Конец "черной тропы"

6

В это утро Киричук не раз с благодарностью вспоминал вчерашнее требование секретаря обкома отправиться домой отдохнуть. Позади была бессонная ночь. Василий Васильевич не любил и не умел спать сидя. А сейчас он немного вздремнул на заднем сиденье машины, лихо мчавшейся к селу Смолигову. Рядом с шофером ехал майор Рожков, прозванный в управлении главнокомандующим «ястребков». Такое похвальное прозвище Сергей Иванович получил не зря. Он не только помогал создавать вооруженные группы самообороны, но и обучал их на практике боевой сноровке, появлялся прежде всего там, где чувствовал слабинку в организации и где было особенно трудно.

До Смолигова оставалось ехать недолго. Грузовая машина с чекистами и «ястребками» не отставала, приглушенные фары ее согласно кивали вслед легковому «виллису».

Рожков ехал бодрый, посматривая на дорогу. Он успел выспаться, когда к нему заехал Киричук, и теперь мысленно блуждал возле дома Помирчего, вспоминая прилегающую территорию и прикидывая, где бы мог хозяин облюбовать скрытый выход из дома. Колодец? Может быть? Возможно, и под ворохом сушняка на углу огорода. Ведь у всех дрова и тот же сушняк сложены возле сарая или, на худой конец, в предгородье, а не на грядках в дальнем углу, как у него. Землю тут. берегут, клочок обрабатывают с пользой.

Машина въехала в Смолигов, когда начался рассвет. Киричук занервничал, сочтя приезд запоздалым.

Миновали сельсовет. Рожков выскочил из машины возле дома с резными наличниками, в котором жил долговязый Филимон, руководитель смолиговских «ястребков». Село спало.

Василий Васильевич занялся изучением тыльной стороны дома и огорода Помирчего и тут же заметил вывернувшегося из серого рассветного утра лейтенанта Проскуру.

— Вышел из засады, товарищ подполковник,— стал докладывать Павел Гаврилович,— вчера к вечеру в дом Помирчего проник Шмель.

— Не успел еще отсюда испариться, как думаете? — спросил подполковник.

— Я уж и предполагать-то опасаюсь,— признался Проскура и посоветовал: — Куда это на горушку повел Рожков «ястребков»? Надо по низине их подальше поставить, а то кто их знает, этих «схронников».

— Добро, Павел Гаврилович, идите к Рожкову и расставьте людей, как считаете нужным. А что, собаки не слышно?

— В будке запер.

Простукивая и осматривая каждый квадратный метр на дальних задах дома, Киричук с чекистами неспешно продвигался к огороду Помирчего. Со стороны могло показаться, что саперы ищут оставшиеся после войны мины.

И вдруг сонную округу тихого рассветного утра огласил взрывной басовитый голос «ястребка». Он стоял во дворе оцепленного дома и размахивал руками.

Киричук живо направился к нему со стороны огорода.

— Зачем понесло во двор? Запрещаю! — напустился на «ястребка».

Не вникая в замечание, тот с веселым видом затараторил:

— Нашел! Понимаете? И где нашел?!

— Что нашли? Говорите толком,— остановил его Киричук. Чего ищем, нашел,— сбавил восторженный тон «ястребок» и пояснил: — Надумал я пока что поесть. Сала шматок развернул, положил на крыльцо. А рыжий кот из-под руки хвать сало и в калитку. Я за ним.

— Погодите, я вас о деле спрашиваю,— перебил словоохотливого рассказчика Василий Васильевич.

— Бросил кот сало, я подбежал к нему, винтовку на минутку поставил на землю и услышал гул под прикладом, прикрытую пустоту. Рядом постучал — плотная земля. Опять на том месте — пустота. Пошарил — крышка лаза. Приподнял, а под ней дыра. На крышке опилки.

Киричук направился вдоль плетня к тому месту, где торчал приподнятый край ляды. Она, наподобие чугунной крышки от канализационного колодца, лежала возле тропы, присыпанная опилками. Рядом стояли дровяные козлы. Они, очевидно, прикрывали крышку лаза.

Беспокойная догадка мелькнула у Василия Васильевича: кто-то ночью выходил наружу и не поставил козлы обратно на место, а хозяин Помирчий не успел доглядеть нарушенную маскировку. Значит, Шмель ушел.

Однако горевать было рано и некогда. Приказав Рожкову получше смотреть за домом, а обнаруженный лаз держать под прицелом, Киричук направился за ворота, к крыльцу. Следом за ним спешили Проскура, Сыч и Близнюк.

