Неждана

Глава 64. Имена да наказы родительские

На третий день, как очнулась, Нежданка уж вставать с постели начала. На четвертый — смогла на печку залезть без помощи тетки Нелюбы. Перебралась уж туда с периной, подушками да двумя одеялами.

Отвары медовые на травах пьет, Марыську под боком у себя гладит — на поправку быстро пошла от таких сильных лекарств.

Через седмицу Нежданка уж с утра вместе с теткой Нелюбой вставала, помогать по хозяйству старалась. Да, так неловко то выходило.

Ни кашу сварить, ни опару поставить, ни за скотиной ходить — ничего девчонка толком не умела. К прялке с какой стороны подойти — тоже не знает.

Обижалась на себя, плакала. А Нелюба уж так смеялась — понять не могла, как девка крестьянская в шестнадцать годков пироги в справной печке испечь не может — то в угли сожжет, то все тесто у нее в разны стороны расползется.

— Как же ты жила раньше? — с удивлением Нежданку спрашивала.

— Да, по-разному… — лохматая в ответ только плечами пожимала.

Не хотела сказывать, как при мачехе росла, да Сорока ее ни к чему в дому не подпускала.

Как свистульки певучие лепила с утра до вечера кажный день — разве ж кому про то мастерство поведаешь? Под страхом смерти княжеским указом до сих пор свистульки запрещены.

Как мальчишкой-скоморохом в барабан по долам и весям стучала — тоже та еще сказочка. Мало кто понять правильно сможет. Скажут, что спала вповалку со всеми скоморохами, в баню с ними ходила… Да, мало ли еще что придумают.

Даже, как в терему нянькой при княжичах жила, байки взаправдашние и сказки волшебные сказывала — и то неважно все теперь. Чай, гордиться нечем, коли сбежала.

Как заговор в Граде раскрыла, то тайна великая. Не ей об том на хуторе языком трепать.

Ищут ее теперь и за свистульки, и за Коркутхана… Мож, еще за что… Хоть за Морицу, в амбаре запертую, да за то, что медведя у скоморохов свела, да, поди, и за платье с шубой бархатной, что Коркут для нее скрал.

Кто уж помогать такой девке возьмется, коли правду рассказать? Как откроется все, еще вместе с ней на плаху потянут за подмогу и укрывательство.

Так что, молчит Нежданка. Сопит обиженно, да пироги уж третий раз на дню новые лепит. Старается.

Лепит она хорошо, печет плохо. Не умеет совсем готовить, да почему-то не чувствует, как с печкой контакт наладить.

Стала уж думать, — мож, права Сорока была, нельзя ведьму к печи, к чугункам подпускать — все испортит.

— Тетка Нелюба, — решилась уж, позвала.

— Слухаю, — откликнулась та, перематывая пряжу.

— Только ты не обижайся уж, — на всякий случай предупредила. — Давно спросить хочу, не стерплю.

— Спрашивай уж, — улыбнулась в ответ знахарка. — Не захочу, так не стану отвечать.

— Каково тебе с таким именем… недобрым живется? — выпалила вопрос, что давно с боку на бок колючим ежом в душе перекатывался, спать не давал.

Оторвалась тетка Нелюба от пряжи, вдаль куда-то сквозь стену бревенчатую посмотрела.

. — Нежданка сама ты… Тебя не ждали… — усмехнулась грустно. — Важно то для тебя тож, потому и спрашиваешь…

— Просто я иногда думаю, — шмыгнула носом девчонка. — Кабы иначе жизнь моя началась, кабы мамка меня любила и как по-доброму нарекла, да хоть бы Жданкой вот… Мож, и по-другому все сложилось? Мож, жила бы в родном дому, любая бабья работа в руках спорилась, женихи бы румяны сватались. Уж пошла бы за кого… А так… Так ничего путнего не умею… С кем ни поведусь — одна беда выходит. Не могу то рассказать, да, уж, правда, столько горя видала — никому такого не пожелаешь.

Долго молчала тетка Нелюба, потому уж ответила:

— Не знаю я правильный ответ на твой вопрос… Сама хотела бы знать, да не знаю…

Долго потом молча сидели, Нелюба пряжу мотала, Нежданка кошку гладила.

— Тятька мой мамку обманул и сбежал, она брюхатая осталась, — вдруг решилась рассказать хозяйка. — Виданное ли дело то… Какой позор для девки в деревне… Да, хоть где позор, — вздохнула тяжко.

