«Корабль любви», Тайбэй

Глава 20

Полтора часа спустя, закончив обмакивать липкие ломтики няньгао[74] во взбитое сырое яйцо и вырезать цветы из редиса с тетушкой Клэр и Софи (которая сделала десять цветков против моих трех — откуда такая сноровка?), я разыскиваю Рика по всему особняку: обвожу взглядом откидывающиеся кожаные сиденья домашнего кинотеатра на цокольном этаже, сную по коридорам, устланным шелковыми коврами, поднимаюсь по изогнутым лестницам на крышу, в сад с благоухающими гардениями и деревом гуавы. Теплый ветерок сдувает волосы с моего лица, когда я озираю силуэт города с небоскребом «Тайбэй-101», одиноко возвышающимся над всем вокруг. Тело ноет от желания как-то передать свои впечатления от этого вида, станцевать, но я разворачиваюсь и ухожу вниз.

Уже второй раз я стучу в дубовую дверь спальни Рика — ответа нет. Наверное, он на улице. Когда я прохожу мимо комнаты Ксавье, через дверь до моих ушей доносятся тихие стоны и звуки поцелуев.

— Я сделала это для тебя, — шепчет Софи.

Я не слышу ответа Ксавье, но за ним следует сердитое ворчание Софи, а затем — яростный скрежет ножек стула по деревянному полу, словно они разъехались.

— Да что с тобой? — Ее голос звучит на октаву выше. — Насколько я знаю, с Минди ты так не скромничал.

— Просто мне кажется, нам не стоит этого делать, — отвечает Ксавье.

Снова раздается скрежет мебели по полу. Глухой удар — будто упала книга. Шелест страниц. Ноги у меня приросли к шелковому ковру.

И тут дверь распахивается настежь. Из комнаты вылетает Софи. Завидев меня, она останавливается, поправляет бретельки полосатого оранжевого платья, затем дверь за ее спиной захлопывается, задувая подол между ног.

— Все хорошо? — встревоженно спрашиваю я.

— Ксавье — придурок. — Софи выдергивает из уха подаренную им серьгу. — Какая же я идиотка, что связалась с ним.

— Какая чушь, — протестую я.

— Мы расстались. — Она швыряет серьгу в его дверь, и та, звякнув, исчезает под напольными часами. — Посижу перед ужином у бассейна.

Софи врывается в свою комнату, пинком отшвырнув розового медведя и хлопнув дверью: тщательно спланированные выходные пошли коту под хвост. Я поднимаю руку, чтобы постучаться к ней, но тут снова распахивается дверь комнаты Ксавье. Он стягивает через голову черную рубашку. На его загорелой груди мерцают отблески света потолочных ламп. Сквозь дверной проем видна кровать с балдахином, смятые простыни, откинутые одеяла, оранжевый рюкзак на полу. Взгляд Ксавье встречается с моим и застывает. Интересно, какой он видит меня сейчас, когда я замерла в смущении.

— Эвер! Это не то, что ты думаешь. — Я не вижу ухмылки на его лице, не слышу насмешки в голосе, и внутри у меня все сжимается. Куда легче противиться Ксавье-плейбою, чем серьезному Ксавье. — Мы с Софи…

— Это не мое дело!

Уронив игрушечного медведя, я бросаюсь к лестнице и устремляюсь вниз, перепрыгивая через две ступеньки.

— Эвер, подожди! — кричит Ксавье, но я его уже не слышу.

Пятнадцать минут спустя я обнаруживаю Рика, бегущего по обсаженной бамбуком дорожке парка Тяньму, который находится в нескольких кварталах от дома тетушки Клэр. Вечереет, небо приобретает фиолетовый оттенок с розовыми прожилками облаков. В воздухе витает аромат камфорных деревьев, под которыми группа мужчин и женщин занимаются тайцзи[75] напоминая монахов в шаолиньском храме.

Серая рубашка Рика с вазообразной полосой пота на груди прилипла к коже. Его тело сковано, точно он напряг всю волю, чтобы убежать от своих демонов, кто бы они ни были. Громадная сила духа — благодаря ей он и стал чудо-мальчиком.

Рик замечает меня и замедляет шаг.

— Привет.

— Привет.

Вытерев лицо рукавом, он кивает, указывая на тропинку:

— Хочешь немного пройтись?

