По темноте, до вторых петухов, начала уж Нежданка степняку свой план обсказывать:
— Скоморохами под масками из Града выйдем, я медведя сведу, — уж с ним пропустят на воротах, — зашептала девчонка в темноте.
Сдвинул брови Коркутхан, не любил он кривляк, не примерял никогда на себя чужие личины. Да, уж помалкивает, слушает, что она там удумала.
— Длинный ты больно и…прямой, — Нежданка дальше сказывает, — Тебя как ни наряди, по росту да по стати признать смогут… Из скоморохов Жердяй самый высокий, а он завсегда с медведем. И пляшет он лягухой, разучился уж без припляски ходить… Тебе освоить то придется, иначе заподозрить могут… Медведя не бойся, я сама поведу, рядом пойдем — не приметят, чай, кто уж из нас двоих цепь держит.
Коркут тут промолчал лишь потому, что задохнулся от гнева. Ему ли, ханскому сыну, с бубенцами по дороге лягухой плясать?
— За ворота выйдем, за край синего леса завернем, чтоб из башни уж не видать стало, так и отпустим медведя на волю, сами переоденемся, — Нежданка вперед уж сказывает. — Дальше добраться надо до Разгуляя, там в избе на краю деревни люди лихие останавливаются, от Прозора хоронятся.
Тут Нежданка замолчала, вздохнула тяжело, набралась смелости из воздуха морозного да продолжает:
— Много уж я про лошадей знаю, самые быстрые коньки в княжестве, знаешь у кого?
— В дружине? — неуверенно как-то ответил Коркутхан.
— Не, те самые холенные, красивые, да сильные, — помотала головой Нежданка. — А самые быстроногие — у лихих людей. Легкие лошадки, с виду неказистые, а стрелой несут, чтоб малиновые не догнали.
Умна девка! Да, откуда ведает?
— Не видал ты их в Граде, поди, — продолжает нянька. — Они близко к терему не подъезжают, чтоб не споймали. А я уж по долам, по весям колесила, насмотрелася… Да там на месте, чай, сам разберешься?
Коркут кивнул.
— Знаю уж, что коня быстроного степняк завсегда промеж других разглядит, — улыбнулась Нежданка. — Коли свести сумеешь лошадку, — считай, уже спасся. Потом дальше тебе обскажу, куда скакать во весь опор, — много мест таких до самых южных застав, где лихие люди хоронятся.
Вздохнула она. Вспомнилось, как со скоморохами грязь дорожную месила, как бежала с барабаном за телегой али за санями. Где только им не приходилось на ночлег останавливаться…
— Выучить придется тебе по порядку: Разгуляй — Добринка, вдова печника, дом косой за омутом, потом хутор под мостом, дальше за рекой Архаровка, там на мельнице им постой дают, да деревня Зеленые печенки, у старухи горбатой. Коли кажный день коньков на самых быстрых менять станешь, никакая погоня тебя не настигнет.
— А ты? — прохрипел Коркут.
— А я… — промедлила Нежданка с ответом. — А мне в другу сторону. Да, и не умею я на лошади скакать, пешком пойду, мож, в сани к кому подсяду, так уж и доберусь.
— Думал, ты со мной навсегда останешься, — резко обернулся ханский сын, да опять лбом в резной столб в темноте уперся. — Люблю я тебя… Никому тех слов не говорил, а тебе вот кричать готов. Люблю! — шепотом в лицо прохрипел.
Грустно улыбнулась Нежданка. Первый раз ей в любви признавались, да так нелепо — все тайком, на чужом крыльце, вместо крика — лишь шепот отчаянный.
А Коркут уж дальше сказывает:
— Женой в шатер мой войдешь, старшей женой будешь, самой любимой.
Горько вздохнула она. А он не стал пояснять, что было уж у него две жены — одну отец привез в подарок, другую из пленниц сам взял, пожалел ясноглазую…
— Не хочу я старшей женой… Да, и в шатре не смогу… Один воротись. А я… Тута я узорным пояском к родным березкам привязана.
— Не поеду без тебя! — прохрипел Коркут.
— Ну, помрешь тогда к весне, я поплачу, — попыталась пошутить Нежданка. — Не поедешь, и хорошо. Сам же просил помочь.
Снова молча вскочил Коркут со ступенек, черным коршуном через двор к себе полетел.