Неждана

Глава 61. Встреча с Беляем

Ох, сколько снега кругом… Куда ни ступит нога, везде по пояс провалиться можно. Говорил Коркут про тропки звериные, так хоть бы где следы какие сыскать… Уж по ним тогда пойдет в лесную чащу. К медведям.

Вспомнила не сразу, что спать уж медведи должны до весны. Совсем запамятовала, как в природе заведено. Плясал Гуляш со скоморохами и зимой, и летом. Как уж он на воле? Сумеет ли приспособиться? Али снова к людям прибьется? Только бы уж добры они к нему были…

А Шубейкин как? Недолго совсем медвежонок со скоморохами пробыл, чай, хоть он не забыл, как на воле жить? Нашел косолапый приют на зиму, убаюкали Шубку метели?

Коли медведи уже спят в лесу, тогда Нежданка… Хоть к волкам пойдет! Кого на пути из зверья встретит, всем рада будет. Как же страшно совсем одной остаться, для всех чужой по свету бродить.

И мать ее не ждала, и отец сквозь Нежданку смотрел. Ванька исчез навсегда, да Коркутв лесу бросил. Из-за того обиднее всего да больнее, если рассудить. Он один из всех в любви ей признавался, кричал о любви.

Чтоб его спасти, она из терема сбежала, когда жизнь ее хоть чуточку налаживаться стала. А он бросил ее так жестоко — зимой в лес завез, да одну без теплой одежи оставил. Даже словечка на прощания не сказал…

Лишь на пару деньков чувств у него не хватило. Разве уж бывает така короткая любовь?

Видать, совсем нельзя ее, Нежданку, любить. Не для счастья, поди, она рождена, а на мучения, на верную погибель…

Может, хоть совы, волки, лисы да вороны примут ее к себе? Пусть ненАдолго, а все же не одна помрет, будет кто живой рядом. Потому как жить так уже невмоготу. Долго она с судьбой злой боролась, да всему предел наступает. Закончились силы.

Шла и шла она одна через снега. Заливалась слезами горючими, от того стыли щеки. Да быстро вымораживал сердечную водицу лютый ветер — ничего не оставалось, как душу изнутри продувал.

Думы тяжкие, жестокие сознание путали.

Несколько раз чудилось Нежданке, что видит она горящие глаза волков в темноте, один раз даже цельну стаю среди елок приметила, да все куда-то девались потом. Неужели, даже волки лютые голодные ее стороной обходят? Даже на добычу лютому зверю не годится?

Странно так снег сегодня ночью падает — справа хлопьями густо летит, дальние горки укрывает, слева над топями вьюги да метели кружат, ивовые кусты к земле пригибают. Пока не спустилась с холма, хорошо видать, что на болотах делается.

А вот прямо над Нежданкой теперь и снежинка не пролетит, и ветерок не дунет. Получается, даже буря снежная ее стороной обходит, с собой не берет. Буря — злая нянька, да быстро убаюкает.

В чем же провинилась Нежданка перед богами, что бросили ее совсем одну?! Даже смерти скорой никак не сыскать.

Да, сама уж знает, в чем виновата. Кто ж такое девке простит, что давеча с Коркутханом…

Все, нет сил дальше идти. Как вспомнила очи черные, слова его страстные, подкосились коленки. Здесь уж тогда и останется. Упала Нежданка в снег, зарыдала горько.

Темно сталось давно. Да, луна все ж таки ярко сияла в тот вечер, снег под луной серебрился. А тут как темная тень сверху упала, тучей косой наползла, последние искры света на снегу погасила. Или ослепла уж Нежданка от слез, все глаза выплакала?

Подняла она личико зареванное в синее небо. Хочется хоть разок еще взглянуть на Матушку Макошь да попрощаться.

А там… Там огромный седой медведь над ней встал, лунный свет, ветер и метель собой загородил.

Вот уж и конец ее пришел. Даже лунного света для нее боги пожалели, последний взгляд на звезды великанским медведем заслонили.

Чай, прогневалась на нее Матушка Макошь, сильно осерчала, не хочет с Нежданкой и прощаться, к праотцам проводить.

Наклонил тем временем медведь свою огромную башку и стал лбом о бархат платья тереться. Силы в нем столько… Захотел бы — в миг девчонку разодрал.

А он так бережно толкает ее наверх, чтоб в снегу не сидела, вставала и дальше шла.

