Нет звёзд за терниями

Глава 34. Гундольф. Ночь в подвале

Их с Кори разделили. Она, глупая, не послушала, не убежала, когда он велел. Что с ней сделают теперь? Утащили куда-то, а их с Сименом бросили в подвал, чёрный и душный. Невысоко, а всё-таки Гундольф предпочёл бы сам спуститься. Тело ломило и без того.

— А ты мастер толкать речи, — сказал он своему спутнику, невидимому в темноте. — Я прослезился даже. И эти-то, главное, к тебе сразу прислушались…

— Умолкни, без тебя тошно, — раздался сердитый голос.

Что ж, он хотя бы жив, а то уже были сомнения. Сопротивлялся, и его неслабо приложили, Гундольф видел кровь.

— Кто здесь? — спросил кто-то негромко и испуганно. Голос похож на женский.

— Симен. И Отто, — откликнулся спутник Гундольфа. — Или как там тебя зовут взаправду?

— Гундольф. Я из другого мира, а здешние правители убирали всех, кто с нашими связан. Пришлось выдумать себе другое имя и историю.

— Мы не делали ничего подобного, — возмутилась женщина. Теперь Гундольф узнал её голос.

— А-а, госпожа, — сказал он. — Ты, как видно, мало знала о том, что творится вокруг.

— Неправда, я знала обо всём! От меня не стали бы таить… Но что происходит в Раздолье? Нам придут на помощь? Что собираются делать эти люди?

— Советую промолчать, — сказал ещё кто-то, невидимый в темноте. — Госпожа лишалась чувств и осталась без последних новостей, и как по мне, оно и к лучшему. Не желаю до утра слушать крики и плач.

— Крики и плач? Почему?.. Что с нами сделают? Ответьте же мне! — потребовала госпожа. — Ответьте, я приказываю!

Кто-то кашлянул, но ничего не сказал. А Гундольф и не знал точного ответа. Для себя — пожалуй, а что ожидает госпожу? Должно быть, тоже ничего хорошего.

— Ответьте! — настойчиво произнесла госпожа ещё раз. И закончила совсем уж детским, дрогнувшим голосом:

— Мне страшно…

— Да всем страшно, — откликнулся Симен. — Тебе, госпожа, ещё повезёт, если просто убьют. Удивительно прямо, что ещё не тронули. Бывает участь похуже смерти.

Она вскрикнула и заплакала тихо.

— Молчал бы ты, — проворчал Гундольф. — Мастер толкать речи…

— Ваши руки свободны? — спросил незнакомец. — Кто-нибудь может меня развязать?

Возиться пришлось долго, спутали его на совесть. Такие узлы только резать. Когда Гундольф закончил, был уверен, что его пальцы кровоточат.

Незнакомец тихо стонал. Он, должно быть, не чуял уже ни рук, ни ног, так их перетянули.

— Теперь мы выберемся? — с надеждой спросила госпожа.

— Выберемся мы не раньше, чем за нами придут, — прошипел незнакомец. — Но теперь я хотя бы вздремну, чего и вам советую.

— Рафаэль? — спросил Гундольф. — Это ведь ты?

— Ну, я, — ответил тот, чуть помедлив.

— Со своими-то что не поделил?

Тот не спешил отвечать, и Гундольф ткнул его несильно.

— Ну? Развлеки беседой, а то сон что-то не идёт. Не знаю, как тебе, а мне собираются голову отрезать, и с этим знанием паршиво спится. Так чего ты тут валялся связанный?

— Недооценил я их, — угрюмо ответил Рафаэль. — Думал, мы как-то впишемся в существующий порядок. Поладим с остальными. Ребята ведь работать могут, как раньше, а то и лучше. Не знал, что за моей спиной они о другом сговорились.

— Хочешь сказать, вы шли сюда честно работать? Ври больше.

— Это правда!

Голос Рафаэля звучал почти обиженно.

