Нет звёзд за терниями

Глава 33. Кори. На переговоры

Самый ненавистный человек на свете сидел перед ней. В её доме, у её стола. И самое обидное, именно теперь, когда он попался в руки, с ним нельзя было поквитаться.

Темноволосый чужак присвистнул.

— Вот, значит, чего он всё вопил: «мой город» да «мой город»! Я-то думал, этот парень из людей правителя, но чтобы сам? Высоко забрался!

Господин Второй поднялся со злым лицом.

— Если собираешься болтать языком, — сказал он Кори, — лучше скажи, на кого работаешь. На кого, ну?

— Последними были вы с господином Третьим, пока по вашему приказу меня не сбросили в море. За что? Из-за парня с цветком?

— Что?

Господин Второй нахмурился и сделал два медленных шага вперёд.

— Ты ещё строить из себя невинность будешь? — процедил он сквозь зубы, глядя исподлобья.

А затем схватил Кори за рубаху на груди, собираясь ударить кулаком по лицу. Но просчитался. Он даже не успел замахнуться, как взвыл от боли. Дёрнул левую руку — ничего уже не хотел, освободиться только — но Кори держала крепко. И сжимала с мстительным наслаждением всё сильнее.

— Хватит! — встрял седой. — Слышите, разойдитесь! Если хотим одержать верх, между собой нам ссориться нельзя.

В этих словах была правда, и Кори честно хотелось послушаться, но когда она уже отвела руку, пальцы сами собой сложились в кулак, а кулак полетел в это ненавистное лицо. Господин Второй тоже не собирался стоять покорно, вцепился, и они полетели на пол с грохотом, опрокинув стул и задев старика.

Маленький дом наполнился криками. Чужие руки рванули за плечи, но Кори ещё успела пару раз приложить противника головой о пол. Когда их растащили, на щеке господина Второго алела ссадина, и он потирал затылок.

Кори откашлялась, дёрнула плечом, но кто-то крепко держал её локти за спиной.

— Ну, Эрих, давай, рассказывай, — прозвучал чей-то голос рядом. — Зачем было сбрасывать Кори в воду?

Кори не сразу поняла, что это говорит Гундольф, потому что таким она его ещё не слышала. Даже когда беседовал с Бамбером, он был не так зол. Если бы голос мог превратиться в клинок, этот бы не убил наповал, а медленно и тщательно снял с господина Второго шкуру. И тот наверняка почувствовал, его даже передёрнуло.

— Какая теперь разница? — попробовал он уйти от ответа, баюкая свою руку.

— Ну? — только и повторил Гундольф.

— Архив. В прошлый Зелёный день его заметили в Архиве, он рылся там, думая, что некому увидеть. И это наверняка было не в первый раз, да, Кори? Кто посылал тебя, что вы искали?

Господин Второй подался вперёд, оскалившись.

— Неужели сговорились с Первой? Копали под меня? Что искали, скажи?

— Из-за этого?

Кори стало смешно, и она смеялась, пока смех не перешёл в кашель.

— Отвечай! — заорал господин Второй. Его придержали, чтобы не встал.

— Не ты здесь будешь задавать вопросы, — осадил его Гундольф. — Теперь вот что, дружок. Я делал для вас грязную работу и не то чтобы рассчитывал озолотиться, но и что меня продадут за пять флаконов, не предполагал. Как же так вышло, а? Я слыхал, людей вам недостаёт, что ж со мной так поступили?

— Интере-есно, — протянул темноволосый и прищёлкнул языком.

— Я не знаю, — процедил господин Второй. — Видно, Йохан так решил…

— Ты мне мозги не пудри. Кто из вас двоих решает, мне хорошо понятно. И знаешь, если будешь и дальше отвечать в такой манере, я тебе лицо о стену сотру, понял? Ты потом свою маску никогда снимать не будешь.

