Больница наша, или проще «аптека», была и маленькая, и узенькая, и темноватая.
С улицы одни узенькие двери, с огорода два маленьких окошка… Темно!
Одно оконце закрывал Бровко (хоть ты его убей, ляжет, дьявольский пес, и спиной все окно закроет), второе мы сами закрывали. На подоконник ставили лекарства: йод и порошки.
Спрашиваю больного:
— Что с вами?
— Горло… Сужается и сужается.
Лекарь подводит больного к окошечку, стучит роговой ложечкой по стеклу и профилактически кричит:
— Слезай! Слезай, чтоб ты сдох!.. А ну, скажите: а!.. а!.. Вот барбоса нажили!.. Тю на тебя! Говорите за мной: а… а… Куда ты морду суешь? Вот чертов пес!.. Еще — а!.. а!.. Сашко! Возьми палку, сгони этого черта с окна! Еще ра-зок — а!.. а!..
Лекарь Сергей Павлович «медицинских наук» набрался, будучи полковым санитаром в Елецком полку. Была у него красивая фигура, пышные усы, больного называл «пацент», и одному лишь богу известно, как в его руках очутилось свидетельство: «Может быть в сельской аптеке фельдшером…»
Я — помощник «лекаря». Медицинские функции помощника скромные: мыть посуду, вытирать, подметать пол и вот того лохматого «черта» с окна палкой прогонять.
Помощнику двенадцать лет. Он важно шмыгает носом и долго-долго разглядывает высоконькую бутылку. На бутылке страшный рисунок — голый череп! А сверху неразборчивые буквы: «Spiritus».
О, боже! Что это за страховидное диво «Spiritus» там на дне сидит?
Набравшись смелости, я, оставшись один, заглянул в бутылку. Ничего страшного нет. Пусто, и донышко сухое. Вот какое чудотворство!
Помощнику и невдомек, что там в самом деле сидело лихо, да вчера Сергей Павлович на пару с волостным старшиной это лихо, эту бешеную жидкость всю ночь терпеливо тянули через узенькое горлышко. Тянули, тянули и сами под завязку набрались… Утром их, утомившихся, нашли в арсеньевском хлеву. Старшина милостиво перевесил рябой свинюшке начальственную цепь с бляхой и бормотал: «Носи!.. Хрюкай!.. На то ты и свинья!..»
Прием… Болезни разные…
— Ногу в колене раздуло… Меланка, жена моя, и папоротник прикладывала, и горячими отрубями припарки делала, и любисток с луком прикладывала… А оно гонит и гонит…
— Что это у вас — косой резануло?
Больной о своей хворобе рассказывал шепотом:
— Какая там коса — урядник нагайкой резанул.
Деды жаловались на «божеские» проделки:
— Живот!.. Извините, раздуло, как бубен. Мы же вот это… со старухой посвятили на спаса яблочек и грушек… Да и свяченых наелись… До этого не ели, закона держались… Старуха одну-две грушки пожевала, и все. А я в охотку — две мисочки хватанул. Так теперь хоть кричи: кар-ра-ул!..
— А у меня под ложечкой сосет. Сосет и тянет. Тянет, тянет и не отпускает. Выпьешь чарочку-две, оно немного и отпустит.
С детьми целая морока.
— …Привязала я ее к возу за ножку. «Играйся, — говорю, — Оленка, играйся… Маме некогда, маме жать, снопы вязать. Играйся, деточка, сама». А она игралась да что-то, глупенькая, и схватила… Может, лягушонка проглотила…
От всех болезней лекарства одни — йод и порошки. Ставится банка с йодом, рядом кладется кисточка, и внимательно по очереди лекарь спрашивает:
— Что у тебя, Вася?
— Зубы болят!
— Ага… Раскрывай рот.
В баночку всовывается кисточка, и больному смазывают зубы. Известно, больной, сжав зубы, дрожит… А Сергей Павлович, смазав зубы и нёбо йодом, на прощанье еще и в лоб ткнет.
— На всякий случай… Может, голова заболит.
А очередь все подходит и подходит.
— А у тебя, Степа, что?
— Печет.
— Где?
— Вот тут.
— Подними сорочку.
И снова йодом смазывается голое тело.
— Где же вы, Сергей Павлович, мажете? Я же вам сказал — вот тут, а вы вон где кисточкой мажете.
Больные, у кого болят глаза, подставляют затылок. Лекарь мажет и ненароком спрашивает:
— А что у тебя, Петя, с затылком?
— Да у меня, видите, с затылком ничего. Он, можно сказать, здоровенький, вот глаза… Да мама еще дома сказали: пусть помажут сзади, а то спереди если мазанут, то и глаза повылазят.
Сергей Павлович удовлетворенно кивает головой и продолжает мазать.
Побывал я недавно в родном селе! Мама моя родная! Встань посмотри! Какие огромные перемены. Какая просторная и красивая больница! Чистая, светлая. Окна большие, двери широкие, врачи квалифицированные. Среди них доктор-гинеколог.
— Разве вы не припоминаете Надийку? — говорят мне. — Вот ту Надийку куцоволосивскую. А ну вспомните!
— А-а!.. Помню, помню… Как же не помнить? Мы с ней вот тут, на этой дорожке в мисочки играли! Надия! Такая беленькая…
— Эге ж, эге ж! Так это она… в Харькове закончила институт. Комсомол ее туда послал. Кончила и говорит: «Поеду в родное село работать… доктором». Гинекологом работает. Такая аккуратная, душевная…
Конец печальной старой медицине!