«Корабль любви», Тайбэй

Глава 5

Парень играючи поднимает меня на ноги, словно я вешу не больше обезьянки. Я и чувствую себя неуклюжей обезьянкой, которой срочно требуется принять душ, расчесаться и утешиться мятными леденцами.

— Все нормально? — осведомляется мой спаситель. — Это из-за резкой смены часовых поясов. У нас сейчас четыре утра.

Он находит оправдание для моей эмоциональной вымотанности и внешности жертвы реактивного двигателя, и именно участливость незнакомца окончательно выбивает меня из колеи. Когда парень отпускает мою руку, я вытираю увлажнившиеся глаза.

Его черные как смоль волосы небрежно взъерошены, словно ему нет нужды беспокоиться о том, какое впечатление производит. На нем оливково-зеленая рубашка и обтягивающие джинсы, а значит, либо у него, либо у кого-то из его окружения очень хороший вкус. Незнакомец высок и подтянут — в реальной жизни я еще не видела парня с такими обалденными налитыми бицепсами.

— Привет… привет… привет![12] — запинаясь, острю я. Мой спаситель выдергивает из уха наушник. Оттуда доносится знакомая милая песня битлов, которая вызывает воспоминания о закрытом ныне ресторанчике «Патио гриль», где я подрабатывала прошлым летом; только такие красавчики туда никогда не заглядывали.

— Эвер Ван? — Парень поднимает и с грохотом ставит на землю мой опрокинутый чемодан. Уголки его губ хмуро ползут вниз. — Ты опоздала на час. Мы тебя заждались.

Через пять минут, уже в микроавтобусе, который отвезет нас в «Цзяньтань», до меня доходит, что в этом Рике У с его умопомрачительными бицепсами есть что-то очень знакомое. Имя? Лицо? Может, я и одурела от джетлага, но мне бы запомнился молодой азиат столь впечатляющих размеров и телосложения. Сиденье скрипит и прогибается, когда Рик усаживается рядом со мной, заняв половину скамейки. Во всех его движениях ощущается точно отмеренная сила и даже своеобразная грация, словно он ни разу в жизни не совершил неверного шага. Тем временем отпечаток его ладони на моем плече медленно синеет, напоминая о том, что я чуть не грохнулась перед ним и остальными пассажирами пятнадцатиместного микроавтобуса.

— Мы раньше не встречались? — осмеливаюсь поинтересоваться я.

— Нет. — Рик погружается в молчание, которое не располагает к дальнейшей беседе, его прежняя участливость испаряется, как брызги воды, попавшие на пол аэропорта. Он вертит в руках мобильник, который не может поймать сигнал. Телефон падает, Рик, выругавшись, поднимает его, вытаскивает и вставляет обратно крошечную сим-карту. О, нет! Я забыла купить в аэропорту сим-карту, как велел папа. Я никогда не страдала зависимостью от телефона, в отличие от одноклассников, но теперь мне даже не сделать отчаянный звонок Меган. Впрочем, есть и положительный момент: мама с папой тоже не смогут мне названивать.

Рик перезагружает мобильник. У него трясется колено, и он кладет на него руку с мощным запястьем, странным беспокойным движением проводя большим пальцем по подушечкам остальных пальцев. Неприступное молчание Рика не вызывало бы во мне такой неловкости, если бы другие ребята вокруг нас не трепались без умолку с тех пор, как я проскользнула на свое место.

Неужели его и впрямь взбесило, что меня пришлось так долго дожидаться?

Лихань, наш водитель и, по-видимому, главный вожатый, встречается со мной взглядом в зеркале заднего вида. Он лет на десять старше нас: худой как жердь, густая копна черных волос, бульдожья челюсть, форменная цзяньтаньская неоново-желтая рубашка и очки в черной оправе. Лихань заговаривает по-китайски, и я вздрагиваю, услышав свое китайское имя, Аймэй, которое он произносит, вычеркивая меня из списка. Ай — «любовь», а мэй — «красота», что по-китайски звучит менее напыщенно. Но никто, кроме дедушки, давшего мне это имя, никогда не использовал его в реальной жизни, дедушка же умер, когда мне было четыре года.

По другую сторону от Рика, у двери, флиртует с горбоносым парнем по имени Марк красивая девушка с прямыми, как карандаши, черными волосами, струящимися по молочно-белому плечу. Рядом с Марком — рано поседевший Спенсер Сюй, который, кажется, берет академический отпуск на год, чтобы осенью участвовать в работе сенатской предвыборной кампании. Я еще не знаю, как зовут девушку рядом с Риком, и мне очень грустно — до жути хочется, чтобы Меган была сейчас здесь, ведь все в автобусе, кажется, уже перезнакомились.