— Хорошо! Хорошо… Ты принёс воду и увидел Флоренца, а мне не нужно было, чтобы о нём знали. Вот поэтому, ясно?

— Ясно, — хмуро ответил Гундольф. — Повезло ему с братишкой, нечего сказать.

Тут вмешался Симен.

— Я всё понимаю, — сказал он, — только мы собирались кой-кого найти и потолковать. Сейчас, я так думаю, это важнее прочего. Идём, а?

— Идём, — откликнулся Гундольф.

Он поднялся, отпустив наконец Кори. Хлопнул по плечу:

— Этого пока не трогай, слышишь? Я бы и сам с ним потолковал по душам, да как знать, вдруг он нам ещё пригодится. Парни, заприте его внизу, что ли — такому доверия нет.

— Вы куда? — спросил темноволосый.

— К Рафаэлю. Люди его мстят за старые обиды, вот, Симен думает, сумеем договориться. Он их знает ещё с тех времён, как они в Раздолье жили, до Свалки. Может, послушают.

— А я бы особо не надеялся.

— Вы осторожнее там, — кивнул и седой. — Если те уже почуяли кровь, не знаю, какие слова их утихомирят.

— Так что предлагаете, сидеть и ждать? — буркнул Симен. — Добра мы так не дождёмся.

Ничего больше не прибавив, он вышел. Гундольф, кивнув товарищам, шагнул следом, даже дверь закрыться не успела.

— Я с ними, — сообщила Кори остальным. — А этого заприте, а ещё лучше — свяжите, у меня внизу на полке были ремни. Нельзя, чтобы сбежал.

Она вышла на улицу, совсем теперь чёрную, и в два шага нагнала ушедших. Они спотыкались, бормоча под нос ругательства, а Кори здесь каждый камешек был знаком, каждая ямка.

— А ты куда ещё? — неласково спросил Гундольф, заметив спутницу. — Я же говорил, тебе с нами нельзя.

— Я на всякий случай, — пояснила Кори. — Мало ли, всё пойдёт не так гладко, как вы думаете. Буду держаться в стороне, вмешаюсь только если…

— Никаких «вмешаюсь», — перебил Гундольф. — Если что, парней позовёшь. Большего я тебе не позволяю. Слово дай, что поступишь именно так, или назад отведу, и пусть тебя тоже внизу запрут. Ну?

— Даю слово, — с лёгкостью произнесла Кори. — Вперёд не лезу, если что, бегу за остальными.

— Вот и умница.

Пожалуй, за всю жизнь ещё Кори не встречался человек, которого было бы так легко обмануть, как этого доверчивого чужака. Рафаэлю нужен был господин Второй, и вот он, господин Второй, у Кори в руках. Глупо думать, что она упустит такую выгодную сделку. Надо только не продешевить…

— А что за дела у тебя были в Архиве? — спросил Гундольф.

— Не твоё дело.

— Послушай, ты, — рассердился он. — Что творится в этом городе, уже давно стало нашим общим делом. Я бы охотно ушёл отсюда, и плевать, чем кончится, да только не могу бросить парней, тебя, Леону эту твою, Флоренца, который неясно куда задевался. И ты или выкладывай всё, что знаешь, или возвращайся домой и сиди там, поняла?

Симен кашлянул, но больше ничем не выдал своего удивления.

— Ох, ну… — сконфуженно пробормотал Гундольф, сообразив, что всё-таки проболтался. — Так что там с Архивом?

— Может быть, я расскажу позже, — ответила Кори. — Это правда никак не связано с Рафаэлем и тем, что сейчас творится в Раздолье. Мне нужно было найти человека, только и всего.

— Найти человека? И как, если не умеешь читать?

Кори промолчала.

— Всё-таки умеешь, да? — догадался Гундольф. — Что ж, понятно. А дурака из меня зачем было делать?

На это у Кори тоже не было ответа. Точнее, он был: чем глупее её считают, тем меньше подозрений. Меньше вопросов. И Гундольф не прятал свои записи, там, на корабле. Но как такое скажешь? И она вновь виновато промолчала.

