Миниатюры с натуры

«НЕ ИГРАЙТЕ НА НЕРВАХ!..»

Прекрасная пора — солнечное утро. Чудесен и утренний ветерок. Веет-повевает и зеленые веточки, как зыбку, качает.

Радостно, трепетно шепчет молодой лист.

Пожелтевший лист кружит, скачет, — вихрем его гонит, а он упирается.

Да лети же, не останавливайся! Свежие ветры подгонят, все равно занесут в канаву!

Но и резкий ветер не смог сорвать пожелтевший листок. Уцелел он на сухой ветке.

Вот на этой-то ветке и примостился наш герой, охваченный одной мечтой — увидеть муху-цокотуху…

На краю, у самого кончика листочка, пристроилась зелененькая тоненькая мушка. Крученая да верченая… Цокотала, лапками дрыгала и подведенными глазками туда-сюда водила.

На остальной его территории расположилась муха диаметром посолиднее. Чернющая, толстющая…

Разложив свои манатки, толстенная муха хлопала в ладоши и громко выкрикивала:

— Молчи! Не говори! Знаю я этих женихов… Прохвосты! Говоришь, и этот шалопут бросил?

— Бросил, Спиридоновна, бросил. Без вести пропал. Он в одну щелочку шмыгнул, а я, неглупая, в другую щель да другого комара приняла… Старенького, добренького…

— Вот живодер! Такую молодую завлекательную женщину бросил! Чтоб его бросало да подбрасывало до самой могилы! Говори, говори же, как он из тебя жилы тянул, как он твою душу выматывал? И кто только тебя до этой беды довел?

— Меня, Спиридоновна, родные тетушки сбили с толку. Сватали — говорили: «Он тебе и принесет, он тебе и привезет… Не теряй времени, бросайся комару на шею». Я сдуру и бросилась… Так он мне и принес, и привез. Бил, колотил да день и ночь пил…

— А чтобы он сам кровью изошел! Вот ироды! Говори дальше.

— Вот так душу мотал да все шику-моды требовал… Губы мажь, нос крась и парижские фасоны перенимай: взлохмачивай на голове кобылий хвост!

— О господи! Светопреставление!.. На такое диво пошли! Из мухи кобылу сделали! А где же ты, голубушка, на свои нежные губки краску взяла? Я весь базар избегала — метут. Сурик и тот замели… Наступает пасха, яички надо красить… Слава всевышнему, есть еще комары, что не забыли бога, они и христосоваться и по-православному красить яйца будут.

— Спиридоновна! Я вам из моего запаса подброшу двадцать два тюбика.

— Подбрось, голубка, подбрось. А старенький комарик — как он, не пьет, не бьет?

— Этот комар — ангел! Лежу и ни за холодную воду не берусь. Встанет, сам подметет, сам приберет… Еще и вежливо спросит: «Мусенька! Чем бы нам позавтракать? Покажи, в каком углу кислятинка стоит». Греха, Спиридоновна, перед тобой не буду таить, люблю красоту. Люблю лежа в зеркало смотреть на себя, любоваться. Так я не рукой, а ногой показываю. Высуну из-под одеяла правую ножку и показываю: вот там бурдятина! Высуну левую: а вот там кислятина! Лопай!

— Ох, голубушка! Ох, сестрица!.. Наградил тебя господь бог умом. Так им, паразитам, и нужно! Так им, разбойникам!.. Пусть знают!.. Пусть понимают, как на свете жить! А то ты ему и навари, ты ему и напеки, и постель постели. А он наелся, напился… И, чтоб его гром небесный убил, к другой мухе, бездельник, подался… Не верь, голубушка, не верь комарам! Не верь ни молодым, ни старым… Все они собаки!

— Э, нет, Спиридоновна, нет! Не говори. Этот комар — душа. Угождает мушеньке — куда там!.. Ублажает да во всякие хорошие, тепленькие места свою женушку проталкивает. То на базу, то в кассу…

— Извини, голубка, извини. Может, я и не то слово ляпнула. Расскажи, как он тебе угождал, как тебя уму-разуму учил?