Автобус подпрыгивает на ухабе, когда девушка перегибается через Рика. Ее лицо в форме сердечка сужается к подбородку с ямочкой. Наружные уголки темно-карих глаз чуть скошены книзу. Оранжевое платье, облегающее пышные формы, словно недавно с подиума — в сравнении с ним моя сиреневая футболка с V-образным вырезом и коротенькие джинсовые шорты выглядят убого. Даже если бы я переоделась перед выходом из самолета, у меня нет ни одной вещи под стать этому прекрасному платью.

— Эй, послушай! Лихань хочет, чтобы мы все нашли общий язык. В общем, я Софи Ха — да, как «ха-ха»! Я с Манхэттена, но сейчас живу в Нью-Джерси. Мои родители разбежались, а меня сослали сюда на лето, но я бы и так приехала. А ты откуда?

— М-м… Из Огайо.

Разве азиаты не должны быть сдержанными? А Софи такая общительная! И вся сверкает. Солнечный свет отражается от трех сережек на мочке ее левого уха, с которыми не сравнятся мои скромные «гвоздики». Мне уже чудится, что Софи — этакая смесь Меган и Перл.

— Круто! — отзывается Софи и кладет локоть на плечо Рика, как на большую подушку. Этот парень с его широким выпуклым лбом и небольшим носом смахивает на моего двоюродного брата, хотя у Рика глаза янтарные, а не карие, ближе к цвету его кожи. Кого он мне напоминает? Наушники, буйная шевелюра, атлетическое телосложение… Между Софи и Риком есть некоторое сходство. Форма глаз, пухлые губы.

— Вы, ребята, не родственники?

— Он мой двоюродный брат, — подтверждает Софи, и я не могу не позавидовать всем преимуществам, которые, по-видимому, дает наличие привлекательного кузена-ровесника: к твоим услугам всегда компания его друзей, а также жилетка, в которую можно выплакать любовные горести. — Мы учились в одной школе. Я была в команде чирлидеров, а теперь поступила в Дартмут.

— О, круто… Я занимаюсь танцами: чирлидингом и балетом.

— Отпад! А Рик поступил в Йель, — премило мотает головой Софи, — чтобы играть в футбол. — Она гладит брата по плечу и притворно ликует: — Гип-гип-ура!

— Перестань, Софи. — Рик откидывается на спинку сиденья, еще сильнее хмурится и глядит в окно. — Мы угодили в пробку.

— Сдаюсь, — вздыхает девушка. — Даже я с трудом выношу твою хандру.

Погодите-ка…

Йель. Футбол. У.

— Так это ты! — выпаливаю я.

— Что? — хмурится Рик.

Когда мне было девять лет, папа показал мне фотографию в «Уорлд джорнал»: тощий китайский паренек, родившийся всего на пять дней позже меня, с густыми бровями, которые теперь украшают лоб моего соседа по автобусу. У Куаньмин (Куаньмин значит «яркий свет», фамилия идет в начале) из Нью-Джерси выиграл Национальный конкурс орфографии[13], в то время как я, получившая в четвертом классе серебряную медаль, даже не знала, что существуют следующие туры. «Может, тебе стоит больше работать над правописанием», — намекнула мама.

Когда нам исполнилось двенадцать, У Куаньмин дебютировал с фортепианным выступлением в Линкольн-центре. «Тебе надо больше заниматься! Усерднее!»

В четырнадцать лет У Куаньмин взял первый приз на Научной ярмарке «Гугл» за какой-то алгоритм машинного обучения. «Разве ты поступишь в медицинский институт с четверкой по биологии?» Мы прожили на этой земле одинаковое количество лет, а он достиг вчетверо больше меня.

«У него нет души», — утешала я себя. Куаньмин как по команде изрыгает математические формулы. Его пальцы распухли, как сосиски, оттого что мама лупила по ним палочками для еды, пока они лежали на клавиатуре.

Только однажды я перестала желать, чтобы чудо-мальчика поразило молнией, — когда он бросил пианино, чтобы полировать футбольную скамейку запасных на первом курсе. Газета «Уорлд джорнал» встревожилась, мои родители пали духом. «Кем он себя возомнил, Томом Брэйди? Неужто и в колледж не пойдет?»