— Если у тебя хоть что-то есть в голове, ты согласишься, что Раздолье устроено из рук вон плохо. Первым делом я хотел сровнять Свалку с землёй. Это ведь очень страшная затея — Свалка.

— Её придумали люди, что были мудрее нас, — заносчиво возразила госпожа, — и Свалка прекрасно работала и справлялась со своей целью. Разве можно, чтобы уроды ходили среди людей? А преступники?

И она всхлипнула, как дитя, а совсем не как гордая правительница.

— Уроды только в ваших головах, — сердито ответил Рафаэль. — Я провёл с этими людьми всю жизнь. Они — моя семья. Уж я-то знаю, что они ничем не хуже любых других жителей этого вашего Раздолья. Если что их и калечит, то Свалка.

— Они пришли убивать, и будут убивать ещё. Тебя самого связали и бросили с нами вместе — может, тоже убьют. И ты ещё веришь, им место среди людей?

— Они опьянели, — процедил сквозь зубы Рафаэль. — Где-то добыли дозу. К утру у них в головах прояснится, тогда мы с ними и поговорим. А то, что они делают, можно понять…

— Ах, можно?

— Да, можно! Если бы ты глядела дальше своего серебряного дворца, если бы хоть раз побывала на Свалке… Но ты ведь не была там, да?

Госпожа промолчала.

— Хоть раз, а? — настойчиво продолжал Рафаэль. — Один-единый поганый раз? Видела, как они там живут? Как грызутся за еду?

— Я верю, что у них всё разумно и хорошо устроено, — возразила госпожа, но голос её дрожал. — Зачем им грызться? Их обеспечивают водой и припасами, дают несложную работу. Остаётся только распределить…

— Припасами? Может, ты хотела сказать, «объедками»? Это же то, чем побрезговали другие. То, что гнило в помойных вёдрах, смешанное со всякой дрянью. Это потом вываливают на землю — слышишь ты, на землю! — и если хочется кусок получше, за него нужно драться.

— Мне неприятно думать об этом. Мне нехорошо. Я приказываю тебе замолчать! Кроме того, ты лжёшь.

— Я лгу? Я был там. Я видел дни кормёжки. Этих людей — их уже людьми нельзя было назвать, и это вы с ними сделали.

— Да что ж вы грызётесь! — воскликнул Симен. — Умолкните, а?

— Симен, — сказала госпожа без злости, но с удивлением. — Ведь ты клялся в верности Пресветлому Мильвусу и троим, что стоят за его спиной! И ты смеешь так грубо со мной говорить?

— Ха! — воскликнул Симен. — Да ты, кукла ряженая…

И умолк, выдохнул тяжело. Слышно было, как скрипнул зубами. Должно быть, пытался удержать внутри другие слова, похуже.

— Моя сестра была там, на Свалке, — сказал он наконец угрюмо. — Ты ведь знаешь, ты ж так гордишься, что помнишь каждого из нас. Семь лет, семь проклятых лет я не знал, как там моя Софи, что с ней. Всё думал, сяду в поезд, хоть так повидаемся — и семь лет мне не хватало духу это сделать! Я не мог, я просто не мог… Думал упросить, забрать её, уйти из города, но кому в Запределье нужны такие, как мы? Куда нам было идти? Не в родное же поселение. Мы не для того уходили, чтобы вернуться с позором, да нас бы и не приняли обратно.

Тут Симен издал странный звук, будто всхлипнул. Может, так оно и было, да ведь в этой тьме не разглядишь.

— Во всех Светлых землях для такой, как Софи, больше не было места, — продолжил он. — А если я хотел быть с ней, то и для меня. Семь лет я страдал вместе с нею, госпожа, и меня терзал стыд — разве имел я право страдать, если меня не мучили жажда и голод, если после работы я возвращался в дом, где ждала мягкая постель? И я счастлив был узнать, что мою Софи вытащили с этой Свалки, что она жила не там хотя бы часть срока. И если этот человек обещает сровнять Свалку с землёй, то я пойду за ним, и плевать мне на вас троих, на Пресветлого Мильвуса и свои клятвы. Ты слышишь меня, госпожа?

