Нет звёзд за терниями

Глава 38. Флоренц. Прощаясь с городом

О том, чтобы остаться в стороне, мальчишка не мог и помыслить. Особенно теперь, когда знал, где жаба.

— Нужно лодку найти, — сказал Ник.

Он застрял на первой же площадке, осматривая каждое судёнышко, но вернулся и выдохнул раздосадованно:

— Купола изрезаны!

— Идёмте лучше к дому, — предложил Алтман.

— Туда, где нас потом найдёт этот? Ну уж нет!

— А мы ненадолго, припасы соберём, воду. Что найдётся. Да и подкрепиться не мешает, в путь же не станешь пускаться вдруг, надеясь неясно на что. А ну как не отыщем ваших сразу? А потом за лодкой, я и другие стоянки знаю.

На это Ник согласился. По пути немного спорили, брать ли старика.

— Пусть за ним тут Кори приглядит, — сердито говорил Ник. — У наших житьё сейчас, я думаю, и так непростое, к чему лишний рот?

— Ну, тогда и я останусь, — погрустнел Алтман. — Как флакончик опустеет, меня от боли скрючит, тоже стану лишним ртом.

— Ты это не думай, — погрозил пальцем Ник, и кончики его ушей запылали. — Ты ведь в своём уме, а старому кто знает, что в голову взбредёт. Полетим, а он захочет прогуляться за борт или рычаг какой дёрнет. И вообще от него любой беды ждать можно.

Старик прислушивался к разговорам, улыбаясь беззубо и доверчиво.

— И ничего подобного, — заспорил Флоренц. — Он послушный! Да я сам приглядывать буду.

— Ты-то? — фыркнул Ник. — Ты, пустая голова, ни одно дело в жизни до конца не довёл. Замечтаешься, рот разинешь и забудешь обо всём. Что, скажешь, не так? Сколько раз опреснитель пустым стоял? А как за печью нашей приглядывал и огонь потух, куда ты глядел, на облака? Так что обещания твои ничего не стоят.

— Глядел я на вашу печь, только что поделать, если она кривая и не работает как надо? — ответил Флоренц, разобидевшись. — А дедуля всё понимает, иначе бы он давно с края Свалки упал. Он мне жизнь спас и вас найти помог, так что я его не брошу.

— Да делай уж, как знаешь. А печь не кривая, это руки у тебя кривые!..

Они ещё немного поспорили. Ник, видать, приободрился, выбравшись со Свалки, и нрав его сделался таким же паршивым, как обычно. А возражал он зря: печь, конечно, была кривая — какую ещё соорудишь из плохо отёсанных камней и кусков металла, найденных там и сям?

Но Флоренц не сердился, радовался даже. Пусть лучше Ник ворчит и ругается, чем лежит, молчаливый и бледный, на себя не похожий. Ох, а как он заругается, если кто-то возьмёт его жабу! Должно быть, лучше ему и не знать.

В доме первым делом набросились на воду. Кружку Кори держала всего одну, так что Ник пил из миски, а Флоренц зачерпнул из ведра ладонями.

— Не пачкай! — строго сказал Алтман. — На, держи, я напился.

Мальчишка хлебнул торопливо и дал кружку старику. Подскочил к столу, ухватил яблоко, кусок хлеба и сказал:

— Вы собирайтесь, а я отойду ненадолго, дело есть.

— Куда идёшь? — спросил Ник. — Сядь, одному ходить не стоит.

— Ой, да за угол. Хочешь сопроводить?

— Иди, — махнул рукой его товарищ. — Ты просто помогать со сборами не хочешь, я понял.

Но Флоренц даже возражать не стал. Он вылетел и понёсся по улице, отбежал домов на пять и замедлился. Зашагал, поглядывая по сторонам и откусывая то от яблока, то от хлебного ломтя.

Обрушенный подвал нашёлся сразу. Мальчишка боялся, это будет яма, укрытая за спинами домов, но дома здесь и вовсе не было. Только углубление с тремя стенами из кирпича, кое-где выпавшего, а вместо четвёртой пологий спуск. Осталась ещё часть кровли, а может, пола, и вышел навес, прикрывающий жабу сверху.

Вскарабкавшись по лапе, Флоренц перевесился и шлёпнулся внутрь. Потянул рычаг. Стефан и Ник ужасно им гордились: рычаг этот, соединённый какими-то мудрёными путями с топливным баком, высекал искру и поджигал горючее.

