Нет звёзд за терниями

Глава 6. Кори. Вынужденный отдых

Опять эти сны, чтоб им провалиться! Ведь давно пережито всё, забыто давно. Падение с лодки, видно, виновато, и проклятый Хаган, предатель. Что же он задумал, или это был приказ? Но снился не Хаган.

Опять вагончики медленно ползли над пропастью, и пальцы с трудом цеплялись за горячий металл подножки — неудобной, не обхватить. Только не Сиджи болтался там, под брюхом вагона, в этот раз, а Кори.

И почти удалось — всё ближе, ближе делался тот берег. И хотя пальцы онемели, верилось, всё получится. Выйдет продержаться ещё немного, а там — свобода.

Но как всегда в этих снах, что-то пошло не так. Всё так же скрипели механизмы, покачивался вагон, плыли мимо столбы опор, а расстояние не сокращалось. Сил оставалось всё меньше, а поезд будто завяз в одной точке.

Потом что-то грохнуло о стену вагона, больно толкнулось в ногу. А здесь и не увернуться никак, и голову не прикрыть. Только молить Хранительницу, впервые в неё поверив отчаянно: защити!

Будто в ответ на мольбу дверь вагона распахнулась, и на шум выглянул стражник. Молодой совсем, чуть старше Кори. Должен же он понять, до чего невыносимо жить на Свалке, когда впереди вся жизнь! Пусть сделает вид, что не заметил! Пожалуйста, пожалуйста!

Камень тяжело ударил в спину, вышибив дух — а дальше были только падение и боль, боль и падение…

Кто-то затормошил, затряс за плечи. Должно быть, Немая, кто же ещё. Но нет, сквозь липкую и душную пелену сна пробился чужой голос.

— Эй, парень, приди в себя! Да слышишь ты?

Ох, до чего приятно было осознать, что сон — это только сон! А чужие руки уже ощупывали лоб, расстёгивали верхнюю пуговицу на рубахе.

— Отвяжись! — удалось наконец сказать Кори, отталкивая чужака.

— Моя бы воля, и шагу в твою сторону не сделал, — обиженно ответил тот. — Да только ты вопишь так, что и мёртвого поднимешь, ещё и не добудиться тебя. Не удивлюсь, если сейчас все поселенцы сбегутся к нашей каюте. Думал, у тебя жар поднялся — так вроде нет…

А прежде на Кори никто не жаловался. Что ж, тем и был хорош уединённый домишко в разрушенном квартале. Да и кошмары терзали не всегда.

Ещё и рука разболелась нещадно — видно, из-за неё и пришли страшные сны. Ну, хотя бы от этого имелось проверенное средство: нужно только откупорить пузырёк, болтающийся на шее на цепочке, и уронить каплю — не больше — в кружку с водой, загодя оставленную на столе.

Кружка оказалась пуста, и Кори захлестнула ярость.

— Где моя вода?

— Моя, твоя, какая разница? — пожал плечами этот несносный человек, с которым приходилось делить помещение. — Ну, пить захотелось, а кружка на двоих у нас одна. Уж прости, не мог я выложить твою воду на стол да за своей сходить.

Можно было вынести многое: кошмары, внезапное предательство Хагана, вынужденную остановку в чужом враждебном поселении и нестерпимую боль в руке, но поодиночке. Всё сразу — это уже слишком. Горло сдавило, и всхлип не удалось сдержать. Тут же нахлынули стыд и досада на себя.

Несмотря на стиснутые зубы Кори трясло. Свидетель постыдной слабости замер — тёмный силуэт на фоне круглого окна. Провалиться бы, исчезнуть, стереть себя из его памяти! Сейчас откроет рот, скажет что-то едкое…

— Ах ты, пресвятая Хранительница, — смущённо пробормотал сосед. — Да принесу я тебе воды, не реви только. Что ж ты нежный такой!

Он ушёл и, действительно, вскоре вернулся, поставил на стол доверху полную кружку. Осталось только уронить туда каплю, но пробка никак не вынималась. Правая рука болела так, будто в неё вонзили дюжину раскалённых спиц, и совсем не слушалась. И сдерживать слёзы становилось всё труднее. Одна уже поползла, щекоча и обжигая.

Что стоило выпить проклятые капли с вечера? Нет же, вздумалось поберечь. Будто не ясно было, чем такое кончается!

— Давай помогу, — предложил чужак.

Не дожидаясь ответа, он поднялся с места, потянул к себе пузырёк и легко вынул пробку.