Приступ смущения.

— Конечно.

Мы пускаемся в путь по каменистой дорожке, отходя в сторону, чтобы пропустить рикшу, сопровождаемого скрипом колес.

— Ксавье прав. — Рик сует руки в карманы. — Неправильно заставлять тебя врать ради меня. Я оказался трусом.

— Я ведь сама предложила.

— Просто… мне нужно, чтобы они перестали ненавидеть Дженну.^ Рик сутулится, все глубже засовывая кулаки в карманы. — Наверное, не стоило вообще сюда приезжать.

— Зачем же приехал?

— Я тебе уже говорил. Начинается новая жизнь. Мне необходимо было отдохнуть.

— И от Дженны тоже?

— Нет, разумеется, нет! — Рик широко распахивает глаза, а затем качает головой: — Да. Да, наверное.

— Как вы вообще познакомились?

— В шестом классе Чу переехали в соседний дом. Родители Дженны попросили меня проводить ее в школу, а она, в свою очередь, встретила меня после уроков. В старших классах Дженна ждала меня на футбольных тренировках, и я пригласил ее на школьный вечер встречи выпускников-первокурсников[76]. С тех пор мы вместе.

— Она знает, что не приглянулась твоим родным?

— Да. Я старался это скрыть, но мелочи неизбежно просачиваются наружу. — Рик ковыряет большим пальцем шрамы на руке. — У нас бывали ужасные ссоры. В том числе когда семья тетушки Клэр стала распускать сплетни. Естественно, это вызвало поток пересудов. Дженну иногда бросает из крайности в крайность, — признается он.

— Вот почему Софи ее не любит?

— Не совсем. Дженна испытывает серьезное давление. Друзья напирают. Оценки. Ее родители часто ездят в командировки и многого от нее ждут; каждый стресс похож на камень, который Дженна вешает себе на шею, — она зацикливается на всем этом. В одиннадцатом классе похудела на пятнадцать фунтов. Каждый вечер приходила и вырубалась в моей постели, пока я делал уроки. Я разрывался между школой и футболом, а Софи раздражало, что моя девушка отнимает у меня много времени. Я пытался побудить Дженну развивать собственные интересы — она работала волонтером в детской клинике, но бросила. Стремилась сосредоточиться только на учебе и на мне — а я этого не хотел.

— Твоя тетя сказала, что ради нее ты переходишь в колледж Уильямса.

— Я не знал, что ей это известно, — мрачнеет Рик. — В Уильямсе мой перевод еще не утвержден, вот почему я ничего не говорил. Даже Софи не знает. — Он переводит взгляд на птицу в траве, расправляющуюся с остатками мясного пирожка. — Я понимаю, что мои родственники недовольны, но Дженне тяжело одной. Она будет получать предмедицинское образование…[77]

— Предмедицинское? — вздрагиваю я. — Ее родители тоже хотят, чтобы она была врачом?

— Нейрохирургом. Она сама мечтает стать детским онкологом, работать с детьми, страдающими от рака, — у нее прекрасно получится. Но, по мнению ее предков, это не так престижно. Дженна — единственный ребенок в семье, и на нее возлагают все надежды.

— Что ж, после Уильямса она сможет поступить в любой мединститут.

— Я ей так и сказал. Но она с трудом переносит неопределенность. Эта ваша бакалаврско-медицинская программа… Дженна на все пошла бы ради такой стабильности. Минувший год был сущим адом. Она подала заявления куда только можно и везде прошла только кандидатом.

Я срываю с дерева персик и начинаю катать бархатистый шарик между ладонями. Вот для чего понадобился этот перевод: Дженне нужно, чтобы рядом был верный, надежный Рик, пока она будет бороться со стрессами предмедицинского образования, стремясь к заветной цели — медицинскому вузу. Я не хочу вестись на снобистские рассуждения Риковой родни, но что-то здесь не так. Неужто ему и впрямь необходимо бросать Йель? Я ничего не знаю про жизнь в разлуке, возможно, это очень тяжело. Но между Меган и Дэном целых шесть штатов — и ничего. А Уильямс и Йель всего в нескольких часах езды друг от друга. А как же футбол? Неужели этот парень так боится потерять Дженну?

Рик все еще пытается стереть со своих пальцев шрамы. Я прикасаюсь к его руке:

— Ты был с Дженной, когда они появились?

