Неждана

Глава 53. Как Шубейку приручить, или Где взять гитару?

От долгих прогулок на морозе Олег с Игорем оба засопливили. Оставила их княгиня в терему сидеть, то есть, — лежать под одеялами, отвары медовые пить.

А мальцы от болезни сонные какие-то сделались. Только начнет им Славка сказочку веселую сказывать, а они к середине уж сопят — в сон глубокий провалились. И подолгу так спят, что потом часа три девка без дела бродит.

Придумала она уж тогда кажный день к Ванде бегать. Гостинцев Шубе несет, какие от обеда в терему остаются. Уж больно тощий медведь — от пропитания из рук людских отказывается, голодом сидит.

Нежданка поодаль косолапого примостится, начнет ему сказки лесные сказывать, убаюкает голосом своим, что княжича малого, — уж тогда вроде Шубейкин начинает к ней доверием проникаться.

Жердяю не по нраву то, ревнует медведя, да, коли сдохнет звереныш от голода — тоже разорение выйдет. Где еще медвежонка другого сыщешь, — чай, не каждый день таким товаром на ярмарке торгуют, да еще зимой, когда медведи в спячку залегли.

За три дня привыкать Шубейкин к девчонке стал. Уж готов принимать от нее угощение. Из рук еще не ест, да, коли положить и отойти, так уж и рыбкой сырой не побрезгует, и каше из чугунка будет рад, и орешкам лесным. А в кашу Нежданка медку подбавляет по ложечке.

Шульга, конечно, не утерпел, с разговором про Морицу на второй день уж подскочил:

— Как там в тереме…?

Только вопрос свой начал, да Нежданка уж поняла, об чем.

— Несчастная она, черная дыра у нее в душе, — хмуро ответила. — Оттого злая да жестокая. Никому житья от нее нет.

— Мож, есть у нее мечта кака? Грезит о чем горлица ненаглядная? — с надеждой Шульга спросил. — Уж я в лепешку разобьюся, да исполню.

Как не слышит, что Нежданка ему поведала.

— «Горлица» твоя с утра до ночи песни нескладные голосит о несчастной любви, — мрачно Нежданка сказала, всю правду парню выложила. — Поди, уж полдюжины гуслей на щепки извела.

— МузЫку, значит, любит… — мечтательно Шульга прошептал. — Уж я ей свои песни сердечные напою…

Посмотрела Нежданка на парня с сочувствием и состраданием. Чай, не от любви к скомороху Морица страдает, а ему все без разницы.

— Гитару она вроде хотела, — вдруг няньке вспомнилось. — Не знаю, что за диковина, — не сыскали то в княжестве.

— Гитару? — Шульга встрепенулся и просиял. — У Балуя спрошу, он все знает, мож, подскажет, где добыть.

— Зря ты все это затеял, ой зря… — покачала Нежданка головой. — Не заткнуть ту черную дырку в душе никакой гитарой.

— А я настойчивый, — Шульга улыбнулся. — Упорный! Добиваться буду!

Нежданка только рукой махнула.

Из всех парней на свете скоморох с трещоткой на шее будет последним, в чью сторону Морица соизволит башку свою желудевую повернуть.

Да, не стала уж больше Шульгу отговаривать, он с мечтой о Морице третий год по земле ходит. Нельзя у человека таку драгоценность отнимать, грезу губить. Чем жить тогда станет?

На четвертый день прибежала Нежданка к Шубейке пораньше, как из терема смогла вырваться, да такое уж увидала…

Подтянул Жердяй медвежонка вверх на цепи, на задние лапы поставил, а сам цельный чугунок углей раскаленных на землю опрокинул. Урюпа рядом присел — бубном звенит, а Жердяй медведя крепко на углях держит, тому лапы жжет, так он их вверх вскидывает по очереди. А со стороны посмотреть — вроде как пляшет звереныш. Паленой шкурой на весь двор воняет, ревет медвежонок обиженно — больно.

Только-только довериться человеку попробовал, и тут такое предательство, таки мучения…

— Да, что ж ты делаешь! — с разбегу бросилась Нежданка на Жердяя, в бок толкнула.

Тот на ногах не устоял, в снег повалился, цепь медвежью из рук выпустил. Медвежонок за трактир убежал, под бочками пустыми от людей схоронился.

Нежданка одна против Урюпы и Жердяя на весь двор раскричалась. Хотел ей Урюпа по шее съездить — уж накопилось у него, да тут Шульга вперед вышел, сказал, что не даст девку обижать. А угли те за шиворот Урюпе с Жердяем в другой раз засыплет — уж посмотрят все, как они тогда запляшут.

Тут уж и Ванда из трактира выскочила, как разобралась, из-за чего свара на дворе, да запах паленой шкуры учуяла, так сразу и сказала Жердяю, что больше углей ему из жаровни не даст да на своем дворе не позволит над зверем измываться.

Нежданка пошла на задворки, где Шуба за бочками ревел, прощения у зверя просила за сиротство его да за все зло, что люди причинили. Матушку Макошь призывала, помощи ждала.

Вернулась в терем из трактира зареванная, сразу к себе побежала лицо умывать да подол платья от угольков, от золы отряхивать.

Смотрит, а кто-то снежками в ее скло кидался, пока она к скоморохам бегала, — следы остались. Коркут — не иначе. Выглянула в окно — сумерки уж на дворе, а степняка длинного и тощего хорошо видать. Присел опять на той же ступеньке, лбом в резной столб уперся — ждет.

Сызнова побежала по терему. Пригнувшись, на то же крылечко пробралась.

— Коркут, — позвала.

— Дам я тебе слово, — прохрипел сдавленно. — Жизнью своей клянусь не палить огнем землю русскую, не будет набегов на ваши поля и деревни, пожарищ да разорения… Ничего не будет!

— Ко вторым петухам сюда спускайся, — прошептала.

Сказала, да и убежала. Пошла клочок бересты искать, чтобы письмо княгине да княжичам оставить, прощения за все попросить. Жальче всего было с Олегом и Игорем расставаться, не хотела, чтоб мальчишки предательницей ее считали. Чай, поймут, когда вырастут, что за-ради жизни Коркутхана она на такое решилась. Очень бы хотела, чтобы поняли.

Еще до первых петухов он ее на дворе ждал. Всю ночь не спал — не верил, что свободу обретет, да лунная девка судьбу свою с его навсегда переплести готова. Коли доберутся до шатров, так женой ее назовет. Третьей, да самой любимой. Не по нраву то отцу придется — уж знает, да на чудо надеется.