Неждана

Глава 74. Подкова на счастье

Уж на что спокойным, добрым да разумным слыл князь Владивой в кругу семьи, да и он на этот раз бушевал пуще бури морской.

Не простил Морице последней выходки. Уж сколько слез мать из-за нее пролила, за три денька на десять лет Рогнеда постарела. Залегли морщинки на лбу глубокие, да больше не разгладятся. А на сердце раны какие? Никому того не видать, а он все чувствуют, боль жены разделяет.

Любит князь Рогнеду свою, никому не позволит ее обижать, даже родным детушкам.

Любовь Морицу обуяла? Отлично! Свадьба через неделю. За кого замуж пойдет? Да, за скомороха!

Чтобы поближе к народу держалась, не срывалась в неведомы дали своих баллад, по колдушкам не бегала, по амбарам с мудозвонами не терлась — себя да семью не позорила.

Сказал князь — как отрезал. И не своротить его ничем. Объявили уж народу, что Морица замуж выходит. Теперь точно не отступится князь после такого заявления. Имя жениха скоро огласят, как уж и с энтим определится.

Не думала, конечно, княжна, что ее побег из терема на три дня легко простят да забудут Но чтобы прям бедой та забава обернулась… Такой суровой кары от отца она не ждала.

Давеча на заднем дворе с неба упала, с гусенка толстого сорвалась. В терему так все хохотали, что стены дрожали. Теперь ее все «чудом в перьях» и кличут, не иначе.

Думала Морица, как приворот получится, так и домой она вернется. Ее пожурят да простят, как много раз до энтого бывало. А так и обряд нарушил Прозор — не довела Бабура дело до конца, и еще такое наказание страшное отец выбрал.

За чумазого вшивого скомороха дочь родную единственную насильно выдавать?

За то в Цвелизованных землях засудили бы любого родителя. А у нас что? Темка дремучая, беспросветная.

И что самое обидное — никакой поддержки княжне. Хоть от кого бы, а?

Все ладошки только потирают от радости: «И поделом Морице!» — шушукаются. Кабы два десятка малиновых вокруг терема не шагали днем и ночью, уж давно бы на заборе, на амбарах да на коровнике что-нибудь соромное об княжне намалевали. Писали раньше непристойности разны, теперь завсегда у ключницы в ближнем амбаре ведро с краской стоит — те письмена затирать.

Замуж за скомороха?! Она — княжна Морица?!

А Звонило и вовсе в бочку засмолили да в сторону Необитаемых земель с корабля столкнули. Уж сам тесть Колобуд ему ту бочку в винных погребах выбирал, сама теща Вьялица смолой кипучей донце запечатала.

Прозор даже думать не хотел, как к подобной жестокости отнесутся в Цвелизованных странах, коли прознают. Ноту протеста с воздушным змеем пришлют — не иначе. Да, пусть спасибо скажут, что не им отправили энтот гостинец бочковой. Может, из-за него нас еще от скачек на подушках в следующем годе отстранят?

Вчерась Прозор кликал Балуя, велел в терем кого из скоморохов прислать для женитьбы на княжне. Молодого, ладного, непьющего, да уж такого, чтобы спуску девке не давал.

Не сторонник Балуй таких поспешных решений по вопросам женитьбы. Не хотел на себя всю ответственность брать за выбор, да и распри меж скоморохами не желал.

Велел всем своим вечером собраться в трактире «У Сивой кобылы» — вопрос сурьезный решать. Кто женихом в терем пойдет, а кто сватами — пора уж определиться.

Попросил Ванду на энтот вечер стол длинный накрыть напротив входу в трактир. Сам во главе стола сел, репами печеными из чугунка перекидывается — остужает.

Первым Жердяй приплясал, у двери все ж таки приостановился, бережно отворил да дальше лягухой пляшет.

За ним Небалуй бочком протиснулся, в дверь чудом прошел, да сразу об лавку запнулся, об стол головой ударился. Ванда тут как тут, монетку медну ему ко лбу приложила. У нее завсегда в переднике все необходимое для первой лекарской помощи. Квасу Небалую принесла, чтоб не так обидно было шишку на лбу растить.

Толстый Пересмяк пузом дверь толкнул, пирога с рыбой заказал, на край скамьи присел, Небалуя с другого конца вверх подкинуло, бедолага весь квас на себя и пролил.

Ванда с тряпкой подскочила, чтоб оттереть. Небалуй застеснялся да уклонился. Тут ему печена репа по шее и прилетела. Ванда уже привычная — к ожогу подорожник прилепила, Балую пальчиком погрозила да за пирогом рыбным побежала.

Телепень с Урюпой на ходу об чем-то спорили — про рыбалку что ли, перед дверью замерли, один другого пропустил, да дальше спор продолжили. Тощего Свирю за ними сквозняком в трактир затянуло.

Урюпа руками в сторону махнул — щуку из вчерашнего сна показать хотел, чтоб Телепень уж понял. Небалую нечаянно в левый глаз локтем попал. Тот правым глазом заплакал от обиды. Ванда уже с примочкой торопится. Прислонила несчастную жертву обстоятельств к груди, по головушке лысеющей гладит — утешает. Тут уж Балуй ей строго пальцем погрозил, она разулыбалась — понравилось, что любимый ревнует.