В дверь долго стучать не пришлось. Ее открыл угрюмый, обросший щетиной Ефим Помирчий. Высокий, сутулый, он уперся руками в дверные косяки и неучтиво буркнул:

— Опять притащились?

— С проверкой! Кто в доме? — спросил Киричук.— Посторонние есть?

— Нет.

— Оружие?

— Пушка на крыше! Ты прошлый раз оставил.

Помирчего обыскали и оставили сидеть на сундуке в углу горницы. Сюда же привели его жену, неспокойную старушку, и больную слабоумную дочь, которая во все глаза смотрела на незнакомых мужчин, хихикая и смущаясь.

Намаявшийся в засадах возле дома Помирчего лейтенант Проскура воспрянул духом от участия в живом деле и теперь на месте устоять не мог: то беспокойно осматривал с Близнюком горище, то дотошно оглядывал пристройку с чуланом, в котором подозрительно громоздко стоял несдвигаемый ларь, доверху засыпанный мукой.

Между тем Киричук отвел женщин обратно в переднюю, решив, что там им будет спокойнее.

— Переищете здесь, а если что потребуется, скажите,— объяснил он.

— Добро, господарь. Стрелять будешь, пожалей Маньку, отпусти к крестной. Девка уже напугана, рассудка лишилась.

Манька слушала с открытым ртом, не смеялась.

— Бах-бах,— произнесла она, пряча испуганное лицо.

— Кто под полом? Сколько их? — спросил напрямую Киричук.

Старуха перекрестилась.

— Не знаю, ничего не знаю. Ищите сами,— трясла она перед собой руками.

Присев рядом и положив пожилой женщине руку на плечо, подполковник с мягкостью предложил:

— Скажите правду. Мы знаем, что у вас схрон и прорыт ход к огороду. Мы сняли с лаза ляду, сходите посмотрите.

— Зачем же мне ее смотреть, если вы его уже обнаружили,— понапористей ответила старуха.

— Где еще выходы из схрона? Здесь, в доме, где выход?

Появился Рожков, деловито доложил:

— «Ястребки» расставлены надежно, а дыры-выходы мы и без подсказки сейчас увидим. Разрешите начинать?

Василий Васильевич вывел его в сени:

— Что начинать?

— Ракеты пулять в лаз. Штук пять стрельну, лядой прикрою, и где дым повалит, там и выход. Туда и дышать полезут, если есть кому.

Видеть такое Киричуку еще не доводилось, но он сразу оценил этот простой и надежный прием, который избавлял от многих хлопот.

— Давайте! — разрешил, заметив, как манит его к себе пожилая хозяйка.

Она подхватила старшего начальника за руку, отвела в сторону, беспокойно говоря:

— Не видел чтоб мой душегуб, а то прибьет. Отправь к крестной, через две хаты, стрелять, вижу, будут. Нельзя Мане, Ефимка сгубил ее, стрелял под ухом, теперь нельзя, замается головой.

— Забирайте ее живей и идите,— разрешил Киричук.

А старушка ему прямо в лицо:

— С горища проход в схрон, он за чуланом промеж стен. И на огороде под сушняком копай, там ящики.

Василий Васильевич вывел женщин за калитку, распорядился проводить их к дому родичей, но старушка нагнала его с молитвенно прижатыми к груди руками.

— Его не отпускай, Ефима-то, не надо... нельзя его... не хозяин он, не родич, я хозяйка... дочь сгубил, чужак он.

— Мы об этом поговорим,— заверил Киричук и поспешил к Рожкову, услышав гулкий выстрел ракетницы.

Сергей Иванович одну за одной выпустил в лаз три ракеты, Даниил Сыч прикрыл дыру лядой.

Киричук рассказал Рожкову о том, что сообщила ему хозяйка, и тот, выпустив еще две ракеты в лаз и снова прикрыв его крышкой, заспешил на горище. Но в это время в стороне за плетнем из колодца пыхнул дымок, а потом пошел, пошел, расплываясь над журавлем.

Все становилось ясно: из схрона три выхода. Возможно, есть и четвертый. Но Рожков заверил, что больше лазов для одного схрона оуновцы прокладывают редко. Над крышей дома тоже пробился дымок. Значит, он достиг по проходу схрона и пошел наверх. Над чуланом-то его и заметили Проскура с Близнюком. А немного погодя к ним поднялся Киричук.

— Петрушка тут какая-то, не пойму, в чулане под ларем, думал, дыра, а валит дымище на горище,— пошарил руками по опилкам Проскура.

