Конец "черной тропы"

17

Кушак вел свою группу глухим бестропьем, куда не всякий дорогу найдет. Так Кузьма заверил Сухаря. Антон Тимофеевич приметил, что главарь банды не отпускает его далеко от себя. Понемногу выпытал обо всем и начал уточнять — перепроверять:

— Ты в американской зоне после плена сколько был?

Сухарь ответил без задержки:

— Около семи месяцев.

— Что же они так долго держали?

— Держали, и все.

— Учили чему-нибудь?

— В смысле разведывательному делу?

— О! Понятливый. Значит, учили. А мы знаем, чему там учат и для чего.

— Ничего ты, сопляк, не знаешь. То, что ты только начинаешь понимать, я давно забыл,— решился круто оборвать Сухарь, сочтя момент самым подходящим.

Кушак вскочил, разъяренный.

— А ну лижи сапоги! — схватил он с земли винтовку и загнал патрон в патронник.— До трех считаю.

— Сопляк, повторяю! Немецкий абвер меня учил. А ты на американском подловить хочешь. Сам не смыслишь ничего. Опусти винтовку, вояка!

Ствол винтовки стал вяло клониться вниз.

— Проверим,— произнес нерешительно Кушак и приказал завязать глаза подозрительному типу и отобрать у него наган.

Сухарь вскоре уснул, а когда пробудился, машинально сбросил с лица повязку. Темнело, было свежо и покойно. Очень не хотелось снова напяливать тряпку на глаза, но Кушак сам туго затянул ее, пригрозив:

— Нарушишь мой приказ, пристрелю как собаку. Запретная зона пошла. Для тебя.

Сначала Антон Тимофеевич шел, держась за палку, потом его везли по ухабам на телеге. Наконец, остановились.

Кушак повел свой «трофей» в дом, усадил на лавку, по повязки не снял.

Кто-то шнырял рядом, задевая за колени, в углу противно чавкали, а под боком кто-то бряцал затвором. Потом все стихло. И тут с глаз Сухаря сдернули повязку.

Освещенные лампой, перед ним за столом сидели двое. Один в светлой украинской рубахе, с холеным чисто выбритым лицом и аккуратно зачесанными назад темными маслянистыми волосами. Другой выглядел намного старше, с тощим вымученным лицом, с жиденькими седыми кудряшками на голове и в бороде, с накинутым на плечи френчем польского покроя. На впалой груди его поблескивал крупный крест с распятием. Видать, бывший церковный служитель. Колючий, пронизывающий взгляд бросал он на Сухаря. Возле стола переминался Кушак с таким видом, будто хотел сказать: сейчас мы тебе покажем! В руках у него Антон Тимофеевич заметил кольцо из колючей проволоки. Понял— удавка.

— Говорят, «ястребка» ты убил вчера? — спросил прилизанный чистюля.

— С кем имею честь? — вопросом ответил Сухарь, напряженно соображая, как бы не переборщить.

— Ты нарушаешь нашу заповедь. Но она тебе не знакома, поэтому мы немного потерпим.

— Я ее знаю с давней поры. А излишним любопытством никогда не страдал. Спрашиваю, потому что хочу знать, могу ли я доверить свою тайну.

За столом переглянулись. «Церковник» согласно кивнул, прилизанный продолжал:

— Вопросы пока задаем мы. Я повторяться не люблю. Убил «ястребка»?

— Вроде того. С приятелем юности встретился. А тут этот откуда-то подвернулся. Деваться было некуда. Да и старых грехов много.

— Какие же это старые грехи? — задал новый вопрос прилизанный.

Сухарь помедлил, делая вид, что колеблется с ответом.

— Хорошо,— дал понять, что принял решение, и предложил: — Прошу удалить Кушака.

За столом снова переглянулись. На этот раз «церковник» сказал:

— Друже Кушак! Выйди на час.

Тот покорно ушел, оставив, однако, удавку на столе.

Сухарь подтянулся, козырнул двумя пальцами и, почувствовав себя вошедшим в роль, торжественно произнес: — Слава Украине!

— Героям слава! — слегка приподнялись за столом.