Нежданка сидит молча слухает. Сама краской от стыда заливается, да уж в Марыську носом уткнулась — прячется.

— Замуж она, понятно дело, после такого не вышла, а хотелось, чай — молодая, красивая да веселая… Плясать уж шибко любила…, — спокойно, ровно рассказывала знахарка, да вдаль куда-то, как в свое детство невеселое смотрела. — В родительской избе мамка жить осталась, бабке с дедом то, конечно, тоже не по нраву пришлось.

— А дальше? — наконец, Нежданка спросила.

— Невзлюбила она меня с самого рождения, сызмальства лупила страшно, — нехотя и об том тетка Нелюба вспомнила, призналась — Видишь, уж как нарекла… Бабка с дедом тоже меня терпеть не могли, шугали только да стращали… Дед «чертовым отродьем» кликал.

У Нежданки прям дыхание перехватило, как уж все с ее судьбой местами сходится. Только ее «ведьминым отродьем» вся деревня звала — разве в том и есть отличие. Зато у нее хоть отец был, да дед Василь любил крепко.

— В двенадцать годков убегла я из дома, — дальше уж тетка Нелюба сказывает. — Ой, как страшно было, девчонке махонькой несмышленой на такое решиться, — ты даже не представляешь, поди…

Грустно улыбнулась Нежданка, уж она-то отлично знала, каково это… Только не сама она убежать решилась, злая толпа ее из дома родного погнала. От смерти бежала неминуемой под чужим именем, под чужой личиной… Так с тех пор по свету и болтается, без роду, без племени, без родной крыши над головой…

— Прибилась я к старушке одной, она травами лечила, — дальше уж тетка Нелюба сказывает. — Далеко со страху я забралась, чтоб мать с бабкой не нашли, — в таку густу чащу… На хуторе диком старуха жила совсем одна-одинешенька. На ярмарке я ее встретила в деревеньке одной, она туды за покупками два раза в год ездила…Чудом, в общем, свиделись…

Нежданка уж слушала, затаив дыхание. Думала она раньше, что у нее одной така судьба сложная. Доля и Недоли — дочки Матушки Макошь, оказывается, те еще мастерицы — уж таки кружева плетут, ни за что нарочно не придумаешь.

— По дому, по хозяйству я старушке помогала… — тетка Нелюба продолжает. — Потом уж учить она меня начала премудростям знахарским… Долго учила. До двадцати двух годков моих. А мы все на хуторе в глуши лесной жили…Так я замуж и не вышла, поздно уж, куда в двадцать три…

Заплакала тут Нежданка почему-то, так тетку Нелюбу жалко стало.

— А я замуж и не рвалась, не видела я жизни доброй в семье, — все опять об своем хозяйка рассказывает, сокровенным самым делится. — Дед бабку бил, она гулящая что ли была, али так старому казалось просто…Мать меня ненавидела, мужиков каких водила иногда на сеновал, так дед потом и мамку вожжами по деревне гонял… Правда, уж вовсе ничего хорошего про ту жизнь вспомнить не могу. Хочу, да не получается. И пальцы у меня переломаны, и ожог на боку, а уж рубцов сколько вожжи на шкуре оставили — и не пересчитать.

Вона как. Уж не така горькая судьба у самой Нежданки сложилась, ей-то хорошее легко вспоминается. И как с дедом в ночное ходили, как на качелях он ее качал да сказки рассказывал. И сестрицы старшие веселые, и братья пригожие, что защищать встали плечом к плечу против княжьих людей. Тишка — добрый кот… Даже Сорока уж вожжами не лупила. По-другому изводила, конечно, да не калечила, пальцев не ломала. Боялась чего-то что ли?

— А потом старушка та померла, а я ее дело переняла, — тетка Люба новую уж историю из своей жизни рассказывает. — Так уж с тех пор и лечу людей, уж стольким страдания облегчила, а кого и от смерти спасла… Люблю я лечить, умею хорошо…

— Да, вона как меня быстро на ноги поставила, — охотно закивала лохматой головой Нежданка.

— А я вот думаю иногда, коли бы не было у меня такого детства горького, кабы малой из дома не утекла, мож, и собой бы стать не смогла иначе? — первый раз за весь разговор тетка Нелюба на девку посмотрела. — Мож, не зря оно так все сложилось, должна я была лечить — в том мое призвание.

