Тишина. На плечи словно обрушилась тишина, покрывалом накрыла уши, отрезала все звуки, кроме одного. Не слышно ни шорохов, ни дыхания, ничего. Лишь дребезжащий звук, с которым белый шарик крутится в трещинах гранитного пола.
После долгой паузы Коннери наклоняется и бережно берет его в руки. Вы вдруг вспоминаете, что людям иногда надо дышать, и делаете шумный вдох. Если это не Белый Шар, то вы согласны всю оставшуюся жизнь прыгать на одной ноге.
Коннери смотрит на шар, потом на вас:
– Парень, я не знаю, получится у меня или нет, но я должен попытаться. Понимаешь? Должен.
– Понимаю, – говорите вы. – С самого начала все было понятно.
– Меч – он существует, – торопливо, сбивчиво говорит Коннери. – И ему действительно не место у Вильгельма, я не врал тебе в этом. Все в этой истории было правдой. Все, кроме потаенной надежды – а вдруг? Вдруг он сможет? Сможет оживить ее? Понимаешь? Я не говорил тебе, я не говорил Адиру, никому, даже самому себе не позволял об этом думать. Я обманул тебя?
– Никого ты не обманул, легенда, – уверенно отвечаете вы. – Никак ты не поймешь, что перед тобой не просто вчерашний выпускник, а ведьмак седьмого круга. Ты уверен, что хочешь попробовать здесь и сейчас?
– Да, – отвечает Коннери. На него страшно смотреть, такая душевная мука отражается на его лице.
– Может так статься, что мы не выйдем с этого плато. Может так статься, что даже на поверхность не попадем.
Коннери смотрит на вас, взвешивая на языке слова, пытаясь подобрать наиболее правильные:
– Просто я ничего не хочу сильнее, чем увидеть ее живой. Прямо сейчас. Для Белого Шара важно именно это.
Он переводит взгляд на предмет в своей руке, потом на выход из галереи:
– А если … в общем, я тогда хоть стены прогрызу.
Этот правда прогрызет. Вы киваете и молча отступаете к гобеленам. Коннери остается один, отблески пламени из камина пляшут на его лице багровыми сполохами. Видно, что ему очень хочется зажмуриться, но он продолжает смотреть на шар. И еле слышно шепчет свое желание. 476