Срабатывало, правда, не всегда. Тогда приходилось открывать заслонку у задней лапы, выискивать сухие тонкие листы и уже ими, пылающими легко, зажигать остальное. Но сейчас у Флоренца не было зажигалки, и он надеялся на рычаг.

Дёрнул раз — ничего. Второй — тишина. Мальчишка встревожился, но с третьей попытки услышал слабое тарахтение за спиной.

— Ну, поехали, — пробормотал он под нос и потянул ручку, чтобы пасть жабы прикрылась. Оставил лишь узкую щель для обзора.

Жаба, пятясь, выбралась на дорогу. Кирпичи хрустели, лопаясь под тяжёлыми лапами. Флоренц подождал ещё немного, чтобы машина заработала как следует, и быстрым ходом двинулся по улице.

Проскочить незаметно всё-таки не удалось. Ник, заслышав знакомый шум, выбежал наружу.

— Ты жабу нашёл? — радостно воскликнул он, но тут же понял, что Флоренц и не думает останавливаться.

Ник пустился следом.

— А ну стой, паршивец! — доносились его крики. — Куда собрался? Я не разрешаю брать мою жабу! Стой!..

— Возвращайся в дом, — крикнул мальчишка в ответ. — На площади опасно, а я должен помочь! Не бойся за жабу, я умею с ней обращаться!

Он замедлился, чтобы свернуть в переулок, а потом ускорил ход. Жаль, не видать было, Ник всё ещё бежит следом, глотая дым, или отстал. Этот упорный, мог и бежать.

Тут Флоренц подумал о том, как отыщет площадь. Он ведь был там лишь единожды, шёл со спутниками, потому и дорогу не старался запомнить. А из жабы видна узкая полоска мира, так и таблички на стенах можно не заметить, да и есть ли указатели к площади?

По счастью, выручили люди. Трое шли, споря и размахивая руками, и Флоренц направился за ними, понадеявшись, что те идут в нужную сторону. Люди, правда, всполошились, ускорили шаг, оглядываясь, а потом один и вовсе побежал. Мальчишка выжал из жабы всё, что мог, пытаясь догнать горожан и пояснить, что не желает им вреда, но те оказались шустрее.

Зато шли они и вправду на площадь. Вон она открылась в проулке, помоста не видно за толпой. Люди бесновались, галдели, летали неясные обрывки фраз, усиленные рупором.

— Разойдись! Разойдись! — кричал Флоренц во всю глотку, пытаясь пробиться. — Берегись! Пропустите!

Кто-то колотил по машине сзади, но перед лапами жабы толпа поредела, и удалось разглядеть помост, Гундольфа, крылатую. Там, на возвышении, тоже завязалась драка.

— Эй, сюда, сюда! — заорал мальчишка, не глядя уже, куда едет, не видя ничего, кроме помоста. — Гундольф, держись, я рядом!

Сквозь людские крики донеслось отчаянное:

— Фло! Поворачивай, уходи отсюда, ты, безмозглый! Не смей подходить ближе! Убери машину!

Эрих тоже был тут. Один считает растяпой, другой — несмышлёнышем, будто Флоренцу до сих пор шесть лет. Но он и не подумает бежать, не для того пришёл. Если добраться до помоста, можно спасти Гундольфа. Успеть бы!

Грязная рука появилась перед лицом, ухватилась за край пасти. Рядом возникла вторая. Ощерившись, на жабу лез незнакомец. Он не сумел бы пролезть в узкую щель, а достать до рычагов, натворить беды — вполне.

Флоренц ударил кулаком по заскорузлым пальцам.

— Не лезь! — крикнул он.

Человек не отвечал, не ругался, лишь карабкался, кряхтя и осклабив зубы, и от этого было только страшнее. Но вдруг он сорвался и исчез.

— Эй, приятель! — донёсся знакомый голос.

Мальчишка сунулся к краю пасти, перегнувшись через приборы, глянул вниз и увидел Джо. И как он был ему рад!

— Мы тебе путь расчистим, — пообещал чужак. — Вперёд, в атаку!

И отскочил с дороги. Флоренц потянул рычаг, и жаба медленно шагнула.

— Проваливай! Вон пошёл! — услышал он крик брата. — Тут всё рванёт!