Никогда не думала о том Нежданка, кем уж стала она, чему научилась, от бед своих спасаясь.

— Один раз меня в деревню покликали к мальчонке-трехлеточке, — дальше тетка Нелюба сказывает. — Из пруда его достали, чуть не утоп.

— Спасла же? — с нетерпением Нежданка спросила.

— Спасла, — улыбнулась тетка Нелюба. — Его сразу без меня откачали, да воды гнилой наглотался, там уж кишки лечить надо было от заразы. Вылечила, чего уж…

Вернулась она к пряже, потом снова от работы оторвалась:

— К чему я про мальчонку-то вспомнила? Приехала я к ним в избу, как покликали, а там така семья ладная — муж жену любит, сразу видать, такие они ласковые друг к другу, с заботой и добрым словом все делают… Посмотрела я на них, да так потом себя жалко стало… Мож, и у меня такая семья бы получилась, коли бы я умела любить, заботу видала, кабы в любви с детства росла, знала бы, как правильно семью строить…

Вздохнула печально Нежданка. У нее, чай, тоже не было складной семьи, чтоб с заботой да любовью… Саму сильну любовь, каку видала, — то промеж Вандой и Балуем, не семья, конечно, а все ж любовь… Да, и княгиня Рогнеда с князем хорошо живут вроде.

— С одной стороны, ни о чем не жалею, что знахарскому делу обучилась, да живу не как все, не крестьянским трудом, а травами дикими, сборами от недугов разных, — вздохнула Нелюба. — А с другого боку жалею все ж таки, что любви обычной земной так и не узнала, что семьи нет, детушек не народила… Думаю иногда, мож, имя сменить надо было еще давно? — посмотрела на Нежданку да улыбнулась.

— Да, разве ж можно имя менять? — выдохнула от ужаса девчонка.

— А чего ж нет? — засмеялась тетка Нелюба. — Имена, как у нас с тобой, — энто ж целое послание ребенку на всю жизнь… Как наказ суровый да жестокий… Мол, нелюбима ты, дочка, уродилась, плоха ты слишком — нельзя тебя любить, не для тебя любовь на белом свете придумали… Беда в том, что не в одном имени тот наказ читается, то уж кажный день нелюбимому ребенку в глаза тычут по-всякому… А уж помрут родители, али само дите из дому сбежит от невыносимости такой, да все одно уж тот наказ уж в головушку заколочен накрепко, сама себе твердить заместо матушки будешь… И все плохое, что вокруг случается, на себя цеплять станешь, во всем вину свою чувствовать… Поздно уж я поняла, как разрушительна та сила злая, сколько уж крепких людей сгубила…

— А как имя-то сменить? — Нежданка так сильно за ту мыслю ухватилась, что остальное и не дослушала.

Нечаянно Марыську прижала, та уж царапаться начала, чтобы спастися.

— К волхву вроде идти надо, — вспомнила тетка Нелюба. — Только в нашей глуши я и не знаю, где те волхвы обретаются, ни разу за всю жизнь ни одного не встречала.

Посмотрели Нежданка с теткой Нелюбой друг на дружку да засмеялися.

— А, коли сам человек… нечаянно чужими именем назовется? Тогда не считается? — спросила уж девчонка.

— Откуда ж мне знать, — улыбнулась Нелюба. — Коли один-другой разочек его так назовут, мож, и не считается… А ежели много раз, долго чужим именем кличут, то уж и без волхва, чай, новое прозвище прирастает к людине, а старое имя с прежним наказом уж забываться станет.

— Да, ладно! — вскрикнула Нежданка.

— Вона меня все Нелюбой кличут, даже в глуши лесной общаться с кем приходится. «Не люба» в уши кажный день с разных сторон летит, тут уж никак от того наказа мамкина не отгородишься, — нехотя уж то знахарка сказала, жаловаться она не любила.

Сама даже не знала, почто девчонке все думки свои за пятьдесят шесть годков выдала. Хитро девчонка клубочек мыслей ее расплела, за нужную ниточку сразу потянула.

«А ведь меня уж три года никто Нежданкой не кликал, — вспомнила. — Озаром жила да Славкой — добрые то имена, сама выбирала. Мож, теперь у меня и наказ другой на всю жизнь? Не хочу сызнова Нежданкой оборачиваться…»