Так и шла, глядя под ноги, рядом с этим человеком, который один из всех ничего от неё не хотел, а пытался дать. А она ему даже ничего о себе не сказала — только имя, и ни слова правды кроме.

Он вдруг схватил за руку, Кори не ожидала и дёрнулась даже.

— Поворачивай. Их здесь больше, чем было днём. Не нравится мне это…

Кори подняла глаза и узнала улицу. В этих домах обитали самые уважаемые горожане: те, кто трудился на правителей. По большей части стражи, что носили кресла или просто сопровождали. Это они в свободное время водили поезда к Свалке и обратно, присутствовали на судилищах, выполняли и другие поручения, угодные Маскам. Только всё это давало им преимуществ не больше, чем любому другому жителю Раздолья. За любого из этих правители не особо и держались, и если было нужно, заменяли их с лёгкостью.

Светлые стены, стройные колонны, дворики с уютными крылечками. Кое-где балконы с изящно выгнутыми решётками, уютно обставленные гостиные за большими, чисто вымытыми стёклами — каждый из этих домов создан был для большой семьи, но у каждого был лишь один владелец. Кори и сама могла бы жить в таком, ей предлагали. Отказалась.

В позднее время эта улица обычно была пуста и черна. Лишь одинокие огни ламп или тусклых ночников кое-где выплывали из мрака — хозяева домов ужинали или позволяли себе немного свободы перед завтрашними трудами. Кори доводилось ходить мимо с товарами, и она хорошо знала, что так было всегда.

Всегда, но не сегодня. Теперь огни светили куда ярче — кто-то вытащил механические лампы, маленькие и большие, расставил у дороги, разжёг. Взад-вперёд ходили люди, сидели во двориках, переговаривались через улицу, свешиваясь из окон. Кто-то с грохотом уронил ящик со второго этажа, крышка с треском отскочила, стоявшие внизу взорвались радостными криками. Тут же что-то потащили из ящика — похоже, одежду.

— Уходи, слышишь? — повторил Гундольф. — Не хочу, чтобы тебя заметили. Днём их было два десятка, не больше, а сейчас…

А сейчас, похоже, тут были они все. Люди Рафаэля, у которых в прошлом не сложилось с городом. Спасённые со Свалки, обретшие новый дом, почему не остались они там? Чего ради вернулись?

— Эй, народ! — крикнул Симен, выходя вперёд и прикладывая ко рту сложенные рупором ладони. Кори и забыла о нём, до того тихо он шёл, двигаясь молчаливой тенью. — Давайте потолкуем!

Его узнали. Потянулись ближе, кто настороженно, а кто со смехом. Даже хлопнули по плечу — правда, тот, что хлопнул, тут же и шагнул назад, а Симен сплюнул и начал было растирать, но замер. Оба помрачнели, недовольные собой.

Симен всё вертелся, кого-то выглядывая, но не нашёл этого человека. Ждать не стал.

— Послушайте! — крикнул он. — Я слышал уже, что случилось на семейной улице. И половина города, наверное, слышала. Вы этого хотите? Крови, резни?

— Этого! — крикнул кто-то, невидимый во мраке, заплетающимся языком. — А с нами как? Едва сломались, и на Свалку! Никто не вступился! Дружба, верность — где это всё? Тьфу, пустые слова!

— Это ты, Бруно?.. Вспомни, Бруно, мы все на это соглашались, когда шли в Раздолье! Все знали, что такая судьба может ждать любого из нас. И мы не спорили!

— Да только тогда казалось, это нас вовек не коснётся, — горько сказала женщина в толпе.

— Софи! — воскликнул Симен.

— А когда беда случается, знаешь, о чём думает каждый? — продолжила она, подходя ближе. — Надеешься, что вот сейчас за тебя кто-то вступится. Что не бросят тебя, вымолят у правителей, изменят законы… а мой брат однажды даже не пришёл попрощаться. Не пришёл поглядеть в последний раз — до того ему, видать, было мерзко, что сразу отрёкся.