Дыхание у него ледяное али вовсе никакого нет — не разобрать уж. Пар из пасти не валит, как у живого зверя на морозе. Да, кто ж он тогда? С неба звездного сошел, не иначе…

Неужели хочет медведь, чтобы шла она дальше, чтоб продолжала свой путь? Получается, и звери дикие лесные принять ее к себе не хотят? И тут она всем чужая? Даже помереть на холме не дадут и отсюда прогонят?

Куда же ей теперь?

— К людЯм меня толкаешь? — прямо уж у лобастого медведя спросила. — Нельзя мне даже помереть в лесу?

Качнул он косматой башкой да толкнул ее посильнее — в ту стороны, где дальние трубы безвестной деревеньки в небо дымят.

— Горе я всем несу и погибель, — грустно призналась. — Нельзя мне в деревню, ведьма я злая, не иначе. Кого хошь погубить могу. Да, и сама жить счастливо так и не научилась… А зачем жить тогда без любви, без улыбок да без надежд?

Замотал медведь огромной башкой, лапами затопал, снежную пыль поднимает — сердится, несогласный он.

— Да, как скажешь, — выдохнула Нежданка. — Только нет уж сил больше идти… Холодно… Замерзаю я… Не чувствую ни рук, ни ног… Да, и сердце уж три дня как в ледышку превратилось.

Замолчала, устала говорить. Подбородок повыше подтянула, последние слезки льдом на щеках застыли.

— Ты, наверное, мое последнее видение на этом свете, — улыбнуться медведю постаралась. — Спасибо, что пришел, одну не оставил… Страшно помирать одной… Не так страшно, как жить одной на белом свете… А все ж таки… Очень страшно. Коли Матушку Макошь встретишь, так поклон ей от меня передай… До самой земли поклон… За все ее благодарю…

Обняла она медведя обессиленно, да закрыла уж Нежданка глаза — на самом деле помирать собралась.

Зверь седой огромный, знай, свое ревет, мордой в лицо ее тычет, поднять на ноги девчонку старается. Не хочет отпускать, чай, и не пожила вовсе.

Да, уж как ему согреть, коли сам не живой?

Вел ее Беляй по склону холма от самой охотничьей избы. Собой, где мог, загораживал — от стаи злых волков, от лютого ветра да метелей уберег. А, коли сердце в ледышку превратилось, тут уж как помочь?

Вся сила Рода в его лапах сейчас. Готов он поднять Нежданку да нести через снега.

Да, ежели не осталось в девчонке воли жить, как уж тогда силу предков ей передать?

Пока билась она отчаянно за жизнь свою, весь Род, как мог через него, Беляя, Нежданке помогал. Шел за ее спиной, чтобы зло в страхе отступало.

Там, где сам не справлялся, боги древние на помощь приходили. Даже Матушка Макошь в зверином обличье с небес спустилась, чтобы девчонку от злой толпы в Поспелке уберечь.

Но тогда все иначе было. Тогда сама Нежданка за жизнь свою боролось. Потому и готовы были древние боги ее защищать, просьбам ее внимали.

Да, и Род по пустякам богов не беспокоил, щедро силой своей делился, что уж накопили веками предки — все отдать были готовы.

Не хватило у Даренки любви для своей тринадцатой дочки, не смогла мать ей сердце любовью наполнить, дать опору в жизни — то большая беда. Да, все ж стоял за Даренкой целый Род, и было в нем много крепких и сильных людей со светлыми помыслами, с добрыми сердцами. Все лучшее, что было в них, — все для нее.

А теперь…

Коли сама за жизнь биться перестала, тут уж никто не поможет.

Нежная тихая песенка летела издалека над заснеженными холмами.

Замела уж метель Нежданке косицы, побелело личико, иней бахромой на ресницах застыл, и сквозь зимний настойчивый ветер вдалеке пробивалась в сознание простенькая песенка. Она как последняя ниточка связывала девчонку с этим миром.

— Ванька, — прошептала. — Там Ванька… Ищет меня… Надо идти… Волки тама были… Надо уж идти встречать…

Откуда только силы взялись. Разлепила застывшие ресницы, голову подняла. Медведя за шею обхватила да встала. Плащ свой бархатный вокруг стана обернула, чтобы тепло хоть какое давал, а не под ногами у земли путался. Капюшон на морозные косы накинула, шнурок туго затянула, чтобы ветер злой не задувал.

Да, и пошла уж потихоньку на звук, — чай, слышит хорошо, откуда свистулька поет. Чутко слышит.

Как увидала фигурку вдалеке, так и побежала.

А Беляй рядом спешил, опору давал, чтоб в глубокий снег не провалилася.