Миниатюры с натуры

ВОТ ТАК — ПЕРЕСЕЯЛ, А ВОТ ТАК — НЕДОСЕЯЛ…

Спрашивают меня, как я работаю и над чем работаю.

Отвечаю — чаще всего я работаю по утрам. Встаю, умываюсь, обуваюсь и одеваюсь.

К столу сажусь одетым.

Пробовал писать раздетым — ничего путного не выходит. Творческий тонус падает.

— Почему творческий тонус падает? — допытываются. — Ведь вас же никто по голой спине не хлещет?

Разумеется, никто по спине не бьет и не хлещет. Допекает другое — холодина щиплет за пятки.

Спасая пятки, я их искусственно подогреваю. Открываю окно и начинаю спортивно прыгать. Прыгаю — даже до косяков достаю.

Прекрасно. Чудесно. И дыши гея тогда хорошо, и пишется легко. «Отогретый», окрепший, сажусь, беру перо в руки, кладу перед собой чистый лист бумаги и начинаю мыслить…

Сижу и думаю. Бывает, часа два-три думаю и думаю, а чистый лист бумаги лежит чист-чистехонек. Лежит нетронутый, неприкосновенный.

Мысли в голове снуют, а вот на бумагу не скачут…

Случаются, конечно, и урожайные утренние часы. Только положу бумажку, а мысли туда сразу — скок-скок-скок… На бумажку прыгают и рядышком ложатся. А уж как лягут, то хоть топай, хоть кричи — не встанут. Вот так крепко сплетаются и переплетаются.

Когда пишу, наклоняю голову, чтобы виднее было, что я пересеял, а что недосеял. Недосеял — качаю головой. Пересеял — дрыгаю правой ногой.

— А к чему тут правая нога? — кое-кто спрашивает.

— Э-э… Не скажите… Правая нога помогает, вдохновенно подсобляет. Дрыгает… Вот так: дрыг — пересеял! Дрыг — пересолил… Дрыг — переборщил!..

Сноровисто подрыгаешь ногой, смотришь — что-то коротенькое, но веселенькое и появилось…

Переходим к другому вопросу — над какими юморесками я работаю.

Отвечаю: герои моих рассказов уже известны читателям. Это — шептуны, лгуны… Очковтиратели, бюрократы, казнокрады, хапуги, воры, моты… Короеды, дармоеды… Попы и дьяки.

Я своим героям давненько и частенько рекомендовал и рекомендую: «Сгиньте! Да будет вам царство небесное!».

Не хотят пролазить в царство небесное. Говорят: «Нам и на грешной земле неплохо живется».

А кто же мои любимые герои?

Самые любимые мои герои — это доярки, телятницы, свинарки. Трактористы, комбайнеры…

А больше всего люблю тех, что на свекле в белых платочках голову свою трудовую склоняют, мотыжат и высоких урожаев при любой погоде достигают.

Писал о них и буду писать. Потому что люблю их и уважаю.

Скромен и воистину велик наш Герой Социалистического Труда.

Не за горами тот счастливый день, когда этот главный герой вытеснит из юморесок всякую мелкоту, хапуг, ворюг, мотюг…

Дай боже дожить до этой захватывающей радости.

И, наверное, доживу!

Буду жить и острым пером вспоминать очковтирателей. Мастаков длинным языком плести:

— А теперь перейдем к грачам-вредителям. Подобрали посеянное, склевали и пересеянное…

Из зала кричат:

— Почему вы на птиц нападаете? Вы конкретно скажите: когда сало и мед из колхозного амбара стащили — до сева или после сева?

А мастаки-врали:

— Кто там кричит? Мы серьезные дела рассматриваем…

— Так мы и спрашиваем: всю зиму грачи в поле неубранную кукурузу всерьез клевали или, может, просто так — шутили?

После такого длинного и путаного доклада голосуют.

— Максим Максимович просятся еще побыть председателем. Какие будут суждения: кто «за», кто воздержался…

И от печки, во-о-он оттуда, дядя Филипп кричит:

— Я воздержался, и вот возле меня кум Петро спит, — тоже воздержался…

Я где-то читал, что в древнем Риме таких ораторов во время доклада принуждали стоять на одной ноге. Оно и неплохо: на одной ноге много о грачах не напоешь…

Хотя очковтиратель и здесь может втереть очки — спрячет свои ноги за трибуну. Еще и побожится, еще и клятвы начнет давать:

— Буду заботиться, радеть, беспокоиться… Буду своевременно сеять, своевременно засевать и вовремя пересевать… Выберите меня еще разок председателем.

Не выбирайте лгунов! Пусть сеют не языком, а делом!

Смешное и чудное, известно, и в поездках случается. Я никогда не обхожу дорожных усмешек.

Вот у нас в Полтаве много произошло изменений, чудесной стала Полтава. Похорошела, расцвела.

Все изменилось, изменилась, к слову сказать, и брань. К примеру, в Полтаве вместо: «Чтобы ты день и ночь в люльке качался!» — кричат: «Чтобы у тебя капитальный ремонт начался!..».

По дороге Полтава — Плоское, точнее — Мачухи — Плоское, дорога такая, что хоть прыгай, хоть скачи.

Довелось и автору этих строк ехать по такой «битой дороге»… Автобус — грузовое такси. Верх затянут брезентом. Задняя сторона прикрыта черной занавеской.

Лето, жара, в автобусе темным-темно, хоть глаза выколи.

Тронулись, слышу — какая-то молодица кричит:

— Куда же вы, человече добрый, садитесь? Вы же на мою юбку сели!

Вторая молодица просит:

— Откиньте, пожалуйста, занавеску. Дышать нечем!

Третья сердится:

— О боже! Такого черта придумали!

Будучи в городе, я остановился в гостинице «Украина».

Остановился и сразу схватился за «Правила внутреннего распорядка». Читаю:«Утверждено Министерством коммунального хозяйства УССР. 2 июля 1951 года».

Читаю, значит, и глазами пробегаю «Правила пользования телефонным аппаратом… § 4. Палец следует всунуть в ту дырку, в которую и рекомендуется. Сунете палец в другую дырочку — разговор не состоится».

Читаю дальше: «В гостинице жильцы не имеют права: ж) вводить в комнату животных…».

Не сказано только, каких животных — дойных или яловых?

Вы только подумайте — какому же это жильцу придет в голову вводить в комнату дойную корову?

Там же: «Не разрешается в гостиницу заносить и птиц…».

Каких птиц — перепелку, воробья, индюка или гусака? Живых или убиенных?

Эти коммунально-гостиничные распоряжения мне напомнили железнодорожные указания — я в тридцатых годах работал на Южной железной дороге. Указания оповещали: «Перевозить в вагонах кур, уток и гусей запрещено. В отдельных случаях в пригородной зоне перевозка птицы разрешается, но при условии, чтобы птицы не кричали и не гоготали».

И что вышло? Начали в вагонах перевозить птицу «конспиративно». Кур, уток и гусей незаметно прикрывали платками или в широкие полотняные штаны прятали.

Сидит себе симпатичный дедок в полотняных штанах и тихонько покрикивает:

— Сиди! Не гогочи!..

И никто ничего. Кто же догадается, кого дедусь успокаивал, на кого он вот так покрикивал?

И только перед самой Полтавой одна молодица от удивления перекрестилась и ахнула:

— Господи! Людоньки! Чего я только на своем веку не встречала, но такого дива не слыхала и не видала, чтобы из прорехи гусиная голова выглядывала! Да еще и ягоды клевала!

Вот до чего могут довести неясные путаные указания. А вы говорите — мало смеха на земле?