Что рванёт и почему, мальчишка не понял. Там, впереди, Гундольф едва держался, безоружный. Кое-кто из калек вроде как встал на его сторону, но врагов было больше.

— Сюда, ко мне! — завопил Флоренц.

— Не лезьте сюда! — крикнул Гундольф, обернувшись к жабе.

Он что-то ещё добавил, мальчишка не понял, но чужаки посерьёзнели вдруг.

— Малец, слышишь? — донёсся снизу голос Джо. — Поворачивай, правда.

— Не поверну, пока Гундольф в беде! Сейчас, нужно лишь чуточку ближе…

— Флоренц, остановись! — приказал и Конрад. — Там порох, слышал? Стоит искре попасть, всё взлетит на воздух, люди и помост. Нельзя туда машине!

— А что же делать? — чуть не расплакался мальчишка.

Там, на его глазах, Гундольфа опрокинули и едва не одолели. Пару ужасных мгновений казалось, он не встанет больше. Там сражался Эрих, и что бы Флоренц ни говорил, он не желал брату смерти, не мог желать, даже когда сердился.

— Жди! — крикнул Джо. — Они идут, я помогу…

И мальчишка ждал, сжавшись от страха. Не за себя, хотя толпа напирала, шатая жабу, а за людей, что пробирались от помоста, отбиваясь. Всё ближе… ближе… пока что живы…

Флоренц молился выдуманными тут же словами. Он даже не знал, кому направлять мольбы — Хранительнице ли, небу, или давно ушедшей и полузабытой матери, которая, может быть, видит его, и услышит, и чем-то поможет. Он упрашивал сразу всех и шептал: «Пожалуйста!»

И пленники добрались! Жаба распахнула пасть немного шире, и кто-то, кого Флоренц не знал в лицо, встал у края. Но Гундольф тоже был тут, и он не возражал, а значит, это друзья.

И тут мальчишка поглядел на помост. Эрих остался там, один против разъярённой толпы.

— Хлам помоечный! Отбросы! — кричал он, вертясь и пошатываясь. — Хотите крови — будет вам кровь! Раздолье не сдастся так просто!

Тут он упал на колени.

— Эрих! — закричал мальчишка в тревоге. — Эрих, Эрих!

Рядом говорили, кричали. Кто-то тормошил за плечо, но Флоренц ничего не понимал. Он хотел пробиться туда, к брату.

— Закрой машину! — крикнули ему в ухо. — Живо, или смерти нашей хочешь? И поворачивай.

— Там Эрих, — всхлипнул мальчишка.

— Верно, и Эрих отдаёт жизнь за город. За нас с тобой. Если не успеем уйти, значит, он умер зря.

Флоренц потянул рычаг, ощущая себя предателем. Жаба сомкнула пасть и повернулась медленно.

— Быстрее! — сказал человек, сидящий рядом. — На всех парах!

— Она не быстрая…

— Прыгнуть может?

— Прыгнуть?..

Жаба могла, но Флоренцу, конечно, строго-настрого запрещалось такое. Он и катался до сих пор лишь под присмотром, а прыгал только Стефан. Даже у Ника однажды не вышло, и он возвращался к поселению пешком, а потом они со стариком ездили чинить машину. Стефан тогда ворчал, а Ник отмалчивался и тяжело переживал неудачу.

Мальчишка поглядел в щель на людей, отделявших жабу от переулка.

— Прыгнем, — сказал он и взялся за медную рукоять.

Жаба присела так низко, что под брюхом заскрежетало. Потом Флоренц выдохнул, зажмурился и толкнул ручку.

Он даже забыл предупредить спутников, чтобы держались. Да и сам не поберёгся.

Его вдавило в сиденье, в уши ворвался крик. Всё внутри собралось в ком, подскочило к горлу. Ком оборвался, и на миг стало легко-легко.

В щели мелькнул переулок. Жаба с грохотом и скрипом проехалась боком по стене. Затрещало, загремело, будто мир разорвался на части. Машина приземлилась, ударившись о брусчатку с громыханием, лапа подогнулась, её подмяло под брюхо. Морда ткнулась в землю.

Флоренц вылетел из кресла, не удержавшись, и упал лицом на рукоятку, опускающую верх машины. На него свалился кто-то ещё. А на площади кричали, вопили, и по неровному боку жабы что-то ударило громко и звонко — раз, другой.

— Эй, парень, ты жив? — спросил кто-то из спутников.