Золотая Маска ненадолго замолчала, и Гундольф слышал её учащённое дыхание.

— Ты приносил клятвы добровольно, — дрожащим то ли от волнения, то ли от злости голосом ответила она наконец. — Мог отказаться сразу, если что-то было не по душе, но ты дал слово, чтобы сейчас над ним посмеяться. И за это, за это тебя бы стоило… я бы изгнала тебя, но этого мало…

Симен рассмеялся.

— Да что уж тут. Вернее всего, завтра все мы умрём, — сказал он. — Уж напугала так напугала. Жалею только, что не успею попросить прощения у Софи. Как ей объяснишь? Я ведь всю голову сломал. Сплошная безнадёжность, как стена — не уйти, да и с моих припасов двоим не прокормиться. А с её стороны это гляделось как трусость, уж я-то понимаю. Да я и есть трус.

Он замолчал.

Госпожа молчала тоже, а потом воскликнула:

— Я не верю, что мне причинят зло. Люди вступятся! Они все клялись защищать меня.

— Вашего господина Третьего прирезали на глазах у всей площади, — напомнил ей Рафаэль, позабыв о том, что не собирался тревожить госпожу. — Никто даже не сообразил.

— Зато господина Второго вы так и не нашли, — с жаром возразила Золотая Маска. — Он придумает, как спасти меня и Раздолье!

— Этот отсиживается в безопасном месте, — сказал Гундольф, — и носу оттуда казать не собирается. Мы его видели, и я так скажу: на него рассчитывать нечего.

— Такого не может быть. Я не верю, не хочу верить! — воскликнула госпожа.

Ещё недолго она держалась, а потом вновь заплакала. Всхлипывания звучали приглушённо — видно, пыталась сдерживаться, стыдилась выказывать слабость.

Гундольф подумал, что нужно, должно быть, пожалеть, успокоить, вот только желания такого он в себе не чуял. Навидался подобных дамочек по службе: эта или будет драть нос и осыпать упрёками, или раскиснет, а это ещё хуже. Тогда он до утра от неё не отцепится, а ведь всё одно ничем не поможет, только время потеряет. А вот с Рафаэлем, с тем не мешало бы перекинуться словечком.

И Гундольф подался ближе, повёл рукой в темноте, нащупал плечо — сидели рядом. А потом сказал вполголоса:

— Давай-ка отсядем. Потолковать нужно, только не хочу, чтобы нас слышали.

— Вот не могу решить, что предпочтительнее, — лениво откликнулся Рафаэль, — лежать связанным, но в тишине, или свободным, но слушать вашу бесконечную болтовню.

— Так я могу связать обратно, — предложил Гундольф. — И оставлю в покое до утра. Ну?

— Что ж, хочешь поговорить — давай поговорим, — пожал плечами Рафаэль. — Но отойти у нас с тобой получится не дальше ближайшего угла. Это же подвал, а не дворец.

И всё-таки он поднялся, зашарил рукой по стене, двинулся вдоль неё. Что-то звякнуло внизу, у пола, и Рафаэль выругался чуть слышно.

— Осторожнее, — сказал он уже нормальным голосом. — Похоже, наш хозяин хранил здесь банки, и не только целые.

Гундольф медленно пошёл следом, не отрывая руки от кирпичной стены. Поддел носком ботинка зазвеневшее стекло. Его собеседник между тем загремел металлом.

— Нашёл пустые ящики, — пояснил довольно. — Если перевернуть, сгодятся вместо стульев. Ненамного, но лучше, чем на камнях. Эй, госпожа, дать ящик?

— Мне ничего не нужно от такого, как ты, — донёсся ответ.

— Как знаешь, — беззаботно откликнулся Рафаэль и, повозившись ещё немного, затих.

