивается, рассказывая.

Проскура слушал Шпигаря, напряженно думая: отпустить его или доставить в управление? Если он не вернется до утра, куда надо, Угар может насторожиться и уйти. А отпустить бандита — окажется лишний ствол в охране районного проводника, труднее будет брать его после рассвета.

— Слушай меня, друже Шпигарь,— вроде бы принял решение Проскура, надеясь за разговором выяснить дальнейшие намерения связного.— Покажешь тайник, чтобы я знал. Завтра там будет указание для Угара. Не исключено, Что Рысь захочет видеть его лично. Было такое намерение, так ему и скажи. Тебе когда велено вернуться?

— У меня еще дело, завтра об эту пору буду. Ну, мне скорей надо, задержали. Идем, тут недалеко, покажу.

— Пошли. Из дома, Куля, нынче никуда,— погрозил пальцем Прок и вышел вслед за Шпигарем на крыльцо.

О возможности захватить Угара живым Василию Васильевичу Киричуку доложили около четырех часов утра. Проскуре удалось подбросить арестованного Шпигаря . в управление на попутной машине.

— Очень хорошо, одобряю, Иван Николаевич,— заключил, выслушав доклад, Киричук.

Долгим взглядом проводил Павел Гаврилович Проскура отправлявшуюся на выполнение задания оперативную группу. У него своя задача.

Оперативная группа во главе с подполковником Киричуком медленно продвигалась от хаты к хате, обыскивая подвалы и чердаки. До темной развалюхи с осевшей крышей тетки Хрысти оставалось три двора, затем два и, наконец, последняя хата, однако никаких признаков присутствия бандитов па отшибе села не было.

«Неужели арестованный Шпигарь соврал или Угар успел испариться до рассвета, когда чекисты были далеко отсюда, а оцепление у леса еще не заняло своего рубежа?» — размышлял Киричук, подходя к хате тетки Хрысти, возле которой ни разу никто не появился. Это обстоятельство и навело на мысль, что кто-то не позволяет хозяйке выйти во двор. И поросенок не зря кричит голодный, и куры не выпущены.

— За мной! — скомандовал подполковник, выходя низиной за огородом к ветхому домишке и цепко разглядывая его. Он не боялся, но и не исключал неожиданного выстрела, даже автоматной очереди. За Киричуком цепочкой шли Кромский, Близнюк и Сыч. Еще трое солдат с улицы приближались к воротам.

Миновав опасную зону, опергруппа рассредоточилась возле дома, сторонясь окон. Киричук с Кромским сразу кинулись в сени, следом за ними — двое солдат. Близнюк с Сычем принялись осматривать сарай.

В хате было светло. Посреди кухни стояла тощенькая старушонка, хозяйка. Она обхватила натруженными корявыми пальцами подбородок и подперла локоть рукой, при этом, казалось, дремотно застыла, и нет ей ни до чего дела.

— Здравствуйте, хозяйка! — поздоровался Киричук, оглядывая углы и запечный проход.

Кромский с солдатом проскользнул в комнату.

— Здравствуйте! — повторил Киричук.— Извините за вторжение. У вас посторонние есть в доме?

— Одна я с внуком,— хворо пропела женщина и, подняв лицо к потолку, указала пальцем вверх, дескать, они там: — Да и внук сбежал, помощник золотой.

Лейтенант шагнул из кухни к сеням, показывая рукой подполковнику, что он первым пойдет на чердак. Мигом оказался на лестнице, дав поверху автоматную очередь.

Василий Васильевич услышал, как затрещали доски и мощно простучал гулкий автомат лейтенанта. На чердаке, куда поднялся подполковник, уже не было ни души. Сквозь сдвинутые доски в крыше просачивался дневной свет. Значит, через образовавшуюся щель ушли бандиты, а следом за ними, надо думать, сиганул и Кромский.

Быстро спустившись вниз и перемахнув через плетень, Василий Васильевич побежал вслед за солдатами. И тут увидел впереди слева топчущегося на месте Кромского. Тот рассматривал уткнувшегося лицом в землю бандита. Чуть подальше, впереди, разбросался второй.

Со стороны леса цепью приближались солдаты. Киричук поспешил к взводному:

— Осторожней! Бандит исчез! — подумал про себя: «Как в воду канул. Да что же это за чудотворец. Угар?! Мышь не проскочит. Не в комара же он превратился». И крикнул с досадой: — Искать! Повсюду!

Но следов Угар не оставил. Он где-то проскользнул, затаился и, возможно, сейчас наблюдает за поисковой группой из укромного места где-нибудь в соседнем дворе. Или, воспользовавшись погоней чекистов за двумя бандитами, проскочил огородами вдоль села в противоположную от солдатской цепи сторону и в эту самую минуту открыто шагает куда-нибудь в восточном направлении.

Киричук выяснял у тетки Хрысти:

— Когда бандиты пришли к вам?

— Третьего дня, господарь. Стемнело, и пришел.

— Кто пришел? Один?

— Сперва один, постарше который. Потом эти двое, и с ними еще один, что с бородой, тот вчера к ночи ушел.

— Так их было четверо, а вы говорили сначала, что трое. Может, еще больше?

— Нет, больше не заходил никто.

— Кого-нибудь из четверых раньше приходилось видеть?

— Старшего будто замечала где-то, а вспомнить не могу.

— О чем они говорили, кого называли?

— Мне сказали, ты, бабка, не подслушивай, а то ухи варом зальем. Шутковал все старший и ругался сразу. Не в духе он был. Да, рогатого этого называл, изюбра, где он, говорит, днюет и ночует. Я думала, на охоту его тянет, как моего покойного Игната. А тут, слышу, о человеке будто балакает. Когда бородатый уходил, наказывал ему: скажи, мол, чтобы изюбр позвал меня, поговорить с ним нужно.

«Надо допросить Шпигаря, что наказывал ему Угар и каким образом связной собирался установить контакт с Зубром»,— подумал Киричук.

— Спасибо за привет, тетка Хрыстя. Будьте здоровы! — поклонился подполковник.

Василий Васильевич отдал команду, чтобы прекратили поиск бандита. У него начал созревать интересный замысел.