Оглядев сверху засыпку и перекрытие у стенки чулана, без особого усилия тронув неширокий, но достаточный, чтобы пролезть, откидной бортик, Василий Васильевич заглянул вовнутрь, но, кроме лестницы, ничего не различил.

— Их много? — спросил Близнюк.

— Может и никого не быть, но я лично на одного рассчитываю,— ответил подполковник и, уходя, уточнил: — Не удастся взять живым, ликвидируйте.

И тут снаружи донесся выстрел.

— Есть! — оживленно вырвалось у Киричука.— Глаз с лазейки не спускайте!

Выскочив во двор, Василий Васильевич прежде всего захотел разглядеть, что там у колодца. А возле него Рожков, Сыч, Филимон и двое «ястребков» застыли на месте, и по их прислушивающимся позам Киричук догадался, что оуновец обнаружил себя в колодце, куда он проник по проходу из схрона. Вот куда ускользали из-под наблюдения бандиты. Чурин рассказывал ему о таких сооружениях: из схрона пробит выход в колодец и для набора воды, и для скрытого ухода по набитым скобам.

— Кто стрелял? — спросил, подойдя, Василий Васильевич.

— Ему неловко стрелять оттуда, нас не заденет,— ответил Рожков и предостерег: — Но и заглядывать в колодец не стоит.

— Идите тогда, дымку набавьте. Тройку ракет, думаю, хватит,— рассудил Киричук. А сам снял с плетня кувшин, нацепил его на жердочку, а сверху на него надел фуражку и медленно выставил «голову» с края колодца. Подождал. Тихо. Крикнул в квадратную пустоту:

— Шмель! Выходи! Бежать некуда.

Звонко резанул слух выстрел, неприцельный, на голос. Да и как было прицелиться, когда колодец затуманил дым. Послышался грудной кашель. Рожков успел сделать свое дело и теперь стоял возле Василия Васильевича.

— Шмеля надо ошарашить,— предложил Киричук.— Сквозняк убрать. Бросьте гранату с горища в лаз. Она взорвется и засыплет центральный узел проходов, в результате у Шмеля один выход останется на волю — через колодец. Отрезан будет и ход через лаз возле огорода. С горища еще возможен, пожалуй, будет спуск в схрон. Ну, может, малость расчистить придется.— Киричук повернулся к Рожкову, махнул рукой:

— Взрывайте!

Взрыв под землей он ощутил ногами. А когда утих ударивший из колодца гул, донеслось ругательство бандита.

— Сдавайся, Шмель! — еще раз выкрикнул Киричук и предупредил: — Иначе взорвем колодец!

Через несколько мгновений из колодца отчетливо донеслось:

— Кто это говорит?

— Подполковник Киричук!

— Стройный! Жизнь обещаешь?

— Судить будем. Выходи!

— Погодь. Сдаюсь!

— Бросай оружие! — достал пистолет Киричук и показал чекистам рукой, чтобы удалились от сруба — мало ли что взбредет бандиту в голову с отчаяния, еще швырнет из дымной дыры лимонку.

Оуновец долго не показывался, но было слышно, как он в глубине кряхтел и ворчал, очевидно, с трудом приспосабливаясь к скобам, набитым в бревенчатый сруб колодца. Его силуэт не сразу разглядел Киричук сквозь растворяющуюся молочную дымку. Но вот показалась лохматая голова, послышался обдирающий горло кашель. Наглотавшийся дыма бандит еле двигался.

Он к тому же ничего не различал перед собой, продвигаясь наверх. Василий Васильевич это понял, когда оуновец зашарил рукой по срубу, стараясь ухватиться за очередную скобу и не видя, что достиг самого верха.

Без рубахи, в одних штанах, бандеровец с трудом выбрался на край сруба. Он торопливо протирал глаза. Ему дали прийти в себя.

Василий Васильевич тем временем послал Филимона с двумя «ястребками» раскопать землю под сушняком на огороде и вытащить оттуда все, что там зарыто.

— А вы, Сергей Иванович, займитесь расчисткой прохода в схрон,— приказал Василий Васильевич Рожкову и напомнил: — Об осторожности не забывайте.

— Случается, минируют схрон, знаю,— выразил майор понимание возможной опасности.— Но тут маловероятно. Бандит выскочил без рубахи, в спешке, думаю, сделать ничего не успел, значит, чисто.

Довод Рожкова показался убедительным, и Киричук спокойно согласился:

— Копайте!

Оуновец, было видно, прислушивался к разговору, таращил слезившиеся глаза и вдруг позвал:

— Стройный! Где ты? Вяжи давай!