Гундольф наклонился. Рука почти сразу наткнулась на прохладный металл — видно, Рафаэль оставил свободный ящик с этой стороны, позаботился. Жёсткие полосы металла вместо сиденья, каменная стена вместо спинки — не лучшее вышло кресло, но где тут взять иное?

— Так вот, — вполголоса сказал Гундольф, обернувшись туда, где в душной тьме скрывался собеседник. — Не могу я понять, что ты за фрукт. Так говорил о Свалке — аж проняло, только я ведь о тебе иное знаю.

— Да, и что же? — лениво поинтересовался Рафаэль.

— А то, что ты из людей собирался делать уродов. Живое металлом заменять без нужды. Скажешь, не так? Всех твоих уже улучшать дальше некуда, так ты за новыми пришёл. Всё Раздолье думаешь в Свалку превратить, ты, полоумный?

— И с чего бы, — довольно зло спросил Рафаэль, — мне отвечать на такие вопросы?

— А с того, к примеру, что за нами спустятся завтра — да и найдут тебя с осколком в горле. Беда от этих битых банок. Упадёшь сейчас неудачно, здесь темно, никто не увидит. А может, оно и к лучшему будет, если тебя не станет, а, мастер?

— Да кто тебе сказал-то, что я собрался делать подобное!..

— Да ты же сам и говорил, помнишь? При нашей первой встрече. «Всегда можно отрезать, а потом пришить». Ну? Скажешь, не было?

Рафаэль дёрнулся, ящик под ним взвизгнул.

— Веришь или нет, — сказал он, — но я таким не занимаюсь. Поправить дело, если жизнь кого-то искалечила — это я могу. Лезть без нужды — не лезу.

— Ага, — с недоверием произнёс Гундольф. — То-то у тебя под замком наши люди сидели. У нас, конечно, особо не было времени потолковать, но кое-что мне рассказали. Как их порезать хотели и в таких превратить, как вот те, наверху. Как почти всех перебили, когда они сбежать пытались. Как думаешь, кому я поверю, им или тебе?

Его собеседник примолк, но когда Гундольф, устав ждать, решил его поторопить, заговорил вместе с ним.

— Ну, чего воды в рот набрал? Отвечай!

— Ты хочешь сказать, встретил людей…

И оба осеклись.

— Ладно, спрашивай, — позволил Гундольф.

— Ты встретил людей из своего мира? Тех, что были у нас в… скажем, в гостях? Давно встретил? Где?

— В гостях, вот как?.. Я тебе, тварь скользкая, давно мечтаю зубы пересчитать! Сколько хороших парней ни за что пропало, а он ещё смеяться будет?..

— Тихо ты, да тихо же! — вскричал Рафаэль, вырываясь из рук. Ткань его рубахи затрещала.

И всё-таки он получил пару раз по рёбрам, или что там подвернулось под кулак в этой тьме.

— Я всё скажу, только дай сказать! — взмолился он, отворачивая лицо.

— Ага, говори, и живо, — тяжело дыша, потребовал Гундольф и оттолкнул Рафаэля от себя.

Тот сел, скрипнув ящиком, и заговорил торопливо и неровно:

— Было так: ваши люди пришли, бродили по пустоши. Леона наткнулась на них случайно, позвала наших, мне ни слова. Когда чужаков привели, они уже были не очень-то рады встрече. Я этого не хотел, поверь.

— Да, и чего ж ты хотел?

— Мысль о том, чтобы уйти в другой мир, мне понравилась, врать не стану. И всё вышло бы хорошо, если бы я мог один на один поговорить с вашими людьми. Не собирался я никого калечить! Хотел взять пару наших, пару ваших, да и сходить посмотреть, что там, по ту сторону. Если ваши люди говорили правду, думал вернуться за остальными. Если лгали и мы не вернулись бы, тех, что остались, ждала смерть. Может, строго, но разумно. И если бы все повели себя по-доброму, никто бы не пострадал.

— Так ты, может, сказать хочешь, это наши на рожон лезли?