Я ликовала. В кои-то веки Куаньмин свернул с пути, предначертанного для отпрыска иммигрантов из Азии! Сидеть на скамье запасных, по меркам «Уорлд джорнал», — пустая трата времени. Династии Куаньмин пришел конец, и я больше никогда не наткнусь на вырезку последней статьи о нем, положенную мне на подушку.

Но потом чудо-мальчика завербовали раннинбеком[14] в Йельскую футбольную команду — не лучшую, но разве читательскую аудиторию «Уорлд джорнал» это волновало? Ведь это Йель! Куаньмин снова взлетел до небес в глазах моих родителей и резко упал в моих. Другой вундеркинд со страниц «Уорлд джорнал», которого я помню весьма смутно, покончил с собой. Его скорбящие родители увековечили память о сыне биографией на целый газетный разворот.

— Что? — повторяет чудо-мальчик.

Вот он, во плоти — главное мерило моей жизни, до которого я так и не дотянула.

— Ничего, — отвечаю я, и чудо-мальчик хмурится еще сильнее.

— Эвер. Никогда не слышала такого имени, — меняет тему Софи. — Это что, прозвище?

— Уменьшительное от Эверетт. — Мне до жути хочется, чтобы чудо-мальчик не сидел между нами, тряся рукой и ногой и доводя меня до белого каления.

Софи озадаченно морщит лоб:

— Разве Эверетт не…

— Хочешь поменяться местами? — обрывает ее чудо-мальчик, отпрянув от меня.

Софи поднимает бровь. Я краснею. От меня что, воняет?

— Через пять минут мы уже будем в лагере. Уймись. Бедная Эвер решит, что ты все время такой.

Чудо-мальчик засовывает телефон в карман и сжимает кулак, отчего на его загорелой руке проступают вены. Интересно, чего он такой дерганый?

Вздохнув, Софи снова поворачивается ко мне:

— Значит, Эверетт…

— Да, мужское имя. — Я заливаюсь густым румянцем и смущаюсь вдвое сильнее, чем обычно. Мне не хочется продолжать разговор о чудо-мальчике, чтобы не раздражать его. — Мои родители этого не знали.

На это мне чаще всего отвечают: «Как они могли не знать?»

Чудо-мальчик смотрит на меня:

— Видимо, Эверетт звучало похоже на Бернадетт или Джульетт. Вполне естественная ошибка.

Я ошеломлена. Он понял! Иногда вещи, которые кажутся элементарными (например, чем мужское имя отличается от женского или почему твоя самооценка оказывается под угрозой, когда подводишь своих родителей), в действительности таковыми не являются, если растешь в семье, подобной моей.

— Да, — отвечаю я.

Правда, от этого мое имя не перестает быть проклятием моей жизни.

— А что оно вообще значит? — спрашивает Рик.

Почему меня так завораживает щетина на его подбородке?

— «Храбрый, как кабан». Учти, не я его выбирала.

— Эвер Храбрый Кабан. А мне нравится, — говорит Рик.

Не удержавшись, я тихонько фыркаю. Не может быть, чтобы ему нравилось.

— Нет, правда. Куда лучше, чем мое имя. Меня назвали в честь Фридриха из «Звуков музыки». А мою младшую сестру — Лизль.

Я поджимаю губы и соглашаюсь:

— Прикольно.

— Ничего прикольного, — стонет бедняга. — Нам раз сто пришлось пересмотреть этот фильм, и каждый раз родители сообщали: «Вот в честь кого вас назвали!» Мою сестру это так достало, что год назад, в пятом классе, она сменила имя на Шелли.

Я не могу удержаться от улыбки:

— Она чем-то похожа на мою сестренку.

Семья, которая выбирает имена из стародавнего, но симпатичного мюзикла, — такого я от чудо-мальчика не ожидала.

Рик смотрит в лобовое стекло, по-прежнему тряся коленом и ковыряя подушечки пальцев, снова утомленный — как будто этот разговор ему смертельно наскучил.

Что ж, прекрасно. Я тоже отворачиваюсь к окну, лицо мое пылает. Мир кажется раздражающе чуждым, словно я очутилась в параллельной вселенной, кишащей странными квадратными автомобилями, продолговатыми уличными знаками и ограничителями скорости, указанными в километрах и китайских иероглифах. Затем мы по эстакаде въезжаем на лесистые горы. Сквозь листву виднеются мятно-оранжевые пагоды: квадратные ярусные крыши с расширяющимися, как ласточкины хвосты, углами, сложенные в башни: чем ближе к вершине, тем плотнее. Вроде моей любимой шкатулки, привезенной папой из поездки в Сингапур, только увеличенной до размеров здания.