— «Хочешь, говорит, муся-дуся, роскошничать? Хочешь доверие испытать — пиши! Пиши, не жалей чернил!». — «Про что, спрашиваю, писать? Про какие мудрости сочинять?» — «Балансируй, говорит, перед начальством крылышками, шепчи и пиши: «Не тот…», «Не такой…», «Такой-сякой»…» Как только усвоила я эту мудрость, сразу повеселела… Ей-богу! Настращала!.. Начали мухи бояться меня… Лечу по коридору, а они от меня, как от чумной, кто куда! Убегают… Конечно, пробовали и на меня писать: «Кому муха шепчет в ухо?» Так я же не промах. Сажусь и на машинке выстукиваю. Цок — коллегии… Цок — комиссии. Цок-цок — подкомиссии… Кому я писала? Кому я шептала? На кого клепала?.. Проверили — рука не моя. Слышишь, Спиридоновна, — не моя! Все бумажки составлял и руку свою прикладывал комарик! А муха чиста-чистехонька…

— Ох, моя ты правдоокая! Сам бог послал мне такую советчицу! Черкни, голубушка, на двух моих заклятых врагов. Оглуши их, анафемских, под псевдонимом… Не секрет, я варю…. Варю на совесть. Кто хлебнет — чихает. Двуствольно чихает… Огненная продукция, до самого нутра доходит… Правда же! Ей-богу, правда. Так вот я сварила, вскипятила и побежала к проходной на благовещение. Стою угощаю… Мне ведь все равно, кто православный, а кто неправославный. Выпьет, десяточку сунет, — значит, нашей веры… А этот ваш долговязый подошел к моим кошелкам — и хвать! Ты его, Муся, знаешь. Он у вас на контроле стоит…

— Ефим Ефимович? Такой, в кожаной фуражке?

— Он, он… Щупал-щупал, проклятый, и что же ты думаешь — нераспечатанную посудину нашел. «Нечестно, говорит, нечестно». И вылил, сукин сын, первачок на землю, а бутылочку конфисковал. «Куда же ты, спрашиваю, праведник, бутыль забираешь?». Холера, говорю, ому в бок, если он был когда-нибудь честным! Напиши, голубка, в самую высокую комиссию, напиши. Пиши так: это издевательство! Это разбазаривание дорогого продукта… Пусть оплатят трудоднями. Я три дня и три ночи варила.

— Три ночи не спала? Это ж, Спиридоновна, сверхурочная работа!

— Правду говоришь, голубка, ей-богу, сверхурочная… Не дремала и не спала, по каплям собирала… Записывай и другой случай. Несу я на вербное воскресенье ведро… Кто бы мог подумать, что несу в подойнике вербное удовольствие? Нашлись же такие, что подумали. Попался один такой окаянный. Тот, что учит: «Не пейте… Не курите… Не сорите…» Он в том учреждении работает, где и ты.

— Семен Семенович?

— Да, да… Взял подойник и нюхает. «Не будь, говорю, тем, чем твой отец был. Не нюхай, а наклоняй и пей. Вот тогда она и полезна…» — «Я, отвечает, этого стрихнина не пью!» Позвал понятых и забрал меня вместе с подойником. Я в крик: «Где же правда?» А они отвечают: «Мы по правде делаем. Портить свеклу не позволим!» — «Господи! — кричу. — Чтоб вас столбняком выправило, как вы по правде делаете! Праздничное удовольствие забираете!» Черкни, голубка, в свою дистанцию — обижают муху-чернуху!

— Я, Спиридоновна, в той дистанции не работаю.

— Почему же ты там не работаешь?

— За нервность сняли. Очень я унеррвенная стала. Я утром то волосы в порядок приведу, то брови наведу, прихожу, а посетителей — полным-полно. Тому это, тому то… Третьему пятое, четвертому десятое. Ты им расскажешь, ты им в рот положишь. По буквам прочитаешь: «ЦНУ направило в МНУ… А МНУ написало письмо в ЦНУ: угодили или ни тпру ни ну? Понятно?» — «Нам, отвечают, не много надо — стекла вставить». — «Говорят вам, прием закончен!»

Стоят. Так я как закричу на всю приемную: «Не играйте на нервах!..»

Крикнула тоненькая, зелененькая да от собственного крика и шлепнулась на землю. Чернющая, толстющая схватила свои манатки — и наутек.

Но ее по запаху узнали:

— Спиридоновна! Куда?

Толстющая завопила:

— Не трогайте меня, гром вас убьет!

А понятые:

— Мы грома, Спиридоновна, не боимся. А зла людям не делай — зелье не вари!