— Софи, не надо так! Я же не мог уйти, пока смена… А потом я бежал, со всех ног бежал!..

— Что уж теперь. Нет разницы, как быстро ты бежал, если не успел.

— Так ему, Ткачиха! — закричали калеки. Кто-то засвистел, Симена толкнули, и он в долгу не остался.

— Что здесь такое? — раздался тонкий голосок. Люди притихли, и из мрака на освещённую лампами дорогу вышла Леона.

— Да вот, поучать нас вздумал! — с готовностью пояснили калеки. — Пришёл, умник, сам-то Свалки не видал…

Но Леона уже не слушала их. Она захлопала в ладоши.

— Посмотрите, кто ещё пришёл! — весело сказала она. — Это же Кори! И Отто… Только не Отто, а Гундольф. Чужак, который что-то вынюхивает.

— Он ничего не вынюхивает! — воскликнула Кори.

Что могла знать Леона и откуда? Мало кто в этом городе знал настоящее имя Гундольфа. Может быть, проболтался Флоренц, пропавший мальчишка?

Леона подошла совсем близко, поглядела на Гундольфа снизу вверх чёрными глазами.

— Вынюхивает, — сказала она без улыбки. — У Рафаэля были гости: один, два, три, четыре… Пришла Кори, сколько их стало? Нисколько, все сбежали.

Тут Леона перевела взгляд, уставилась на Кори. Положила ладонь ей на щёку, заглянула в глаза. Даже неуютно стало. Потом отошла и продолжила, не оборачиваясь:

— Кори здесь, значит, чужаки тоже в городе. Что знает один, знают все. Что знают все, знает один. Чего он хочет от нас?

Она обернулась, поглядела на Гундольфа, но тот не ответил. Калеки подняли шум.

— Прикончим его! Поквитаться за своих, небось, задумал, только мы умнее!

— Он не хотел вам зла! — закричала Кори.

Почему он молчит? Почему не придумает что-нибудь, не возразит? Бежать бы… уже окружили. Но если молчать, уроды сейчас распалятся и вправду убьют!..

— И девку прикончим! За старика!

— Подождите, подождите! — зазвенел тонкий голос Леоны. Она воздела руки. Не сразу, но её послушали, примолкли.

Леона оглядела толпу.

— Кори — одна из нас, — сказала она. — Такая же, как мы. Вы можете злиться, но она наша.

Калеки взревели, не соглашаясь.

— Подождите! — закричала Леона, поднимая руки к небу. — Послушайте только, что я придумала.

И она опять посмотрела на Кори. Кори не понравился этот торжествующий взгляд. Он скользнул ниже — оказывается, Гундольф всё это время держал Кори за руку, а она и не чувствовала.

— Этот человек что-то для неё значит, — сказала Леона. — Как интересно. И если Кори хочет жить и оставаться с нами, завтра на площади она отрежет ему голову — как старику. И мы снова будем вместе.

И улыбнулась, будто не произнесла этих страшных слов. Может быть, она и вправду сказала что-то другое, а Кори показалось?

— Кори любит меня, — сказала её маленькая подружка Гундольфу. — Думаешь, тебя больше? Ты узнаешь завтра.

И закружилась, расставив руки. Концом крыла опрокинула лампу на высоком треножнике, и стекло, зазвенев, разлетелось о камни, но огонь не погас. Кори почему-то могла думать лишь о том, что на дороге осколки, а Леона босая, она может пораниться. Она ведь даже не заметит, и никто из этих её не пожалеет.

Вот она остановилась, хмурясь — наступила на острое?

— Кори — моя! — заявила Леона Гундольфу, глядя снизу вверх. — Только я могу её любить. Ты даже её не знаешь!

— Леона… — осторожно окликнула Кори.