Его рука застывает.

— Как ты догадалась?

— Ты трогаешь их каждый раз, когда думаешь о ней.

Рик сжимает пальцы в кулак, словно пытаясь стереть из моей памяти все те случаи, когда он выдавал себя с головой.

— Да.

Его голос, будто кирпичная стена, держит меня на расстоянии. Что бы ни случилось, воспоминания об этом погасили в нем свет. Я заговариваю о другом:

— А ее родители знают?

Тон Рика становится резче:

— О чем?

— Как ей плохо.

— Нет. — Он опускает кулак. — Нет, Дженна с ними не очень близка. Она заставила меня пообещать, что я никому не скажу. Иначе ее отец все испортит. Он обвинит ее в слабохарактерности.

— Возможно, они ее не поймут. — Стала бы я на ее месте делиться с родителями? — Но ты же не можешь взвалить на себя все ее заботы! — Я смотрю на него снизу вверх. — Ты в самом деле ее любишь, да?

Рик тяжело вздыхает:

— Да. Конечно, люблю.

Персик оказывается ужасно кислым. Когда мы добредаем до дальних ворот парка, я выбрасываю его в урну, и мы тем же путем возвращаемся назад. Снова показываются члены клуба тайцзи: они сделали перерыв и теперь пьют чай из металлических термосов. Седовласый мужчина раздает людям посохи бо, и те крутят их, напоминая ветряки в поле. Мы садимся на скамейку, чтобы понаблюдать за ними; я вытягиваю ногу вбок и хватаюсь за пальцы ступни, пытаясь с помощью привычной растяжки обрести прежнее равновесие.

— Ты сказала моим родным, что идешь в Тиш.

Рик не дает мне обрести равновесие.

— Я пошутила. Ясно же.

— Да ну? Потому что всякий раз, когда ты заговариваешь про медицинский институт, выглядишь так, будто безнадежно потерялась на стадионе.

— Ого, типа, апокалипсис?

Он улыбается:

— Хуже. — Его ухмылка исчезает. — Это серьезный вопрос.

Я отпускаю ногу.

— В детстве я упала с велосипеда и сильно поранила коленку. Отец наложил мне швы и сказал: «Когда ты станешь врачом, будешь делать это сама». Он целыми днями возил по Кливлендской клинике санитарную каталку и возвращался домой до предела измотанный, пахнущий антисептиком, а я бежала его обнимать. Папа рассказывал про мельком виденные им операции, про жизни, спасенные докторами, говорил, как гордится тем, что когда-нибудь я буду врачом. Сам он им так и не стал. Последнее он вслух не произносил, но я всегда это знала. И твердо намерена сделать так, чтобы его труды оказались не бесполезными, чтобы он больше не убивался на работе.

— Когда ты отказала Тишу?

— За день до того, как улетела сюда.

— Можно попробовать им позвонить. — Рик садится. — Объяснишь, что чувствовала себя обязанной так поступить.

— Слишком поздно.

— Занятия начнутся не раньше чем через месяц. Скажешь, что у тебя были семейные проблемы. Или что не считала этот вариант реальным. Ты могла бы брать те уроки танцев и хореографии, о которых говорила. Жить рядом с Бродвеем…

— ПРЕКРАТИ! — Я зажимаю ему рот рукой. Он бередит раны, которые я изо всех сил стараюсь залечить. — Каковы шансы, что еще одна девушка по моему направлению откажется от места к сентябрю? — Еще одна американская азиатка, если Марк прав насчет квот. — Нулевые! Ведь ты сам отказываешься от футбола ради любимой. Тебе ли говорить?

Я убираю руку с его рта, и он закусывает щеку. Я до сих пор ощущаю колючую щетину на ладони. Глаза Рика широко раскрыты, будто его торкнули электрошокером. Загорелая кожа побледнела. Он отворачивается:

— Не знаю.

Через минуту я произношу:

— Мединститут — это все, к чему я стремилась. И мои родители тоже.

Мама готовила мне еду, пока я допоздна сидела за учебой, в дни выпускных экзаменов брала на себя мои домашние обязанности, была моей служанкой, а папа — моим шофером во время больничной стажировки; оба неустанно пеклись о моих заявлениях в вузы, потому что мое будущее — это их будущее. Они внесли задаток и оплатили первый семестр. И никогда не потребуют назад ни цента, не то что родители Меган. В первую очередь я Ван, а уже потом Эвер, так же как Рик — в первую очередь У, продолжатель рода.