— Болеешь чем? — спросил он сочувственно позже, глядя, как Кори с шумом пьёт из кружки. — С руками беда, наверное? Не зря ж ты даже спишь в перчатках этих.

— Не т…

«Не твоё дело», — привычно хотелось сказать Кори, но вовремя пришла мысль, что незнакомец не заслужил грубого ответа. Может, только он один здесь и отнёсся по-доброму. И не окажись его рядом в нужный час, не удалось бы выплыть. Да мало ли причин с ним поладить! Поступок Хагана выбил из колеи, а проклятая боль затуманила голову, но давно пора взять себя в руки.

— Да, старая рана. Что под перчатками, того лучше никому не видеть, да и мне не так больно. Но лекарство сейчас подействует, и всё пройдёт. Напомни, тебя зовут Гун…

— Гундольф, — ответил тот.

— А покороче никак?

На щеках собеседника появились вдруг пятна краски, заметные даже в этот серый предрассветный час.

— Никак, — отрезал он. — Как-то дама одна звала меня Дольфи. Бр-р, до сих пор, как вспомню, мороз по коже! Я тогда был наивным пареньком вроде тебя, а она — матерью одного из моих товарищей по службе. Вечно пирогами угощала, в гости звала, а я пироги люблю, я и не думал даже… Словом, будь добр, зови меня полным именем.

— А если не Дольфи, а Гун…

— Нет, — прервал тот. — Тоже нет.

На губах Кори невольно появилась понимающая усмешка.

— Другая дама?

— Ага.

— Слушай, Гундольф, а ты правда из иного мира? Довелось слышать разговоры.

— Ну… да, — с некоторой настороженностью ответил собеседник.

— Расскажи, а?

— Рука прошла? — внезапно сурово спросил Гундольф. — Ну, вот и спи, пока есть ещё пара часов. А у меня ничего не выпытывай. Сам вон о себе и двух слов не сказал.

Что ж, ничего не поделать — не доверял. Ну да ладно, будет ещё время для расспросов, а сейчас можно было и доспать. Но не успела голова Кори опуститься на подушку, как припомнилась важная вещь.

— Гундольф!

— Чего тебе ещё?

— Спасибо, что вытащил. Мне самому бы не выплыть ни в жизнь. Я ведь не благодарил тебя, кажется.

— Подумаешь, великое дело, — смущённо буркнул тот. — Я же не ради благодарности, а ради себя.

— Как это — ради себя?

— Ну, не смог бы жить с таким, зная, что мог помочь, а ничего не сделал. Не по мне это.

Кори стало смешно.

Ты чего это? — с недоумением спросил сосед.

— Что-то ты мягок для стража! Ты ведь стражем прежде был, там, в своём мире? Наверное, у вас там и злодеев нет.

— Как же нет? — обиделся Гундольф. — Как я начинал только, сразу бросили на самые грязные участки. Мы зелёные ещё, а пришлось обходить бедные кварталы, пьяные драки разнимать да воришек на горячем ловить. Знаешь, сколько раз мне ножом угрожали? Пару раз досталось даже, несильно, правда. Мы-то по одному не ходили, а по трое, реже по двое.

— Пьяные драки — это как?

— Ну, это напьются когда… погоди, а в вашем мире есть пиво? Брага какая-нибудь, вино, спирт?

— Не понимаю, о чём ты.

— Ну да, вы ж на такое, небось, зерно не переводите. Тогда не знаю даже, как пояснить. Знаешь, пьёшь, а оно голову туманит. И кажется, все тебя любят, и поёшь красиво сразу, и о тревогах забываешь. Да только всё ложь, и проснуться после можешь в грязи, с больной головой. Не вспомнишь даже последних событий. Так и без кошельков остаются, и друзей убивают, да много чего гадкого делают, что после не исправишь.

Гундольф вздохнул.

— Если в небольших дозах, до такого зла не доходит, конечно. Да только многие остановиться вовремя не умеют, а потом за порцию этого зелья на всё готовы становятся. Разменивают и свою жизнь, и близким её портят. Уж не знаю, понятно я объяснил или нет.

— Такое мне понятно.

В голосе Кори прозвучало больше горечи, чем хотелось бы.

— Вот это, что у меня в пузырьке… Одна капля снимает сильнейшую боль. И знал бы ты, чего мне стоит держаться, чтобы не принимать больше одной в день. Потому что будет именно так, как ты описал.

— Ого! Забористая, должно быть, штука, — удивился Гундольф. — Из чего ж вы такое делаете?