— Я — Цыган, состою в ОУН с весны сорокового года. Закончил разведшколу абвера, в войну действовал. Потом был в плену в американской зоне оккупации, репатриирован, проходил проверку, пять дней как освобожден, вот мой документ,— положил он на стол развернутую бумагу.— Обо мне прошу сообщить по вашим каналам эсбисту центра Комару.

Справку прочитали и вернули Сухарю. Пошептались.

— Откуда знаешь псевдо Комара?

— Со Станидом встретился в Германии. Он выцеживает наши старые кадры. А Комар учил быть верным до конца. Я рад, что снова среди своих.

Передав Цыгана под покровительство Кушака, эсбист краевого провода Рысь и отец Хрисанф принялись обсуждать факт появления кадрового оуновца с абверовским образованием, знающего слишком много.

— Проверим,— заключил Рысь.— Отправлю нынче же «грипс» Комару по первому каналу, пусть сам распорядится, за какую кишку тащить Цыгана. По-моему, ты, пресвятой Хрисанф, к отцу Иннокентию рвался в Баево. Учти, там колхоз-таки налаживают, актив расшевелился шибко. Вразумить надо. Бери боевку своего Кушака. Заодно и выяснишь, что известно об убитом «ястребке», с кем скандалил Цыган, словом, подтверждение нужно. И побыстрее, больно хлопотно присматривать за ним в лесу.

— Работать заставь, мало ли дела.

— Когда ты, ушлятина-дьяк, поумнеешь,— кольнул Хрисанфа обидным Рысь.— Нам с тобой надо смотреть, как бы не пришиб самих до смерти этот Цыган. Вот что на сей момент важно.

Остаток ночи и весь день Шпигарь метался по камере. Он последними словами клял чекиста и самого себя, громыхал кулаками по двери, падал на койку, рыдал и метался. К вечеру стал умолкать, попросил пить. Кружку с водой взял, а к миске с супом и к хлебу не притронулся, но и не швырнул, как это сделал утром и в обед.

Узнав о переменах в поведении арестованного, Киричук распорядился привести его и позвал Проскуру с Чуриным поприсутствовать при беседе.

Шпигарь вошел в кабинет уверенной походкой, не дожидаясь приглашения, сел на стул в углу и стал разглаживать бороду. По внешнему виду и по тому, как он с любопытством смотрел на присутствующих, Киричук понял, что в нем что-то надломилось и пришло заметное успокоение. С чего бы это?

Василий Васильевич решил, что буйство Шпигаря утихомирила какая-то недобрая задумка, не иначе. И за ним надо смотреть не в оба, а во все четыре. Чем-то выдаст себя, переиграет.

— Я не привык называть людей по кличкам,— тихо — начал Киричук.— Как ваше отчество, Игнат?

— Фадеевич.

— Так вот, Игнат Фадеевич, хитрить с вами мы не собираемся, в свою веру обращать — тоже. Поймете бессмысленность, противонародность своих деяний, значит, убережете от гибели себя и еще кое-кого. Раскаявшихся, вышедших с повинной мы не караем. Примеры вы знаете. Не сложите оружия — уничтожим.

— Ну что же, подполковник, буду с вами говорить в открытую, без вранья. Хотите знать, почему я облюбовал себе псевдо Шпигарь? Не гвоздь, не шуруп, а шпигарь! Потому что им крепят сваи-балки, вбивают надежно, насовсем и никогда не выдергивают. Можно, конечно, его вбить и вторично, чтобы закрепить на нем, к примеру, бельевую веревку, но тогда это будет не шпигарь, а цеплялка. Так что, надеюсь, понимаете, с кем имеете дело.

— Ну и что же вы собирались крепить? Кому служить? Во имя чего загубили столько жизней своих земляков? Об этом и подумайте. Человек вы мыслящий, должны понять.

— Хорошо, поразмышляю.

— А теперь скажите, о каких тэренах идет речь в этом «грипсе»? — Киричук положил перед арестованным отобранный у него документ на тонкой папиросной бумаге, в котором говорилось: «Друже Зубр! Срочно! Испытываю потерю связи. Крайне нужна смена тэрепа, дважды еле ушел от чекистов. Предлагаю третий тэрен, второй опасный тоже. Дайте канал связи с моим третьим запасником. Нужно повидаться. Жду свежих указаний. На пасху уйду. На крайность использую связь первого канала. Угар».