— Она тебе не сказала, не сказала! — торжествующе захлопала в ладоши крылатая. — Ты не знал, что она со Свалки!

— Догадывался, — спокойно ответил Гундольф. — Вы все, такие, там побывали.

— Она не такая, она не просто побывала! Кори родилась там, родилась и выросла. Её мать — слепая воровка, а отец — убийца. Большой Дирк! Она похожа на него, как две капли воды, и он был первым, кому она перерезала горло. Надеешься, ей трудно будет тебя убить? Ей это даётся очень легко, я видела, я видела!

Кори казалось, она ничего не видит и не слышит. И не чувствует. Но эти слова, бесспорно, она слышала — все, от первого до последнего.

— Вот же дрянь, — отчётливо произнёс Гундольф.

Поднять на него глаза было страшно. Конечно, дрянь. Притворялась человеком — он бы с такой и рядом не встал, если бы знал.

— Вот же дрянь, а она тебя ещё подругой считала. О тебе одной и тревожилась. От злых людей спасти хотела, только не удивлюсь я, если чернее сердца, чем твоё, во всей этой толпе не сыщется.

Леона, вскрикнув, ударила его по губам. Он не отступил, не защитился. И всё ещё держал руку Кори в своей.

— Леона, не нужно! — воскликнула Кори, высвобождаясь. Шагнула вперёд, становясь между ними. — Я знаю, это Рафаэль тебя научил. Это он мечтал о Раздолье, был готов убивать, но ты не такая, Леона! У него плохие мечты. Ты не должна его слушать!

Крылатая рассмеялась отрывистым, невесёлым смехом, непохожим на её обычный.

— Глупая Леона, вот что все думают, — сказала она Гундольфу.

Она всегда обращалась к кому-то другому, только не к Кори. Однажды — и это было чудом — Немая заговорила, но никогда не сказала ей ни слова, и это была ещё одна боль Кори. Они всегда переговаривались через кого-то, изъяснялись знаками. Иногда Леона писала камнем на земле.

«Дирк» — вот как она это объяснила. Ненавистный Большой Дирк, как видно, был отцом Кори — и если подумать, несложно догадаться, выбор невелик. Она росла и становилась на него похожей, и ненавидела своё отражение в зеркале, и Леоне было противно глядеть в это лицо. Ещё одна вина перед Немой, и тут уж Кори ничего не могла поделать.

— Все говорят: «Глупая Леона», — повторила крылатая. — «Бедная глупая Леона». Но Леона не глупая! Это она догадалась, как уйти со Свалки. И это у Леоны будет город, а не у жалкого слабого Рафаэля. А если бы Леона не делилась с Кори, у неё был бы целый мир! Почему Кори всё время пытается отнять то, что нравится Леоне? Почему Леоне всё время приходится её прощать? Уведите их, заприте их! Завтра Кори сделает так, как велено, и она всегда будет делать так, как велено, если хочет быть одной из нас!

Кори рвалась, но ничего не могла поделать. На неё навалились целой толпой, она даже больше не увидела ни Гундольфа, ни Симена. Только брусчатка перед глазами, и огни, слившиеся в одно, и кажется, руки выдёргивают из тела, и давят в спину — не вдохнуть. Мир потемнел. Тащили по лестнице — пара ударов, пара пропущенных ступеней — швырнули на пол. Привязали к ножке кровати и ушли, оставили в одиночестве. Только доносились весёлые голоса с улицы, отражались огни в стекле — жёлтые, белые, красные.

Связали на совесть, не вырваться. Кори всё равно пыталась. Тянулась, хоть ничем не зацепиться. Оставаться без движения значило сдаться, и даже мысль о том была невыносима.

А время шло, и небо за окном уже не казалось чёрным.

В этот час дверь тихо приотворилась, и в комнату кто-то вошёл.

— Ш-ш-ш! — услышала Кори. Над ней склонился человек — не разглядеть лица, только ботинки.