— Да… — горько бросил Рафаэль. — Вот, как видишь, я не всегда могу ладить со своими, сижу здесь… Что им, спрашивается, не так? Был у нас раньше другой мастер, так они ему в рот заглядывали. Я всё пытаюсь понять, что за сила была в старике, чем он брал? С тех пор, как я на его месте, мы и жить сытнее стали, и спать мягче. Я всё устроил, и что, ценили они это? Порой мне казалось, что лишь для вида. Хотелось, чтобы было, как я сказал, а приходилось говорить то, что они хотели слышать.

— Бедняга, — притворно посочувствовал Гундольф. — Сам хороший, все вокруг плохие.

— Да что ты понимаешь? — вскипел его собеседник. — Ты думаешь, мне это нужно? Город этот, другой мир — думаешь, я этого хотел? Что ты понимаешь, если правда жил там, где с неба текла вода, а еды на всех хватало? А я вот навидался. Ещё вот таким был…

Тут он, должно быть, показал, каким, но тьма скрыла этот жест.

— Стоял с Леоном у стола. Он притащит нового калеку, напуганного, никому не нужного. Возьмётся за дело, не ест, не спит — смотрит, как тело починить. Возится у печи, отливает детали, и я тут же, подай-принеси. Так я насмотрелся, как они страдают. Как им больно вот тут, — он глухо стукнул себя по груди, — а ведь могли бы дальше жить и радоваться, если бы наш мир умел их принимать. Старик, Леон, под конец не туда завернул, да и людей с пути сбил. Трудно ли сбить, если они так и живут с этой болью, самих себя стыдятся. Даже у нас, среди таких же. Не особо показывают, но те, у кого нет только пальцев, считают себя лучше тех, у кого рука отнята по локоть. Вот я и остался с ними, хотя мог уйти хоть куда. Старался устроить житьё получше, со Свалки тоже тащил, кого мог. Всех не удавалось, иначе бы заметили, что пропадают. Я хотел исправить главное — искалеченные души. Видел, что им нужно жить с остальными, им нужен труд, чтобы они сами про себя поняли, что и теперь ничуть не хуже прежних. Как же я устал с ними биться, если бы ты знал!

— Ну, я понял, — сказал Гундольф. — Ты добра хотел, а вся эта каша не из-за тебя заварилась. А лучше тебя человека в этом мире нет. Это ты хочешь сказать?

— Да что уж, и я ошибок наделал. Ты лучше мне скажи, когда своих встретил, сколько их было? Они… с ними был кто-то ещё, не из ваших?

— А тебе-то что? — насторожился Гундольф.

Его собеседник замялся, а затем продолжил, осторожно подбирая слова.

— Видишь ли, с ними мог быть ещё один человек, судьба которого мне небезразлична. Мне бы очень не хотелось узнать, что этого человека бросили где-то в пустошах Запределья, если он тяготил твоих товарищей при побеге.

— Этого человека вы бросили в клетку связанным и хотели, чтобы он помог с Раздольем. Так у вас принято поступать с друзьями, да? Ну, не знал.

— Да ответь же ты нормально, жива она?

— Жива. Наверху сейчас.

Рафаэль вскочил с грохотом.

— И ты сидишь здесь, как ни в чём не бывало? — прозвучал его гневный крик на весь подвал. Затем он шагнул во тьме, зазвенел стеклом, загремел. — Эй, откройте! Слышите меня? Отоприте немедленно!

— Чего разорался? — послышался голос Симена.

— Дайте ящик, я не достаю до люка! Дайте что-то, чем можно ударить по крышке, да живо!

— С ней всё хорошо. За неё пока вступилась эта ваша крылатая…

— Да Леоны я и боюсь! — с отчаянием воскликнул Рафаэль. — Где мой ящик? Эй, наверху, слышите меня?

Ему дали ящик, и он стучал, пока не сдался, обессиленный. Гундольф, поддавшись тревоге, стучал тоже. Но то ли наверху не слышали, то ли предпочли не замечать — не открыли.