Над нашими головами проплывает стая птиц, взмахи крыльев колеблют знойный воздух. Нам обоим необходимо взбодриться. Члены группы тайцзи медленно крутят в руках посохи; я слезаю со скамейки и подхожу к седому мужчине.

— Можно мы тоже попробуем? — спрашиваю я на довольно сносном китайском.

— Конечно, сестрица.

Мужчина протягивает мне ротанговый посох бо; остальная часть сказанного им ускользает от моего понимания. Я взвешиваю в руке это простое, эффективное орудие: пять футов в длину и полтора дюйма в диаметре, дерево на кончике чуть треснуло. Привычный вес — столько же весит древко флага — мне приятен.

— Хочешь попробовать тайцзи? — интересуется Рик с полуулыбкой.

— У меня идея получше.

Я тыкаю посохом ему в грудь. На моих губах появляется настоящая улыбка. Часы тренировок с флаговой группой не прошли даром.

— Вызываю тебя на дуэль. Если выиграю я — ты на все выходные перестанешь хандрить. Если победишь ты — горюй сколько душе угодно.

Рик моргает, медвежья бровь ползет на лоб.

— Ты даже не ходишь на факультатив.

— Выходи, не откажи в любезности!

— А кроме того, я лучший в классе. Я прирожденный боец.

Я надменно фыркаю:

— Позволь мне самой судить, Футболист.

Его бровь ползет еще выше, затем и он сам поднимается во весь свой рост, шесть футов один дюйм, заставляя меня задрать голову.

— С превеликим удовольствием тебя разгромлю, — растягивая слова, произносит чудо-мальчик. — Но я в два раза тяжелее.

— Дай мне фору. — Я обхожу его кругом, подталкивая к тележке с посохами. — Не используй свое преимущество в весе.

Тут, просто чтобы покрасоваться, я быстро проворачиваю посохом идеальное 360-градусное колесо.

У Рика отваливается челюсть.

— Кое-кто неплохо двигается!

Старик хитро похлопывает моего соперника по спине, пока тот выбирает крепкий бамбуковый посох, успевший пройти через множество рук. Рик со знанием дела ухватывает палку пониже и сообщает:

— Я не стану тебе поддаваться.

— Я и не жду.

— Если выиграю я, ты станцуешь в шоу талантов.

— Что? — Я немного опускаю посох. — Это нечестно. Я не участвую в шоу талантов.

— А почему бы нет? Пятьсот ребят и двадцать пять вожатых — такая же большая аудитория, как будет у тебя на «Лебедином озере» в Тайбэе. Даже больше. Причем это будут знакомые зрители.

— Ладно, но ты не выиграешь.

— Не говори гоп…

Рик отвешивает насмешливый поклон. Я начинаю вращать посох. Наша группа часто тренировалась без полотнищ, так что управляться с посохом для меня — раз плюнуть. Рик буравит меня взглядом:

— Ты пытаешься меня отвлечь!

Мои ловкие руки быстро мелькают, превращая посох в размытое гипнотическое колесо.

— Й-а!

Я нападаю. Рик, ухмыляясь, лениво отражает атаку. В воздухе разносится треск дерева, удар отдается в моих руках. Я замахиваюсь еще раз. И еще. Вынуждаю Рика отступать, пока его нога не упирается в кирпичную стену. Насмешливо улыбаюсь. Но противник отталкивает меня, его посох взмывает ввысь, и Рик обрушивается на меня всей мощью многолетних спортивных тренировок. Через несколько минут я уже задыхаюсь.

— Сдаешься? — издевательски спрашивает Рик.

— Не говори гоп…

Я взмахиваю посохом над его головой. Рик пригибается, но по его волосам проносится ветерок.

— Ха!

Я прочитываю по его прищуренным глазам: «Слишком опасно!» — Рик ни за что не позволит маленькой Эвер Ван взять верх в палочном бою.

Он делает выпад, но я отскакиваю в сторону.

— Выпендрежник.