Дышать стало легче. Флоренца потянули за плечи.

— Жив, кажется. Лбом только ударился, — растерянно сказал он и огляделся. Узнал Ткачиху, а ещё двоих видел впервые.

— А Гундольф где же?

Незнакомец, коротко стриженый и почти седой, даром что не старый, ответил сосредоточенно:

— За него не бойся, а вот нам бы выбраться. Госпожу перевязать. Откроется машина?

Вместе они толкали пасть ногами, дёргая за рукоять и упираясь в сиденье, пока жаба со страшным скрежетом не открылась. Выползать пришлось сбоку.

Бедная жаба лежала, задрав задние лапы. Дом склонился над ней, будто жалея, смятый с этой стороны, и переулок усыпало кирпичами.

А дальше лежали тела, десятки тел в лёгком тумане, стлавшемся над землёй. Кто-то шевелился, кто-то лежал неподвижно.

— Это мы? Это жабой я их? — спросил мальчишка. Горло перехватило, и голос был сиплым и чужим.

— Не ты, — ответил незнакомец. — Порох. Страшная сила, я только читал…

— А где помост? — перебил его Флоренц, оглядываясь.

Он никак не мог понять, куда глядеть. Потерял направление. Головой, может, стукнулся, поэтому. Сейчас, когда толпа не закрывала возвышение, оно ведь должно сразу броситься в глаза, так почему же… Где же это, справа, слева?

Флоренц побежал вперёд, мимо лежащих, по усеянной осколками брусчатке. Вертелся растерянно. Сзади окликнули, но это потом, а сейчас надо найти помост и Эриха.

Но… как же так? Вот статуя Хранительницы, почерневшая до середины. Здесь он стоял! А теперь лишь пустота, чернота и площадной камень выворочен до земли.

— Эрих! — закричал мальчишка, кружась. — Эрих!

Здесь, у статуи, и тел не было, точно все разом решили прыгнуть, как жаба, в стороны. Но уже подходили уцелевшие, оглядывались в страхе. Кто-то стонал, выл, кого-то подняли и несли.

— А я говорю, Хранительница! — ворвалось в уши визгливое. — Как поглядела она на злодеяния эти, так и заплакала. Я видела сама, как с неба падали её слёзы. А потом она гнев свой явила и злодеев изничтожила!

— Да какие слёзы, то лодка купол разбила, — возразили без особой уверенности. — Стекло сыпалось.

— А как, по-твоему, уродов огнём убило?

— Ну, то, может, уже и Хранительница…

Но калеки погибли не все. Они тоже потянулись боязливо к статуе, оглядывая тела в поисках собратьев. А за ними пошли и горожане, разгневанные, недобрые. Только Гундольфа нигде не было видно, и Эриха тоже.

Зато мальчишка увидел Кори.

Она шла, почти бежала от дворца, озираясь. Увидела что-то на земле и в два счёта оказалась рядом, упала на колени.

Флоренц побежал что есть мочи. Может, там Гундольф?

Но это была Леона. Она лежала вниз лицом на крыле, подвёрнутом неловко, распластав второе. Казалось, пострадали только крылья, измочаленные и обгоревшие, но когда Кори бережно перевернула Леону, мальчишка увидел, что крылатая ранена щепами. Изо рта её текла кровь.

— Не шевелись, — прошептала Кори со слезами. — Всё будет хорошо. Рафаэль вылечит тебя, он сможет, он всё сможет… Рафаэль! Рафаэль, пожалуйста, где ты?

Подошёл ещё человек. Лицо в саже, всклокоченный, но Флоренц узнал Хенрика.

— Ржавый, — прошептала Леона, медленно переводя взгляд. — И Сиджи. Кори…

— Прошу, молчи, не трать силы, — взмолилась Кори. — Дождёмся Рафаэля. Он исправит, он всё исправит…

— Кори, — повторила крылатая, не отрывая от неё взгляда. — А у меня есть… крылья. Я улечу…

Она слабо шевельнула руками и затихла.

— Леона! — вскричала Кори, обхватывая ладонями неподвижное лицо, пачкаясь в крови. — Не нужно! Нет, пожалуйста!

— Улетела она, — сказал кто-то рядом.

Кори закричала, будто не в силах была выразить эту боль словами. Она недолго сидела, покачиваясь, а потом поднялась медленно, подхватив Леону на руки.

