Олег с Игорем третий день просились пойти кататься на большую горку. Как снега навалило, поставили забаву возле ярмарки. Народу там с утра до вечера просто тьма — не протолкнуться. Не пустят малых из терема с одной Славкой, тут сопровождение посерьезней нужно. Пришлось няньке пойти разрешения испрашивать.
Добежала она до покоев княгини, да приостановилась за дверью. Услыхала шаги Прозора и голос князя. Хотела уж в другой раз зайти, да тут как раз княгиня спросила:
— Почему вы не можете просто его отпустить, как сил наберется?
— Потому что он любимый сын Кайдухима, — мрачно ответил Прозор. — Пока Коркут в терему живет, сдерживает то набеги лихие на наши южные границы — понимает хан, что только так можно сыну жизнь сберечь.
— А про моих сыновей кто подумал? — крикнула Рогнеда, как баба простая, сорвалась. — Болен Коркут, ярость в нем клокочет, уж из берегов тот поток выплескивается…
— Не ведал я, что тем все обернется, — задумчиво ответил князь. — Кабы наперед знать…
— Отпустим мы его, так по весне Кайдухим войной пойдет на наши земли, не остановят его заставы южные — снова открыл Прозор горькую правду. — Нет у нас сил таких, чтобы против полчища степного выстоять.
— Положим дружину зазря, разорят наши земли степняки, до Града дойдут, терем спалят — тем и закончится… Не бывать этому! — стукнул кулаком по столу князь.
— Да, неужто ничего с тем поделать нельзя? — сквозь слезы уже княгиня вымолвила.
— Отослать можно Коркута подальше из терема, — предложил Прозор. — Хоть к морю дальнему, хоть в лес дремучий… Отпускать на волю, к отцу вертать — нельзя, об том даже речи идти не может.
— А помрет он с тоски, тогда война не начнется? — княгиня, не таясь, спрашивала о том, о чем князь с Прозором думать совсем не хотели.
— Коли помрет, скрывать то будем до последнего, — честно ответил Прозор. — Сыщу парня похожего чернявого, да будем за Коркутхана выдавать, сколько получится… Ежели постараться, ни за что Кайдухим не прознает, кто под именем его сына в терему живет.
Ох, как страшно то было Нежданке услышать. Поди, ничего жизнь человеческая не стоит, когда военные дела вершатся.
Не отпустить — так помрет. Из терема к праотцам уйдет либо у моря кончится, да все одно — помрет в неволе свободная душа. Отпустить — война начнется, в которой не выстоять княжеской дружине, — то такая беда страшная, даже представить невозможно.
Как уж тут быть? Помоги, матушка Макошь!
Побежала Нежданка со всех ног вокруг терема. Задирала подбородок повыше, чтоб слезами горючими Град не затопить.
А что за бубны на морозе звенят? Шульга то, Балуй да Телепень — узнала уж Нежданка напевы родные развеселые. Скоморохи снова в Град заехали — вот уж радость какая!
Не пустил Прозор княжичей на ярмарочную горку кататься. Разревелись оба, разнюнились, котомки собирать начали, чтобы из терему уйти от такой несправедливости несусветной. Всем мальцам в Граде можно ходить на горку кататься, а им, княжичам, запретили строго-настрого.
Пообещали Олегу с Игорем, что для них в терему свою горку поставят, краше, чем на ярмарке. Да крепости снежные еще возведут, велели идти флаги придумывать да малевать. Тогда уж ладно, — княжичи нехотя согласились, начали котомки походные разбирать. Заспорили еще, кому какой герб выбрать для своей крепости.
Сызнова Славке пришлось им все сказки любимые по три раза пересказать, чтобы уж героя для стяга кажный себе назначил.
Прислал Рагоза в терем десяток крепких дружинников — из тех, кого Прозор на непричастность к заговору уже проверил. Дали им лопаты широкие, указали, в каку сторону снег грести.
Длинная снежная горка под окнами князя на глазах растет. А меж кустами шиповника в садике княгини две крепости снежных строятся — правая для Олега, левая — для Игоря.
Погода чудесная зимняя стоит, снегири по веткам скачут. С утра до вечера Славка с княжичами на дворе гуляют, за строительством горки и крепостей надзор ведут.
В нижний ряд снежный ком по росту Олега дружинники меряют, а верхние — по Игорю с шапкой ровняют, чтоб уж одинаковые снежные башни получались, с толстыми стенами.