— Пещерный гриб. Он ядовит, но как-то обрабатывают. Большего и сам не знаю.

— Так что ж с руками-то твоими, что на подобной дряни сидеть приходится?

— Знаешь, сосед, давай-ка и правда спать.

О руке ни говорить, ни даже думать не хотелось. Пожалуй, Кори вовек не смириться со случившимся. Отчего одним живётся легко, а другим судьба шлёт испытание за испытанием?

Койку едва ощутимо покачивало. Подушка слегка похрустывала и пахла морем. Она, сшитая из остатков заношенных рубах и другой одежды, набита была подводной травой.

Лоскутное одеяло, немного истрёпанное, зато мягкое, ласково обнимало плечи. А простыни у поселенцев оказались самыми обычными, а не сшитыми из чего придётся. Видно, когда-то выменяли готовые в городе, больше такой товар сейчас нигде не взять.

По стене прямо перед лицом проходил шов и красовалась заклёпка. Палец невольно обвёл её по кругу. Металл, должно быть, прохладный, но нет возможности это почувствовать. Всегда эти перчатки, в которых неудобно, и ничего больше не узнать на ощупь, и движения неловки, как ни пытайся приспособиться. Проклятье! Но бить кулаком по стене, пожалуй, не стоило.

— Это у тебя развлечение такое — стены ломать? — ехидно раздалось за спиной. — Ясно тогда, отчего рука болит.

Хотелось ответить, но удалось сдержаться. Вскоре пришёл и сон, накатил мягкой волной и унёс в безбрежные дали — по счастью, без кошмаров.

С утра Гундольф и мальчишка собирались к скалам, нырять за какими-то раковинами. Кори не улыбалось сидеть весь день в каюте. Повезло, что удалось напроситься с этими двумя.

Удивительно, но море не пугало, хотя знакомство с ним началось нехорошо. Прежде разве что издалека доводилось видеть эти просторы, то чёрно-синие, то зеленоватые, расчерченные белыми гребнями или глянцевитые, как желе. А сейчас даже не верилось, что можно было и остаться навсегда в этой воде, в бурых зарослях среди камней.

Сидеть на причале, уже нагретом, несмотря на ранний час, было приятно. И болтать ногами, погружёнными почти до колена в воду, тоже, хоть ссадину и щипало. Поднять лицо к солнцу, зажмуриться — и только слушать, как с плеском разбиваются о валуны и сваи причала небольшие волны. Да ещё доносились негромкие голоса тех двоих, что ныряли неподалёку и время от времени возвращались сюда, чтобы с грохотом уронить добычу на листы металла. Кори оставалось лишь неспешно перекладывать раковины в ведро. Таких спокойных дней, не заполненных делом, не удавалось и припомнить.

Рука легла на ноющую грудь.

Это время могло бы стать лучшим во всей жизни, если бы только не донимали поселенцы. Прямо хоть из каюты не выходи. Свежая ссадина на ноге — вчерашняя, от ржавых перил, и повезло ещё не сосчитать ступени лицом. А из кружки всё выплеснулось, и пришлось возвращаться наверх, медля и озираясь, но тот, кто толкнул, будто испарился.

И Гундольф потом выпил эту воду.

А сегодня заметили, что Кори идёт к бочке, и тут же двое влезли вперёд. У них даже кружек не было! Перекрыли путь и завели разговор о паршивце, который ест и пьёт вволю.

— Это ж какая кружка у него за сегодня, Берта?

— А я и со счёта сбилась. Скоро, должно быть, с ведром приходить начнёт, а чего стесняться!

Кори пришлось глядеть в сторону и не отвечать. Хватило того, что было накануне. И угораздило же тогда задержаться после столовой, не уйти в каюту! Хотелось посмотреть ещё на море, а эта Берта оказалась рядом.

— А-а-а, морда гнусная! — взвизгнула она. — Что ты пялишься?

Кори тут же толкнули в грудь тяжёлым кулаком. Удалось устоять, но ответить нельзя: этих больше, налетят толпой, и всё. И от того, что пришлось стоять покорно, не смея голову поднять, было больнее, чем от удара.

Повезло ещё, старик вмешался.

— Ты, девица, желаемое за правду не выдавай, — погрозил он узловатым пальцем. — Сама-то, небось, рада-радёшенька, если парни на тебя глазеют, только этот, вон, в другую сторону глядел.

Мужики утихли. Повезло отделаться всего одним ударом. А Берте, конечно, и слова никто не сказал.