— Вот, Раздолье, твоё дитя! — воскликнула она со слезами, обращаясь к ним всем — тем, кто стоял рядом и поодаль, кто подходил, кто перевязывал раненых. — Вот оно, нежеланное дитя, брошенное на Свалку! Не знавшее матери, не знавшее любви! Где она, её мать? Я хочу посмотреть ей в глаза! Кто её отец? Вы живёте здесь, живёте спокойно и знать не хотите — так знайте, вот она, ваша дочь!

Люди умолкли, прислушиваясь.

— Надеетесь, может, что дети Свалки умирают быстро и не страдают? Ну уж нет, она хлебнула сполна. Жажда, голод, притеснения! Те, кто сильнее, распоряжались её жизнью и телом без спроса. Её бросали и предавали, а она хотела только, чтобы её любили! Только этого!.. Такая малость!..

Подошёл Конрад, что-то сказал мягко, подхватил тело Леоны, но Кори не отпускала.

— Этот город посеял кровь и боль! — закричала она. — Ничего удивительного, что посевы дали всходы. Хватит закрывать глаза! Хватит зажимать уши! Довольно, Раздолье, опомнись! Как можно спокойно жить, когда вон там — рукой подать, отсюда видно — мучаются люди? Да, люди, а не уроды, и у нас есть душа, а хотите в чём-то обвинить, так сами отправьтесь на Свалку и поживите хотя бы с десяток дней. Только тогда у вас будет право говорить, что с нами что-то не так, только тогда! Но если вы там окажетесь, то поймёте, что это вы сами бездушные!

Мгла рассеялась, вышло солнце и играло сотнями радуг в уцелевших стёклах купола. Это было почти красиво, если только не глядеть на чёрную развороченную площадь и не слышать стонов раненых.

Конрад всё-таки забрал тело бережно, а Кори потянул к себе Гундольф и обнял, обхватил руками, будто хотел укрыть от всех. Когда он успел подойти, мальчишка и не заметил.

Рядом был и Джо. Даже неловко было тревожить Гундольфа, да и всех их, но Джо поглядел на Флоренца — чуть насмешливо, как обычно, и чуточку печально, и тот осмелился.

— Мне Эриха найти бы. Поможешь?

Улыбка в тёмном взгляде пропала, осталась одна печаль.

— Эх, брат, — хлопнул Джо по плечу. — Мне жаль.

Так сказал, что ясно стало: искать бесполезно. И мир вокруг смазался, раздробился, и голоса поплыли. Осталась только крепкая рука, похлопывающая по спине, и твёрдая грудь, обтянутая пропылённой рубахой, пахнущей гарью.

Как долго это длилось, Флоренц не знал. Вечность или мгновение. Кто-то шумел рядом, кричал, его потянули. Он не понял сразу, а потом поглядел и узнал Эмму, непривычно встревоженную, округлившую глаза. Мальчишка бросился ей на шею и расплакался уже по-настоящему.

— Добралися до нас, значит, двое, — слышался голос старого Стефана, — и говорят, мол, в Раздолье та ещё каша заварится. Ну, мы встревожилися, знамо дело — Флоренц там, да ещё Ник, я верил, тоже. Ник, а ты что ж это, с того самого дня не умывался?

— Да было бы когда.

— Ну, пусть там что, а умываться надо! Вон, чумазый весь…

— Да хватит меня тереть, чего позоришь перед людьми!

— Так что дальше было-то, дед? — спросил Джо, и Стефан оставил Ника в покое.

— Да ясно что, — с готовностью поведал он. — Мы с Эммою решили, двигать надо в город. Из наших, понятно, никто такому не был рад, так мы ночью собралися да улетели. Тот, раздольский, объяснил нам по приборам, как город найти, только сам наотрез отказался лететь. Ну, прибыли мы, а что дальше, не знаем. Куда тут лодку ткнуть? Кружим, кружим, видим — жаба под нами ползёт. Ну, мы за нею, ясное дело. А тут такое! Заварушка будь здоров, да. Сверху плохо видать, но Эмма говорит, наших вроде теснят. Мы тогда по кумполу шандарахнули, чтоб хоть отвлечь, а оно как рванёт! Я уж думал, с лодки двигатель свалился.

Кто-то рассмеялся. Флоренц тоже бы хотел, но мог только плакать.

— Потом мы по-умному сделали. «Эмма, — говорю я, — а вон площадка с лодками, как-то ж их садют?» Ну, потыркались и люк нашли.