— Да не дёргайся, — раздался шёпот. — Проклятые лезвия совсем затупились. Кабы знать, что пригодится, наточила бы.

Руки освободились. Кори села, растирая левую, а тот, кто пришёл, занялся ремнями на её ногах.

— Сегодня на площади будет занятное представление. Леона потащит туда госпожу, ещё нескольких бедолаг, которые нам сегодня попались под руку. Твоего дружка. Моего брата. Я на него, конечно, была малость обижена все эти годы, но смерти ему не желала, а этим поди скажи.

— А где Рафаэль? — спросила Кори. — Я доберусь до него и всё остановлю.

Ткачиха хрипло рассмеялась.

— Дурочка, ты думала, что ли, он всем заправляет? Он, бедолага, пытался обуздать толпу, лежит теперь связанный почище тебя. Но этот ещё поживёт, пока он один знает, как изготовить капли.

— А где Леона?

Собеседница Кори посерьёзнела и стукнула её по лбу согнутым пальцем.

— Если ты к этой думаешь лезть, ну, тогда я зря тебя развязала. Давай сразу убью.

— Мне нужно с ней поговорить, она послушает. Она…

— Послушает, ага. Мне вот кажется, ты недолго проживёшь, даже если будешь делать, как она велит. Она тебя за старика не простила.

— Уже простила. Мы с тех пор виделись не раз, ты не знаешь просто.

— Это ты не знаешь. Когда ты в последний раз заявилась, это Леона тебя сдала. Сама она руку на тебя поднять не могла, но если бы эти разорвали, она бы не вступилась даже. Она постаралась их так привести, чтобы Рафаэль не услыхал. Это я за ним ходила, по счастью, успела, и он вмешался.

— Врёшь!

— Зачем бы мне? Ты вот что, убирайся, пока нас не застали. За этим окном труба до земли, беги, и кого в городе до утра поднять сможешь, зови, собирай. Не все здешние порядки мне нравились, но и что Леона решила, мне не по душе. Она зальёт этот город кровью, оставить хочет лишь немногих, чтобы работали на нас.

— Она не могла придумать такое! — с отчаянием воскликнула Кори, поднимаясь на ноги. — Не могла! Её кто-то научил…

— Беги уже, дура!

— А… что с остальными? Где их держат?

— Тебе не добраться, — мотнула головой Ткачиха. — Ну, живо, окно! На тебя вся надежда!

Кори распахнула створки. Встала на подоконник, потянулась, нащупала трубу — так далеко! А тело затекло и казалось чужим.

— А мальчишка? — спросила она. — Попадался вам мальчишка? Это он разболтал про Гундольфа?

— Встречали одного, — кивнула Ткачиха. — Ему повезло, Леона приняла его за старого друга, так что не обидит. Она его на Свалку отвезла, и уж не думала, что так скажу, но сейчас это лучшее место во всём городе. Ты не о нём думай, а о людях, которых сможешь собрать до утра. Всё, пошла, пошла!

Обхватив трубу, Кори съехала с грохотом. Старые крепления подались со скрипом, труба выгнулась, но удержала вес тела. Земля ткнулась в онемевшие ноги, и Кори побежала так, как никогда прежде.

По траве, топтать которую — преступление. По дороге с лампами, уже погасшими и ещё теплящимися, до переулка, ожидая стрелы в спину. Забывая дышать, а потом втягивая воздух так, что больно. Прислушиваясь, не понимая, чудится крик позади, или за ней вправду погоня.

Она растянулась на земле, за чьей-то вонючей уборной, за старыми бочками, на границе жилого и нежилого кварталов, зажимая рот, пытаясь кашлять без звука, хотя грудь разрывалась. Глядела в предутреннее небо, слушала. Кажется, рядом никого.

Когда удостоверилась, что никто её не слышит и не видит, Кори поднялась и, прихрамывая, направилась к своему дому.