Ну, и последним Шульга торопится — костюм фиалковый, щеки румяны, бубенцы золотые на колпаке звенят — картина писана, если не приглядываться. Да, уж мрачен челом, в себя погружен, горе какое у человека — не иначе. Забыл уж совсем, что над дверью подкова висит на счастье, и там у нее гвоздик один выпадает. Как дверью хлопнул, так подкова со стены и сорвалась, в лоб ударила, по носу проскользила да царапок на щеке оставила.

Еще медна монета и два подорожника от Ванды — для скомороха. Это ж надо про подкову забыть и так дверью шваркнуть? Любовь уж, не иначе.

— У меня скоро подорожники закончатся, — она всех предупредила. — Зима на дворе, где новых взять? С некоторыми скоморохами расход лекарственных трав больше, чем в большой праздничной драке с поножовщиной.

— Добуду, дорогая! — Балуй улыбнулся. — И подорожники добуду, и ландыши тебе на радость. Не серчай.

Ванда уж изнутри сияет от слов таких нежных.

— Ну, что, кто хочет в терему жить? — хмуро спросил Балуй.

Все руки подняли, кроме Небалуя.

— Ты чего? — брат удивился.

— А я без тебя пропаду, — захныкал Небалуй. — Ты ж не поднял, — значит, не хочешь, тогда и я не хочу.

— Правильно, неча там делать, — Балуй согласился. — Мы еще с тобой свое не отплясали по долам и весям.

Небалуй от волнения пятак со лба на пол уронил. Хотел за ним под стол сползти, да Телепень придержал:

— Не надо. Подорожники заканчиваются. Там темно, опасно, Пересмяк сапоги снял — задохнешься, не откачаем.

Небалуй икнул да послушался.

— Кто хочет примаком в терем войти? — по-другому малость Балуй задал вопрос.

Все руки еще после первого вопроса держат, а Свиря уж опустил.

На него посмотрели с интересом.

— Не тот у меня характер, чтоб с тещей под одной крышей жить, тестю в пояс кажный день кланяться, — хмыкнул Свиря.

— А кто хочет кажный день слушать, как Морица баллады поет? — Балуй продолжает честные выборы жениха для княжны.

— Ну, уж нет! — тут и Урюпа руку опустил. — У меня от фальшивых нот зубы сводят, не сдюжу.

— А кто хочет, ежели в семейной жизни с княжной как провинится, в бочке засмоленной к Необитаемым землям по морю вплавь пуститься? — Балуй и это решил уточнить.

Тут уж сразу Пересмяк и Телепень руки опустили.

— Я не могу в бочке, я темноты боюся, — Пересмяк пояснил.

— Да, тебя в бочку только кусками затолкать можно, — заржал Урюпа.

— А я просто не хочу, я гордый, — надул щеки Телепень.

— Он Прозора пуще смерти боится, — шепотом выдал Свиря.

С поднятыми руками за столом остались только Шульга да Жердяй. Ну, с первым все ясно — Любовь у него. А второй как так долго продержался?

— А кто не хочет с нами в Китайну импрею поехать весной по культурному обмену? — нашелся уж Балуй что спросить

Тут и Жердяй руку опустил.

— С того бы и начинал, — хмыкнул. — Уж рука зазря затекла. Мож, я всю жизнь на пандов мечтал посмотреть.

— На пандов денег нет, — сразу предупредил Балуй. — Да, они в Красной книге, к вывозу запрещены.

— Чай, ландыши у нас тоже в Красной книге у писаря, — напомнил Урюпа.

— У нас у писаря мыши обложки сглодали, — хитро вывернулся Балуй. — Коли нет красной обложки, уж кака така Красна книга?

Все заржали, а Небалуй снова икнул.

— Остались еще вопросы каки? — Шульга о себе уж напомнил.

Он так и сидел с поднятой рукой, все ждал каверз.

— Так ты один у нас счастливчик остался, — Балуй заметил. — Ты женихом в терем и пойдешь, а мы уж сватами — с боку-припеку.

— То сразу уж стало ясно, когда на Шульгу подкова упала, — заметил Телепень.

— На счастье! — романтично закатила глаза Ванда.

— Вообще-то сначала по лбу, потом — в нос и по щеке саданула, — поправил Небалуй. — Энто множественная травма так-то.

— Да, видать, правда, на счастье, — хмыкнул Балуй. — Только энтот дурак от любви своей забыл, что там гвоздик выпадает, и дверью хлопать нельзя.

— Ну, вот, миром и порешали, — вечером в каморе вспомнил Балуй. — А могли бы морды друг другу набить, не разобравшись.

— Ты настоящий руководитель! — с восхищением воскликнула Ванда.

Крепко прижал он ее к себе да поцеловал.

«Мож, мне тоже к лету дверью хлопнуть? — подумал Балуй. — На Ванде точно женюсь! Чуть погодя»