Ночью колотили страшно в дверь. Нежданка уж на печке схоронилась, малиновых от Прозора ждала, да в скорую погибель свою поверила сызнова.
А то рыбак оказался Треска, что из самых Кузовков за теткой Нелюбой сквозь пургу на санях примчал — в деревню к хворому парнишке свезти.
Вернулась знахарка только под вечер, цельный день ее Нежданка ждала, даже щей наварила без посторонней помощи.
Платок пуховый у тетки Нелюбы весь в снегу — второй день уж пурга да метели. Связка рыбы, чем деревенские отблагодарили за лечение, на обратном пути в огромну сосульку превратилась.
Когда уж отужинали, да отогрелась тетка Нелюба в родных стенах, тогда уж вспомнила она, что рассказать Нежданке хотела:
— Привезла я тебе новость из терема, да таку плохую — мужики говорят… Не знаю уж, сказывать али как…
Встрепенулась девчонка, с печки соскочила, рядышком на лавке присела:
— Сказывать, сказывать, — лохматой головой кивает.
Вздохнула тетка Нелюба, да по глазам уж видит, что важно то для нее. Плещется страх в морозных озерах с тонкой каемкой по краешку. Ладно уж, придется сказывать.
— Жил в терему степняк один… Коршуном что ли кликали, — начала свой рассказ знахарка. — Был он, оказывается, ханским сыном, да пленил его наш князь на поле ратном…
Нежданка уж вся дрожит, унять тот озноб не может.
— В одеяло завернись, — тетка Нелюба велела.
Нежданка только космами помотала, не хотела историю прерывать.
— Не буду без одеяла дальше сказывать, — строго погрозила Нелюба девчонке. — Зазря что ли я тебя лечила столько времени.
Не успела глазом моргнуть, а Нежданка уж коконом в одеяле на лавке сидит — в три оборота завернулась.
Засмеялась хозяйка да дальше уж продолжает, коли так.
— Три али четыре годка тот Коршун чернявый в терему прожил, да, не пленником — гостем дорогим князь его у себя принимал, за стол рядом сажал, детушек родных доверил обучать, — продолжает тетка Нелюба свой сказ.
Знает то все Нежданка, да не торопит, не перебивает, новостей последних из последних сил ждет. Нет уж терпежу никакого.
— Убег, значит, он из терема, в свои тюльпановы края подался, — дальше уж баба пересказывает, что в Кузовках из десятых рук, поди, узнала.
Тут уж закусила губу девчонка, сразу все ясно вспомнилось, как оно было…
— А через десять деньков прислали к воротам Града таку страшну котомку, — наморщила лоб тетка. — Черняву башку того Коршуна сам хан тюльпановый нашему князю Владивою послал. Не принял обратно сынка родного, значится, — предателем посчитал.
Вот уж чего угодно могла ждать Нежданка, но уж не такой страшной развязки.
Хотела она, чтоб Коркутхан поплатился за то, что бросил ее одну в лесной избе. Да смерти ему не желала.
В разуме не укладывалось, как? Как отец родной мог сына своего загубить?! А Коркут так в шатры родимые рвался, чуть не помер с тоски в терему, хоть со всех сторон обласкан был.
Да, как же можно голову людине срубить и в котомке куды послать, что кочан капустный?
Вспомнилось вдруг, как смеялся Коркут в небеса, как лихо с конем золотым управлялся да как целовал жарко…
Сползла Нежданка с лавки на пол, смягчило пухово одеяло тот удар.
— Что ты?! Что ты?! — тетка Нелюба уж водой на нее из ковшика брызгала.
Не стала дальше сказывать, что об том мужики бородатые толкуют.
А все уж в княжестве, кроме глупых баб да малых детушек, понимают, что, как снег сойдет, поползут от южных границ пожары страшные. Ничто уж не сдерживает хана Кайдухима.
Начнутся сызнова набеги степные на земли русские, палить будут деревни да поля, до самого Града дойти могут полчища лютые, коли отпор суровый им не дать.
Да, уж выдюжит ли дружина княжеская? Только всем миром ту беду одолеть можно, из каждой избы мужиков будут под стяги ратные кликать. Значит, в каждую избу смерть черным вороном заглянет, вряд ли уж кого пропустит…
Хотела бы Нежданка быть глупой девкой да не понимать такого. Да, уж все знает, чай, в терему пожила — сама разговор князя, Прозора да княгини об том слыхала.
Вот и осталось уж подышать чуток совсем — до теплой весны. А там, как яблоньки зацветут, и погибель с юга придет… Мож, даже и пораньше…
Она! Она сама такую беду на Землю Русскую накликала. Нет уж теперь ей никакого прощения.
Кабы не взялась Коркуту с побегом помогать, так, может, до сих пор бы он в терему жил. Бродил бы печальный по двору, да живой все-таки… А, может, и прошла бы печаль его со временем.
А теперь… Под каждой крышей, и в терему, и в избах крестьянских, погибель скорую ждут…
Сколько ж зла она, Нежданка, всем принесла? Ничем уж ту беду не измерить, не вычерпать. Уж ничего совсем поправить нельзя.
Видать, прокляли боги ее еще во младенчестве. Вот уж понятно теперь стало, почто ее ведьмы берегли на болотах, для какого черного дела растили девчонку.
А ведь не думала она… Ни разу в жизни ничего дурного людям не пожелала… Хотела одного — Коркутхана спасти, слово с него взяла, что не будет набегов… Да, кому нужны те слова…
Мож, они его и сгубили? Жизнью его поклясться просила, вот и… Заплатил он головой своей за ту клятву, а все одно попрут полчища степняков на наши земли, ничего уж теперь их не остановит…
Заревела Нежданка медведем на всю избу. Заклекотала хищными птицами. И было тех птиц не одна, не две, а цельна стая. Хоть бы уж сердце ей из груди вырвали да склевали. Нет уж сил никаких так жить.
Кошка Марыська сразу беду почуяла, зашипела, как шкварки на сковороде, да в сенях схоронилась. Тетка Нелюба от ужаса на лавку присела, ладони к губам прижала да застыла так.
На рассвете перестала кричать Нежданка, да сознание потеряла еще до того.
Потом оклемалась, вышла на улицу, растерла лицо снегом, чтобы в себя прийти. Долго путалась в бархатном платье, но кое-как натянула. Накинула нелепую шубу, завернулась в нее, чтобы не наступать на длинные полы с золотым шитьем и опушкой из горностая.
Днем она с хутора ушла, тетка Нелюба не удерживать не стала.