Сдается мне, Тотошка, я больше не в Огайо…[15], и мне нелегко разобраться, какие чувства это во мне вызывает. Я до сих пор сбита с толку, ошарашена, но и заинтригована.

— Аймэй, ни сюйяо тин сялай цзо шэнмэ ма? — говорит Лихань.

— Я… э-э… простите, не понимаю…

— Он спрашивает, не нужно ли тебе заехать в какой-нибудь магазин, — переводит чудо-мальчик.

Я краснею. Мне не нужна помощь Рика.

— О… э-э… нет. Не нужно. И еще: я Эвер. Никто не зовет меня Аймэй.

Чудо-мальчик на беглом китайском передает вожатому мой ответ и кое-что еще в придачу. Он даже сменил тон и обращается к Лиханю как к пожилому человеку — более почтительно и вежливо. Иначе и быть не может. Наверное, Вселенная жестоко подшутила надо мной, устроив так, чтобы в этом путешествии, навязанном мне родителями, я тут же нарвалась на их идеал.

— Если ты уже говоришь по-китайски, — не сдержавшись, язвительно интересуюсь я, — почему твои родители упекли тебя сюда?

— О, это не они. — Янтарные глаза Рика, устремленные на меня, вспыхивают. — Я сам поехал. У нас с Софи здесь родственники, которых мы навещаем каждое лето.

Чудо-мальчик сам решил посещать китайскую летнюю школу. Что тут скажешь?

— Конечно, в «Цзяньтане» все по-другому, — говорит Софи. — А как насчет тебя? Почему ты решила приехать?

— Это не я решила. — Мой голос слегка дрожит. — Меня родители заставили.

Софи смеется.

— Ну, здесь тебя никто заставлять не будет.

— Как это?

— Программу придумали наши родственники, — шепчет Софи. — Это страшная тайна. Никакого надзора.

«Да ладно!» — проносится у меня в голове.

— Так, значит…

Чудо-мальчик делает предупреждающий жест в сторону Лиханя, который, видимо, понимает по-английски куда лучше, чем показывает.

— Потом расскажу, — тихонько говорит Софи.

Я хочу расспросить ее поподробнее, но наш микроавтобус уже подъезжает к воротам, минуя бетонную плиту с двумя китайскими иероглифами. Слева от нас среди гор высится красное здание в виде пагоды — самой большой из виденных мною. Справа охранник в будке отдает нам честь, и деревянный шлагбаум поднимается, чтобы пропустить нас.

— «Цзяньтань», — объявляет Лихань.

Я с волнением смотрю в окно, пока Лихань что-то рассказывает по-китайски. В пруду, поверхность которого устлана гигантскими листьями кувшинок, журчат фонтаны. Наш автобус сворачивает к группе краснокирпичных зданий с рядами двустворчатых окон. В поросшем травой дворе, окруженном густым кустарником, играют в волейбол американо-китайские ребята — мои ровесники. Рядом со скалой, на которой высечены иероглифы «Цзянь» и «тань», целуются невеста в красном ципао[16] и жених в смокинге и щелкает затвором фотограф.

— Это что, туристическая достопримечательность? — интересуюсь я. В Тайбэе наверняка есть более модные места для свадебных фотографий.

Микроавтобус останавливается. Чудо-мальчик выходит вслед за Софи и протягивает мне руку:

— Лихань говорит, что эти двое познакомились здесь четыре года назад.

Я испытываю предательское желание взять его за руку, чтобы узнать, горячая она или холодная, однако злюсь и на него, и на себя: я что, сама не могу вылезти из автобуса? Я спрыгиваю на землю, игнорируя предложенную помощь.

— Круто. И какова вероятность найти пару?

— Вероятность? — Софи, смеясь, отбрасывает за плечо черные волосы. — Это же «Корабль любви»!

— Что-что? Не помню, чтобы читала что-то про кораблик.

— Да не кораблик! — Софи бросает на чудо-мальчика многозначительный взгляд, но тот уже ведет нас к задней двери микроавтобуса. — Так называют лагерь. Как давнишний сериал[17]. Напомни, чтобы я тебе рассказала. Рик, сначала прошвырнемся по рынкам.