Шпигарь, читая, почесывал в бороде, дважды бросил короткий взгляд на подполковника, спокойно, как о давно известном, сказал:

— Второй тэрен в Торчинском районе, там Тарасов вовсю шурует, санкцию на него запросили «убрать!», а третий тэрен в Затурцевском районе, там потише.

— Покажите на карте границы тэрена,— предложил Чурин.

— Этого не покажу, даже если бы знал.

Киричук продолжал:

— Что значит «третий запасник»?

— Тот же тэрен в Затурцевском районе для нас сейчас запасник, раз мы обитаем в тэрене Луцкого района.

— Понятно, спасибо.

— Не, подполковник, «спасибо» на зуб не положишь. За эту мою консультацию подайте мне курку и шмат сала для успокоения нервов. Будет?

Василий Васильевич улыбнулся, пообещал распорядиться.

— Ну а связь по первому каналу что значит? — продолжал Киричук.

— Главная специальная связь.

— Как ею пользуются? Где она проходит?

— На сегодня будет, я думаю, подполковник. У меня живот сводит. Это хорошо, что появился аппетит.

— Еще последний вопрос: куда вы собирались идти нынче ночью, с кем встретиться и где отсидеться днем, потому что обратно рассчитывали вернуться через сутки.

— Вопрос большой, ответ короткий: в бункер собирался. О нем потом, никуда бункер не денется. Пожую, подумаю...

— Хорошо,— не стал настаивать Киричук, почувствовав и сам, что надо сделать перерыв.

Когда Шпигаря увели, Проскура живо поднялся, беспокойно заговорил:

— Машину скорей надо, можно успеть. Как это я сразу не сообразил: на сегодняшний вечер Шпигарь оставил Куле для передачи «грипс». Ну конечно же, сегодня с темнотой надо ждать связного.

— Прийдет ли? — засомневался Чурин.— После такой обкладки в Смолигове с солдатами, да к тому же Угар ушел.

— Гадать нечего, отправляйтесь, Прок, и возвращайтесь по необходимости. Опасности для вас пока нет.

Чурин спросил:

— Павел Гаврилович, ну вот придет связной, возьмет «грипс», вероятно, оставит свой. А дальше что?

— Смотря по обстоятельствам. Брать, наверное, надо, как Шпигаря.

— Так мы троих, пятерых связных возьмем, и крышка. Связных новых пустят, явки изменят.

— Ну и что? — не принял предостережения Проскура.— Мы не только возьмем бандитов с поличным, но и нащупаем каналы связи. По-моему, вариант подходящий.

Киричук поддержал Проскуру и добавил:

— Но если поймете, что есть смысл отпустить связного до следующей встречи, не задерживайте. С женщиной этой, Кулей, понемногу беседуйте, не раскрывая себя. Случай предоставил нам, считаю, удачный вариант в игре с Угаром. Ушел, ладно, сам себя скомпрометировал. Над этим мы сейчас с майором Весником работаем. О Сове Проскура уже подсунул им ложную информацию, клюнуть должны. Интуиция подсказывает мне: в точку целим. Удачи вам, Проскура!

И сразу к Чурину:

— Вернемся ради одной детали к Шпигарю: о бункере. Тут надо подумать. Не стал я задерживать Проскуру этим разговором.

— У нас с вами уже выработалась одинаковая реакция,— заметил Чурин.— Когда вторично Шпигарь упомянул о бункере, думаю, вот он на что делает ставку.

— Вот-вот, первый раз, он тонко намекнул об этом, мы не отреагировали на приманку. А второй-то, второй раз как выпукло преподнес: «Говорю, в бункер еще надо было...» Дескать, что вы, глухие, я вам такое говорю.

— И правильно сделали, что не обратили внимания. Он еще раз напомнит,— решил Чурин.

— Не напомнит, сами спросим. Уж не надеется ли он сбежать, когда поедете показывать укрытие? Пожалуй, рассчитывает.

— Пусть мечтает. И в этом для нас есть польза.

— Есть! — согласно кивнул Киричук, придвинув к себе чистый лист бумаги,— Так с чего же начнем наше послание Угару?