А люк закрыт был плотно, и вернее всего, чем-то ещё придавлен сверху. Не сдвинулся и на волосок.

— Она-то сюда — зачем? — только и спросил Рафаэль после.

— Подругу свою выручить хотела, — пояснил Гундольф. — О ней одной и думала. Я-то по рассказам понял, беднягу едва ли не на цепи держат, а поглядел и вижу, что жалеть такую нечего. А зря мы всё-таки стучали. Открыли бы нам, и что б мы сделали против них?

— Придумали бы, что. Только бы она продержалась до завтра…

— Да уж продержится, я думаю. Этой вашей Леоне она завтра нужна на площади, чтобы мне голову отрезать. Слушай, я, знаешь, терпеть не могу о людях спрашивать за спиной, но ты мне всё-таки скажи, что там за дело было со стариком и Кори? А то я чушь какую-то услышал.

— А ты, — неторопливо, подбирая слова, произнёс Рафаэль, — чего ради интересуешься?

— Да вот, — ответил Гундольф, — тоже, вроде как, судьба её мне небезразлична. Да она о себе говорить не спешила, а я не лез. Теперь, может, уже и не доведётся спросить. Хоть узнать напоследок, какой она была.

Его собеседник подался ближе, задев ногой, и перешёл на шёпот:

— Чтобы ты понял, что было, нужно знать всё с самого начала. Старик, наш прежний мастер, однажды притащил со Свалки двоих — девчонку, кожа да кости, и парня, который с виду вот-вот отдаст концы. Рука, плохая рана. Выходили мы их кое-как. Парень тоже девчонкой оказался — ну, так сразу и не понять, если волосы срезаны, а годы ещё не те, чтобы различия в глаза бросались. Перед тем в Раздолье беда с водой случилась, на Свалке вспыхнул бунт, и выжил мало кто. Сперва они там сидели без провизии и воды, потом работать пришлось за себя и тех, кого уже нет — это я тебе говорю, чтобы ты понял, какими эти двое к нам попали. Леон сотворил чудо, иначе не назову, что Кори осталась жива. И все наши видели, сколько он сил отдал. Ты это запомни.

Рафаэль умолк, перевёл дух и продолжил всё так же шёпотом:

— Кори встала на ноги, но держалась всегда особняком. Да все они, кого притаскивал Леон, сперва сидели по углам, присматривались, приучались жить по-новому, но эта так и не вышла к людям. У старика были книги — больше об устройстве тела и науке, но и о старом мире тоже, так вот она за книги села. Леон бы их не всякому позволил брать, а ей разрешил. Правда, я ни в ком из наших и не видел стремления учиться. Послушать рассказы по вечерам, это они любили, а выучиться разбирать буквы ленились. И при этом недолюбливали Кори — всё им казалось, старик её выделяет среди прочих, а она гордится. Вот это тоже запомни.

— Ага, — сказал Гундольф.

— Теперь главное. Леону всегда было мало того, что есть. И людей со Свалки он тащил не для того, чтобы спасти, а чтобы на них учиться. Да и не только со Свалки, у нас из Запределья кое-кто есть. Старик договорился с парой разведчиков, те если замечали искалеченных, хватали и к нам. А потом он задумал делать из людей машины, использовать эту силу вместо топлива. Представь, едет повозка, а вместо механизмов в ней люди, навеки соединённые с металлом, приводят в движение колёса. Или крылатая лодка, а крыльями машут трое-четверо таких, как наша Леона. Да много чего ещё было. Я видел рисунки и чертежи, и я тебе скажу, в жизни меня так ничего не пугало. Но чтобы научиться такое мастерить, старику нужны были люди, расходный материал. А где взять? Свои на это не подпишутся. Вот и решил идти на город.

Гундольф хмыкнул.

— И что ж, никто старику не сказал, что он свихнулся?