— Кто такой? Как звать? — приблизился к нему Киричук.

— Непомнящий.

— Можно и так. Назовите кличку.

— Псевдо? Воевода!

Киричук вспомнил рассказ Скворца в больнице — тот упоминал эту кличку, и потому воспользовался известной ему подробностью:

— Какой же воевода без войска? Вам же районный проводник другое псевдо порекомендовал.

— Какое?! — встряхнулся тот.

— Шмель! Устраивает?

Эсбист вдруг широко открыл глаза и в упор уставился на чекиста.

— Много знаете, подполковник, чудно мне больно, откуда уши торчат. Кто меня выдал? Как шилом-наколюшкой вытянули.

— Это почему же, любопытно? — захотел разговорить оуновца Киричук.

— Потому... Догадки, что ли, нет?

— Никто вас не тянул, сами выползли. И постарайтесь не забыть это смягчающее обстоятельство.

— Соломку постелят при расстреле?

— Жить разве не охота?

— Глаза мне задымили, ничего не видел, а то бы кое-кого из вас на тот свет с собой взял.

— Будет жужжать, вихляться. Кто еще в схроне, внизу там?

— Были и давно сплыли.

— Никуда они не делись, как и эсбист Шмель,— подзадорил Киричук и спросил: — Заявить нам ничего не хотите?

— Нет. Рубаха, пиджак у меня там остались,— указал он рукой в землю.— Дайте что-нибудь.

— Дадим. Не замерзнете. Подумайте, может быть, все-таки есть что сообщить нам? Для своей же пользы.

— Выдать?! — дернулся арестованный.— Давайте, только скажите, кто меня предал?

— Вы, кто же еще, не помнящий родства, сами себя и перепродали. Неужели этого не понимаете?

— Не надо меня агитировать.

— Зачем? Подумайте, стоило вам пригрозить майору Тарасову, как мы сочли необходимым успокоить вас. Вчера вы отправились в Смолигов, не зная, что Жога давно сбежал отсюда и в другом месте приказал долго жить. Не предупредил он никого, что сюда нельзя.

— Хватит! — зажал уши руками Шмель.— Ведите!

— А вы говорите,— удовлетворился реакцией бандита Киричук и кивнул «ястребкам»: — Конвоируйте в дом!

Из слухового окна с горища донесся голос Рожкова:

— Товарищ подполковник! Готово, ждем!

Киричук живо поднялся на горище, пролез в лаз промеж двойной стены за чуланом, спустился в схрон. Распрямившись во весь рост, он поразился высокой аккуратной прихожкой и просторной комнатой с широкой кроватью. Горела керосиновая лампа, и все хорошо было видно. Вдоль стены — сплошняком длинный стол, на котором две пишущие машинки, пресс, стопки бумаги, копирка, краска в тюбиках, карандаши и даже с десяток книг в нише.

«Вот ты где стряпал свои пропагандистские поделки, референт Жога! И были у тебя помощники, скорее всего женщины»,— подумал Киричук, взяв со стола разноцветные мотки ниток. Вспомнил трехцветную крученую нитку на корешках брошюр, прошитых с краю зубчатой строчкой, догадался, чья это работа.

— Заканчивайте, товарищи,— распорядился подполковник.— Пишущие машинки, книги, бумаги — все нас интересующее и ценное наверх, в машину. Не затягивайте, полчаса вам сроку.

Василий Васильевич вспомнил Чурина с Угаром, как-то они провели остаток ночи, не спят ли до сих пор, на вокзал им еще через два с лишним часа, успеть бы созвониться, сообщить Анатолию Яковлевичу о сдаче Шмеля, может быть, пригодится ему весть.

Во дворе он увидел выкопанные на огороде ящики с патронами, пистолетами. А несколько винтовок, как вязанку дров, прижал к груди долговязый Филимон.

— Ходил рядом и не чуял, товарищ подполковник,— смущенно сказал руководитель «ястребков».

Киричук распорядился погрузить в машину захваченное оружие и отправился искать «через две хаты, в третьей» крестную Маньки, к которой пошла хозяйка дома, отрекшись от своего постояльца: не хозяин, не родич — чужак!

Но разыскивать их не пришлось. Маня, как ребенок, сидела посреди двора в окружении кур, сгребала горстью пыль и сыпала ее, приговаривая: «Цыпа-цыпа-цыпа».

Куры, кудахча, не поддавались на обман.

Едва Киричук вошел во двор, как на крыльце появилась старушка с женщиной средних лет, наверное, крестной Мани, которая тут же увела больную в дом, не проронив ни слова.