Обронил Игорь свои рукавички, сам не помнит, где. Пошла Славка вдоль горки их поискать, под ноги смотрит внимательно — мож, засыпали снегом. Не заметила сама, как в плечо дружинника нечаянно уткнулась. Отскочила в сторону, зарделась. А уж он побледнел, слова вымолвить не может. Смотрит на нее глазами Власа — батюшки родимого, лопату в снег упер да держится крепко.
— Нежданка, ты что ли? — спросил, наконец. — Жива?!
Яромир! Братец старший! Вона уж как довела судьба свидеться… Прижала пуховые рукавички к губам, одним взглядом умоляет не выдавать ее.
— Славкой меня кличут, добрый молодец, — вслух сказала, да уж еле то вымолвила.
А сама подбородок вверх дерет, чтобы на расплакаться, дышит тяжело, чтоб совой не раскричаться.
— А мы с Всеволодом в дружину подались, — Яромир сказал. — Токмо меня одного в терем прислали башни из снега строить.
— Славка, ты их нашла? — подбежал Игорек, обхватил любимую няньку, носом в тулуп уткнулся, с недоверием на бородатого дружинника молодого смотрит. — Пальчики стынут.
— А мы вот рукавицы потеряли, — дрожащим голосом нянька вымолвила. — Не замечали вы тут таки махоньки беленьки варюжки?
Яромир только головой помотал, сам боится слово сказать, чтоб голос его волнение не выдал.
Присела Нежданка к Игорю, стала дыханием озябшие пальчики отогревать, натянула свои серенькие варежки, в рукава заправила, чтобы уж энти не потерял.
— Так пока погуляй, а я еще твои поищу, — ласково княжича попросила.
Обрадовался Игорь да побежал уж новый снежный ком по своему росту мерить.
— Как же ты тута? — Яромир выдохнул, вложив в такой простой вопрос так много смыслов.
Нежданка молчала, слезы уж по щекам сами катилися — не остановить.
— Нету никого, не бойся, говори, — Яромир шепчет. — Всех дружинников на обед уж покликали, ушли в гридницу щи хлебать.
Все равно ни слова не может Нежданка вымолвить. Да, и как уж то все обскажешь, что за три года с ней приключилось. Понял, поди, старший брат, да, сам заторопился новости сказывать:
— У Услады уж трое деток: Святогор, Млада да Румянка, у Отрады двое мальчишек: Гордей и Горазд, у Забавы одна девка Улыба, да такая боевая — вся в мать пошла. Истома еле народила девчонку хворую, Долгожданой назвала, — почти, как ты, значит…
«Эх, почти, да не совсем…» — подумалось Нежданке.
— Добросвет жениться хочет на Загляде, давно выбрал невесту по сердцу, — продолжает Яромир. — Он ей тоже люб, да родители не отдают девку в нашу худую семью, страдают жених с невестой, да пока не уладится…
— Сорока как? — наконец, Нежданка нашла в себе силы хоть что вымолвить.
Почему о мачехе в первый след спросила — сама не знала.
В ответ Яромир только рукой махнул.
— Все пропила… Два раза уж из колодца доставали — сама туды лезет, утопиться норовит. Второй раз едва откачали, а она все одно — кажный день у колодца сидит, ревет в голос, жизнь свою погубленную оплакивает… Бабы уж с дальнего колодца воду носить стали, крюк такой делают с полными ведрами, только бы уж с Сорокой не встречаться.
— А Богдаша, Авоська, все? — спросила о младших Нежданка.
— Авоська уж вот такой вырос, — улыбнулся Яромир и показал на черенке лопаты рост самого младшего братца. А Богдан… Коли б Искра и Златоцвет всю душу в него не вкладывали, тоже бы уж помер давно. Бывает, так задыхается, ажн синеет. И ночью кошмары снятся, и днем видения страшные по пятам ходят.
Нежданка потому и спросила, что боялась чего-то такого.
— Сказывают, приворожила Сорока тятеньку, чтоб обженить. Теперь вот он ее на тот свет за собой тянет, а она зацепила черной нитью колдовской Богдашку и других тож. Почто только детушки безвинные страдают…
— Яромир, хватит лясы с девкой точить, иди щи хлебать, — закричал молоденький дружинник, выбежав из гридницы на мороз без тулупа.
— Ступай, — испугалась Нежданка, — Чтоб уж чего не подумали…
— Мы тута еще до конца седмицы будем, — успел сказать Яромир.
Подхватил лопату да пошел на обед.