— В том и дело! — жарким шёпотом воскликнул Рафаэль. — Леон нашёл такие слова, что все с ним согласились. Ну, может, не все, но большинство. Мол, так и нужно горожанам, пусть поплатятся за то, что одобряли Свалку, так всех распалил — до сих пор ярость не утихла. И даже те, что были против, не подумали остановить Леона. Никто, кроме Кори. Она говорила и мне, а я… Слушай, я любил старика. Я понимал, что он задумал страшное, но у меня бы рука не поднялась. Она всё сделала сама.

— Так что она сделала-то? — поторопил Гундольф. — Я только это и хотел услышать.

— Ушла в Раздолье с записями старика и его головой, вот что.

— Да чтоб его. А с головой-то зачем?

— Видно, чтобы доказать, что он мёртв. Старика знали в городе, могли узнать в лицо. Я первым нашёл тело, и я тебе скажу, не лучший то был день в моей жизни. Я эту дрянь, которую наши пьют, не трогаю, но в тот день нахлебался, как скотина. Сижу у постели, слёзы текут, а сам рад, что всё кончилось. Что она смогла, чего не смогли мы все. И ещё думал, что сделают там, в Раздолье, когда про всё узнают. Не уводить ли людей? Понадеялся, что Кори не захочет смерти если не мне, то хоть Леоне. По счастью, не ошибся. Я, знаешь, запер дверь и придержал от людей новость, выгадал ей день, больше не мог. И когда по её следу пустились, то не нагнали. Вот такая история, а теперь сам решай, где тут добро, где зло.

Они помолчали.

— Кори, наверное, думает, я тоже ей враг, — продолжил Рафаэль, — а я не враг. Если бы мы взяли Раздолье тогда, я ведь встал бы к столу рядом с мастером, куда делся, а меня от одной мысли воротило. И я знал, что она наведывается к Леоне, но молчал. А в последний раз Кори всё-таки попалась. Я сделал что мог, и если ты слушал внимательно, то должен понять, что никак иначе защитить бы её не вышло. А что там теперь, кто знает.

— Да вроде просто увели, — задумчиво сказал Гундольф. — Хоть и силой тащили, но руки на неё никто не поднял. Эту, крылатую, люди слушают.

— Это-то и плохо, — вздохнул Рафаэль. — У Леоны, нашей птички, голова устроена не как у всех. Никогда не знаешь, что выкинет. И не могу сказать, чтоб я её недооценивал, а всё-таки, видишь, переиграла она меня. Ну ничего, будет новый день, посмотрим, кто одержит верх. Обещать тебе, правда, я ничего не буду, чтобы не соврать. Но если что, мы на одной стороне, а, чужак?

— Похоже на то, — согласился Гундольф.

На том разговор и кончился.

Рафаэль возился с ящиками, а потом совсем затих — может быть, вправду уснул, как и хотел. Со стороны, где сидели Симен и госпожа, тоже долетало мало звуков. Кто-то из них шептал, Гундольфу удалось разобрать имя Хранительницы — похоже, госпожа возносила мольбы, неясно на что надеясь.

Сам Гундольф рассчитывал вздремнуть, уйти от трудных мыслей, но не спалось. При этом и не думалось почти ни о чём. Глупо, но он жалел только, что в те последние мирные часы просто уснул рядом с Кори. Может, она переживёт завтрашний день, и что у неё останется, кроме тех его прощальных слов? А может, это он проживёт дольше, и ему останется только вспоминать, как израненная душа припала к нему в поисках ласки, будто мокрый пёс на дождливой улице, а он почесал за ухом, даря надежду — да и пнул сапогом. Жалость ли это? Если она, то почему такая большая, почему от неё трудно дышать?

А может, это всё подвальная духота виновата, а никакая и не жалость. Погано здесь, воздуха уже совсем не осталось. Хотелось, чтобы скорее кто-нибудь пришёл — пусть даже потащат на площадь, всё лучше, чем сидеть вот так.

И когда наверху раздался шум и в люк пролился свет, показавшийся до слёз ярким, Гундольф был почти рад.