В столовой для Кори сперва не нашлось миски. Потом нашлась, но раздатчики обнесли. Жаловаться и требовать было стыдно, а чужак хотя и сидел за тем же столом, но глядел лишь в свою тарелку и ничего не заметил. А может, и заметил, но дела не было.

Что ж, тому, кто жил впроголодь на Свалке, нетрудно пропустить обед или ужин. Хотя и обидно, конечно, сидеть при этом в столовой, где другие набивают животы. Но долго страдать не пришлось: одна из женщин, Эмма, отчего-то решила вмешаться и проследила, чтобы у Кори была миска, а в миске еда. Наложила и протянула молча, а на благодарность только махнула рукой. И с вечера так поступила, и сегодня тоже.

Что людям в этом поселении жилось беззаботно, было видно хоть по столовой. Утро, дневные труды впереди, но здешние обитатели никуда не спешили, за едой вели разговоры. Перед трапезой тут обязательно возносили хвалу Пресветлому Мильвусу, только не добавляли, как в Раздолье, «честь и слава троим, что стоят за его спиной». Сейчас хвала звучала, правда, не так уверенно. Чужак постарался, рассказал этим людям правду о Мильвусе. Многие теперь начинали по привычке — и осекались виновато. Одни лишь старики произносили эти слова громко и как будто с вызовом.

Этим утром лёгкий гул, перемежающийся стуком и позвякиванием ложек, вдруг умолк. Не сразу до Кори дошло, что изменилось: только волны плескали о борт, а люди будто исчезли.

Но все они были тут, глядели на одного едока, кто изумлённо, кто с презрением. Сперва было невдомёк, что не так.

— Гляди-ка, боится, мы отнимем, что ли? — пропела одна из женщин.

— А ложка-то у него есть, или он прям так из миски лакает? — присоединился её сосед.

Будь проклята Свалка, въевшаяся в кровь! Там не было тарелок, и хотя лет с тех пор прошло предостаточно, и за еду давно не приходилось драться, только не уследишь за собой — и спина горбится над миской, и кусок за куском летит в рот. Глотаешь, не жуя, свободной рукой загораживаясь. Стыдоба.

Дома можно было есть как хочется. Некому увидеть, некому упрекнуть. А здесь пришлось напоминать себе: не торопись, выпрями спину. И всё одно — суп через край выпит, тарелка вылизана. Этим повод для смеха всегда найдётся. Ну, пусть смеются, Кори здесь ненадолго.

На тихом причале, болтая ногами в воде и дробя солнечных зайчиков, думалось: как же хорошо! Всё стыдное и обидное меркло, не задевало. Мог бы такой день длиться вечно…

Если по-хорошему, рассиживаться не стоило. Прежде всего нужно было сообразить, что это нашло на Хагана. Он старателен, но туповат, коварства не замыслит, и с чего бы ему бросать Кори за борт? Обидчив, конечно, и мог бы свести счёты, да ведь они не ссорились. Не за опоздания же он взъелся, в самом-то деле!

А значит, Хагану кто-то подсказал так поступить. И очень хотелось бы знать, кто именно.

Ответы, конечно, лезли в голову, но как в такое поверишь? Хаган, как и Кори, подчинялся лишь приказам правителей, а вернее работника, чем Кори, у них не было. Разве не удалось за все эти годы доказать свою верность?

Или кто-то точит зуб на господина Второго? На Третьего? Если кто собрался препятствовать их делам, мог начать с исполнителей, таких как Кори. Вот только — кто бы это мог быть, что Хаган его послушал?..

А ещё этот другой мир. Невероятная удача наткнуться на человека, который сумеет о том рассказать. Если бы не поступок напарника, они бы улетели и не заподозрили, что один из чужаков находится так близко. Осталось только поладить с ним. Что-то ему уже рассказали о раздольцах такое, что не доверяет и глядит косо.

Поладить, пожалуй, и получилось бы со временем, да только времени почти и не было.

Уборная располагалась на берегу — четыре жестяных стенки над ямой, и пока идёшь от каюты, обрывки разговоров так и лезут в уши. А если ещё и задержаться, чтобы снаружи собралась пара человек, тоже можно всякое услышать. Особенно если люди не догадываются, кто сидит внутри.

Кори пришлось ходить туда-сюда не меньше шести раз за прошлый вечер, зато удалось узнать, что врата в другой мир откроются дней через десять. Поселенцы спорили едва не до хрипоты. Кто-то желал сразу идти с Гундольфом, кто-то решил подождать, пока первые вернутся с новостями. А Кори хотелось узнать, где же находятся эти врата и отчего за прошлые годы никто на них не наткнулся, только люди о том не упоминали.