Моя улыбка становится шире. Я повторяю каждый его шаг и делаю свой. Рик силен и быстр, но я гораздо проворнее. Мы пригибаемся, раскачиваемся, топчем траву с одной, потом с другой стороны. Поединок утоляет мою жажду движения, танца. Между нами потрескивают разряды нашей сопряженной энергии. Сойдя с тропинки, я бью своим посохом по посоху Рика и всем весом бросаюсь вперед, пытаясь потеснить соперника.

— Тактическая ошибка, — кричит Рик. По его шее стекает струйка пота. — Человеку не под силу сдвинуть гору.

Я игнорирую его слова и усиливаю напор. Наши лица над скрещенными палками чуть сближаются. Янтарные, в солнечных крапинках глаза, находящиеся на расстоянии вытянутой руки, неотрывно глядят на меня. Уголки губ Рика растягиваются в улыбке. Мы уже настолько близки, что можем поцеловаться. Осознание этого факта оглушает меня, точно удар посоха. Я в панике отступаю назад, прекратив натиск. Глаза соперника расширяются, когда он, запнувшись, по инерции подается вперед. Я инстинктивно опускаю посох — и задеваю костяшки пальцев Рика.

— Ай! — кричит он и отдергивает руку, со стуком роняя палку на землю. — Сдаюсь!

— Прости! — Я в ужасе пытаюсь поймать его запястье. — Я хотела ударить по твоему посоху.

— Я предпочитаю удар по пальцам.

В этих словах слышится лукавый намек, что нехарактерно для Рика. Я выпускаю его запястье, словно это раскаленный уголек, и отчаянно краснею.

— О, сейчас тебе достанется!

Я притворяюсь, будто бью его по голове, Рик моментально подбирает с земли орудие, отражает удар, уворачивается, смеется. Мое тело поет в такт нашим движениям, все мускулы действуют быстро и слаженно. Но тут Рик хватается за мой посох. От неожиданности я прижимаюсь к нему, наши палки скрещиваются. У него на лбу под волосами блестят капли пота, у меня взмокла шея. Мои легкие наполняет теплый запах травы, и сердце тотчас ускоряет бег. Посох Рика с грохотом падает на землю. Мой подбородок оказывается в его сильных пальцах. Подушечка его большого пальца пробегает по моим губам, вызывая во мне восхитительную дрожь. Наши тела словно приклеились к моему посоху, еще зажатому в его руке, пальцы отчаянно вцепляются в руку Рика, он наклоняет голову, наши носы соприкасаются, он тихонько вздыхает, вытягивая воздух из моего рта…

И отстраняется. Между нами потрескивает разряд несостоявшегося поцелуя. Дженна. Разверзается ледяная бездна и отделяет нас друг от друга. Рик больше не держится за мой посох.

Он хотел меня поцеловать.

Что до меня — должно быть, он все прочел на моем лице. Я никогда не чувствовала себя столь обнаженной, даже на той фотосессии. Это же Рик У. Чудо-мальчик, прославленный на страницах «Уорлд джорнал», мечта каждой девушки.

— Эвер…

— Сяо мэймэй, сяо диди, чифань ла! — доносится до нас.

Рик вздрагивает. Горничная в черно-белой форме, с плетеной корзинкой на руке, спустившись по тропинке, зовет нас обедать. Она переводит взгляд с меня на него и обратно, весело щурясь: девушка рада за молодого мастера У и его новую подружку.

Когда Рик, пряча лицо, наклоняется, чтобы подобрать свой посох, на землю падают крупные капли дождя. Я подношу пальцы к своим губам, которые он так и не поцеловал.

— Эвер…

— Ей с тобой повезло, — вздыхаю я. — Надеюсь, она это понимает.

Вернув посох бо седому старику, я, минуя Рика, бегу прочь из парка. Над головой разверзаются тучи. Ноги выбивают под дождем неритмичную дробь. Рик не бросается за мной вдогонку, да я и не жду от него этого.

Зря я это сделала. Зря поехала в гости. Зря пошла с ним в парк. Не надо было ничего предлагать Рику, а потом сдуру соглашаться на этот фарс. Потому что до отъезда из дома моя жизнь была простой и ясной: мединститут, вечное несоответствие высоким родительским требованиям, тайная тоска по Дэну. Но в один прекрасный день, а именно сегодня, я обрела кое-что еще: будущее в танцах, семью, которая меня приняла, бойфренда, достойного восхищения и уважения, — вот только все это ненастоящее.