— Это я нашла, — спокойно возразила Эмма. — Там царапины на стекле и металле, следы гари, чего тыкаться наугад? Место ясно сразу.

— Ну хоть лодка есть, — возмущённо сказал Ник. — А то жабу-то мою этот умелец раздербанил! Я чуть не поседел, когда увидел. Всё теперь, плакала моя жаба.

И всё-таки машину починили. Прочная, она лишь погнулась немного, и городские мастера живо привели её в порядок. Как-то вышло, что в городе начали слушать Рафаэля — может, потому, что он повсюду ходил с госпожой. Она больше не надевала маску и отказалась от кресла, в котором её носили прежде.

В те дни, когда шла работа над жабой, похоронили Леону. Не с остальными, а на высокой горе, глядящей в море. Они летели туда лодочкой — Гундольф, молчаливая Кори, Рафаэль, ещё четверо калек и чужаки. Копали долго, потому что Кори умоляла не складывать Леоне крылья.

Когда было готово, она сама отнесла крылатую, уложила бережно в последний раз. А Флоренц достал из кармана шар-часы и решил оставить рядом. Это было всё, что осталось у него от брата. Тело не нашлось, даже земле не предать.

— Часы господина Первого, — хмуро сказала Кори. — Зачем кладёшь?

— Ну, так… Эрих… а почему — господина Первого?

— Это была его вещь прежде. Твой брат всё на них заглядывался, а потом…

Тут голос её смягчился.

— А потом господин Первый, должно быть, подарил их ему. Это хорошая вещь, ты лучше её сохрани в память о брате.

И, подняв шар, подала мальчишке. Он взял, сжал растерянно в пальцах.

Дальше Кори глядеть не стала, ушла в лодку, и Гундольф пошёл следом. А мальчишка ещё постоял. Вот исчезли крылья под рыжей землёй, а вот уже будто одеяло укрыло Леону. На виду осталось лицо, умытое сейчас, и потому казалось, крылатая только спит. Глядеть было любопытно и страшно.

Джо и Рафаэль — лопаты держали они — помедлили, не сговариваясь.

— Прощай, Леона, — печально сказал Рафаэль. — Прости.

И бросил землю с лопаты.

Потом сложили ещё пирамидку из камней, припасённых заранее, постояли в молчании и потянулись к лодке.

Леона осталась одна, высоко-высоко. Под её ногами расстилалось море, а вокруг плясал ветер.

Как только жаба была готова, приморцы двинулись в путь. Ник страшно возмущался, но вести жабу доверили Флоренцу.

— Да он вроде справился неплохо, — сказал Стефан, — а у тебя рука вот болит. Ну, а я старые кости в жабе трясти не хочу, мне так в лодочке удобнее.

С собой взяли Ткачиху и её брата. Эти двое не пожелали остаться в Раздолье, хотя остальные калеки нашли себе место. И госпожа расстаралась, чтобы ссор больше не было, а ворота на Свалку поставили новые, крепкие-прекрепкие, и заварили наглухо.

Чужаки тоже решили остаться, помочь городу, но проводить к воротам вышли.

— Не нужно грустить, мы ещё увидимся, — подбодрил Джо. — Вот увидишь, парень, эта земля ещё расцветёт, и топлива будет вдосталь, и дороги протянутся туда и сюда. А пока будем трудиться, выдастся минутка — заглянем к вам, или вы к нам.

Флоренц кивал. Они-то, конечно, ещё увидятся, но где же Гундольф? Неужели и проводить не придёт?

Но вот и он показался на дороге, ведущей к воротам. В руке узелок, другой обнимает за плечи Кори. А она идёт, глядя под ноги.

— Прихватишь нас с собой? — улыбнулся Гундольф и подтянулся, не дожидаясь ответа, забросил вещи.

— Прихвачу! Ой, конечно, прихвачу! — обрадовался мальчишка.

Гундольф подсадил Кори, распрощался со своими.

— Точно не хотите остаться? — спросил Конрад напоследок.

— Увезу её подальше. Плохо ей тут.

— Ну, как знаете. Беды, они такие — что оставишь, а что с собой возишь.

А потом Гундольф забрался в машину, сел позади. Подали знак, и лодочка тронулась медленно, и за нею по земле двинулась жаба.

Вперёд, в другую жизнь.