— Нашли чего на задах? — спросила старушка, видимо, не уверенная в целости тайника в огороде.

— Нашли, спасибо. Как звать вас? Давеча не до того было. Меня — Василий Васильевич.

— Боялась, вдруг ночью вырыли, окажусь болтуньей. А звать меня, как все обзывают: баба Яга.

— Ну зачем же мне, как все,— мягко улыбнулся Киричук.— Какая же вы баба Яга?

— Так не от ведьмы мое имя, а от Ядвиги, коротко. С детства меня мать звала Яга, Ягонька, к старости само вышло — баба Яга. Но привыкла, да откликаюсь. Какая уж теперь Ядвига.

— Ну хорошо, было бы здоровье. По вас видно, жизнь энергично прожили, бойко.

— Да уж шустринки хватало, не то что теперь — на месте топчусь. Ты о нем, о Ефиме, хочешь спросить?

— Но нем. Кто он вам? — удовлетворился Киричук таким переходом к делу.

— Считай, никто. Привезли его в конце войны раненого под другой фамилией, ну, у фашистов служил.

— Продолжайте, я понял.

— Которые привезли Ефима, сказали мне: не вылечишь — девку заберем и тебя прибьем. Сыном попрекнули, в сельсовете работал. Я и вылечила этого, себе на горе. Он Маньку в лес уволок, сгубил дите, домой видите какой приползла. Врал, будто она стрельбы испугалась и свихнулась. Бандиты напали, брехал, Маньку защищал, над головой у нее стрелял, еле отбился. Теперь вишу, от каких бандитов он тикал. Прятался сначала, солдат боялся. А потом дружки по ночам в прошлом году схрон построили.

— Что же вы не сообщили нам? Мы бы защитили,— поинтересовался Киричук и глянул на часы: было ровно восемь утра.

— Пока бы вы защитили,— ладошкой отмахнулась тетка Ядвига.

— Кто жил в схроне?

— Всю зиму господарь Остап с двумя девками, с одной Ефимка таскался. Ездили всякие. Потом реже и реже. А с весны опять пошли. Придут в дверь, а обратно не выйдут. Думала, прибьют там, а куда девают — не известно.

— И куда же они девались?

— Кто же их знает. Мне самой далеко отходить не велено было. Сколько раз дня по три во двор не пускали, кто-то видный, чуяла, приходил.

Киричук понял, что может получить от хозяйки дома лишь косвенную и случайную информацию, на которую сейчас незачем тратить время.

— Спасибо, тетушка Ядвига! Идите домой. Просьбу вашу я выполню, Ефима Помирчего мы не отпустим.

— Вам спасибо; Василий Васильевич. От всех соседей и селян. А все равно боязно.

— Чего же вам бояться-то? Не вы их выдали.

— Мне-то нечего, да за Маньку. Одна я у нее надежа.

— Примем меры, обещаю, спите спокойно.

— Где уж там спокойно,— покачала головой старушка.— Сами-то вы покоя не видите.

— Потому и не видим, чтобы людям было легче жить! С открытой дверью.

— Дай-то бог! — поклонилась пожилая женщина и семенящим шагом повела внучку домой.

Киричук внимательно смотрел им вслед, сожалея, что еще нельзя ему с уверенностью обещать людям спокойную жизнь.

— Вы отпустили жену Помирчего? — подошел сбоку Рожков.— Хозяйку пропагандистского логова?

Киричук рассеянно повернулся к нему, сказал:

— Несчастная женщина. Что там в схроне?

— Все изъято, погрузили. Пора ехать. Я задержусь.

— Очень хорошо, Сергей Иванович, что остаетесь. Догадываюсь, для чего.

— «Ястребков» надо проинструктировать. Как это так; что вольготно жилось тут приходящим в дверь и уходящим через лазы людям.

Киричук увидел Проскуру и позвал его к себе, говоря Рожкову:

— Порекомендуйте «ястребкам» последить за домом тетки Ядвиги, запретите называть ее бабой Ягой, она и так обижена. Обратите внимание «ястребков» на то, что к По- мирчему обязательно придут люди, немного, а придут. И, уже обращаясь к Проскуре, распорядился: — Можете съездить домой, к пятнадцати часам прошу на совещание ко мне, а с темнотой со своими помощниками — обратно в дом к тетке Ядвиге. Засаду продумайте сами, но чтобы ни один, кто явится, не ушел. Ночку подежурьте, завтра подменим. Дело для вас серьезное нашлось.