— Ты иди, — говорит он. — Мне нужно найти таксофон. Я обещал Дженне позвонить сразу, как приземлюсь, и здорово задержался.

— Дженне! — презрительно фыркает Софи. — Тебе надо встречаться с Эвер, — добавляет она, к моему вящему ужасу. — Слушай, она же идеально тебе подходит: ты футболист, она танцует.

Чудо-мальчик закатывает глаза.

— Дженна — моя девушка, — сообщает он мне.

Ой. Значит, у него есть девушка. Видимо, в моем воображении чудо-мальчик всегда был одиночкой. Как я.

Остальные ребята уже собрались позади микроавтобуса. Пока Лихань вставляет ключ в замок, Рик выуживает из кармана телефон и сует мне под нос.

— Дженна Чу, — говорит он.

С экрана улыбается его девушка: профессиональный снимок, которого я не смогла бы себе позволить, проработай в «Патио гриль» хоть целый год. Она даже красивее Рика: густые черные волосы обрамляют тонкое лицо с изящным носом и губами. На шее золотая подвеска: миниатюрные солнечные очки. В детстве меня иногда называли фарфоровой куколкой, мне это одновременно и нравилось, и бесило. Но Дженна действительно во всем, вплоть до элегантного французского маникюра на сложенных ручках, подходит под это определение. И как это Рик нечаянно ее не разбил?

Чудо-мальчик дотрагивается до моей руки. Он стоит слишком близко, я отступаю на шаг и замечаю на его лице странное выражение удивления. Я дергаю себя за хвостик, но слишком поздно осознаю, что он съехал набок.

— Она действительно хорошенькая, — говорю я.

— Не просто хорошенькая. Дженна к тому же ужасно умная, — резко отвечает чудо-мальчик, и вот мое лицо уже пылает от смущения. Я вовсе не имела в виду, что она красивая дура. Теперь Рик, вероятно, считает меня поверхностной. — В следующем году она пойдет в колледж Уильямса, — продолжает Рик. Мне кажется или он пророчит ей необычайную судьбу?

— Ты хочешь сказать — скучная? — зевает Софи. — «Рики, что я буду делать все лето, пока тебя не будет?» — говорит она, явно подражая неведомой Дженне.

Лихань распахивает задние дверцы микроавтобуса.

— Заткнись, Соф. У нее полно дел. — Нетерпеливыми рывками чудо-мальчик вытаскивает наши сумки на тротуар, находит наконец черный чемодан и вприпрыжку устремляется вверх по лестнице.

— Рик, ты забыл свой рюкзак, — кричит ему вслед Софи.

— Тьфу! — Он возвращается за рюкзаком и ловит мой взгляд. — Смотри под ноги, ладно? В следующий раз меня может не оказаться рядом, чтобы поймать тебя.

Какого черта?

Отпустив это снисходительное замечание, Рик закидывает сумку на плечо и снова устремляется вверх по лестнице, словно от того, позвонит ли он Дженне прежде, чем сделает следующий вдох, зависит его средний балл[18]. У раздвижных дверей он чуть не сбивает с ног миниатюрную девушку — вожатую.

— Осторожнее, Рик! — журит кузена Софи, но того уже и след простыл.

Скатертью дорога. Крепкие мускулы не решат всех его проблем.

— Чжэ ши Пань Мэйхуа, — представляет Лихань вожатую, когда та подходит к нам, поправляя желтую цзяньтаньскую блузку, в пару к которой надета пестрая красно-зелено-желтая юбка.

— Хуаньин лай дао Цзяньтань![19] — Пань Мэйхуа говорит на китайском, как на родном, хотя крупные черты ее лица не слишком похожи на китайские. Длинные черные волосы вожатой заплетены в тяжелую косу, перевязанную зеленой лентой. Лицо у нее открытое и приветливое, и когда она улыбается мне, я чуть было не спрашиваю у нее, во что, черт возьми, я вляпалась.

Затем девушка из задней части микроавтобуса сует свою сумку в руки Мэйхуа. Вожатая удивленно моргает, однако поднимается следом за ней по той же лестнице, что и чудо-мальчик.

Я забираю свой чемодан. На кусты, окаймляющие бетонные ступени, садится длинношеяя черная птица. Увитая плющом ограда заслоняет нас от остального Тайбэя, но не от солнца, безжалостно пекущего мне голову.

Я недоумеваю, при чем тут «Корабль любви».

Но если мне придется все лето проторчать в этих стенах с чудо-мальчиком — лучше пристрелите меня прямо сейчас.