Но сейчас ласковый плеск волн убаюкивал, и ветерок нежно гладил щёки, а солнце пока не жгло, грело только. И не давили на плечи неотложные дела, и так мирно и хорошо было здесь, что мысли растекались в голове, будто и нет забот.

— Кори, а ты плавать совсем не умеешь? — окликнул Гундольф.

— Да где б ему научиться, — презрительно сказал мальчишка.

Этому, сразу видно, Кори не по душе. Ясно, ревнует. Но почему, интересно, он привязался к чужаку, неужели у мальчика здесь родных нет?

— Плавать я и вправду не умею, не было случая, зато на небесной лодочке летать доводилось. Рассказать?

— Задавака! — фыркнул юный поселенец. — Я и сам, может быть, попаду однажды в город и смогу летать. Гундольф, а в вашем мире тоже есть такие лодочки?

— Господин Ульфгар — тот, что прежде ваш мир до такого довёл, а после к нам перебрался — запрещал полёты, — ответил чужак. — Но теперь появились летающие экипажи, только на лодки они не похожи, а больше на птиц. Длинные, с хвостом и крыльями. Ну, я ещё разок нырну и хватит.

Гундольф ушёл под воду, а Флоренц уставился на Кори и вдруг совсем по-детски показал язык.

— Летает он, тьфу! Да я, может, вовсе в другой мир отправлюсь, ясно тебе?

— Думаешь, ждут тебя там?

Насмешливый тон вопроса, видно, зацепил мальчишку, и он вконец обозлился.

— Ждут! — завопил он. — А в Раздолье у меня брат, понятно? Так что я и в городе могу устроиться, если пожелаю!

— Это вряд ли, — прозвучал спокойный ответ Кори. — Ты избалован, как я погляжу, а в Раздолье нужно работать. Каждый день, кроме Зелёного дня — да и тогда кое-кто трудится, ведь пища сама себя не приготовит, и за источником нужен присмотр. Это со стороны кажется, что в городе легко и хорошо, но если попадёшь туда, как бы не пришлось жалеть о прежнем доме. Брат тебе не рассказывал?

Мальчишка открыл уже рот, чтобы ответить, и Кори интересен был ответ, но тут как раз Гундольф вынырнул с плеском. Подплыл к причалу, сгрузил добычу, подтянулся и сел рядом, всё ещё пытаясь отдышаться. С него тут же натекла целая лужа и промочила Кори штаны. Другого места на всём причале не мог найти, что ли?

— А ты не хочешь поучиться плавать? — спросил чужак, обращаясь к Кори. — Мало ли, в жизни пригодится. Мы б тебе помогли.

— Не смогу я. Руки плохо слушаются, так что море не для меня.

Вот зачем он спросил? Сразу стало гадко на душе, и неуютно, и солнце больше не грело, а слепило.

Флоренц подплыл ближе, окатив брызгами.

— А я б такому не помогал, — заявил он. — Он же даже не признался честно, что они здесь вынюхивали. Может, и умеет плавать, а сбросили его, чтобы втёрся к нам в доверие!

— Многовато воды он наглотался как для доверия, — осадил его Гундольф. — Парень правда тонул, ещё б немного, и поздно стало. Давай я тебе, Флоренц, покажу вот лучше, как утопающих спасать…

Кори не хотелось ни слушать, ни сидеть на мокром причале. По счастью, лодка болталась неподалёку, и можно было перебраться в неё, сесть, уткнувшись лицом в колени, и постараться не думать ни о чём. Плавать! До этой минуты Кори и не было известно, что так хочется этому научиться!

Но нет, никогда не выйдет довериться этой воде, зеленоватой и плотной, тёплой у поверхности. Не нырять за раковинами и не подниматься к солнцу, и не лежать кверху лицом, раскинув руки, и не плыть за кем-то вдогонку, смеясь и отплёвываясь. Если лодка — тонкая жестяная преграда между морем и человеком — даст течь, Кори в жизни не выплыть, даже если берег лежит всего в сотне шагов. Ещё и это отнято…

Ну ничего. Однажды тот, кто повинен в этом, ответит. Уж Кори постарается донести всё, что думает, всё, что довелось пережить. О, тогда тот заплатит, за всё заплатит, и никакая цена не будет слишком высока.