Невечная мерзлота

Глава десятая СЛЕДСТВИЕ НАЧИНАЕТСЯ

Сварщик замялся.

— Кто сказал? Ну! Язык отнялся?! — наступал на него мастер.

— Что такое? — подошел Тучнин.

— Да вот доброволец выискался... пожарник.

— А никакого пожара не было, — спокойно отвечал Тучнин, будто дело происходило на его участке. — Профилактический ремонт, ТО-2.

— Нет, пусть он скажет, откуда он это взял! — настаивал мастер.

— Откуда ты это взял? — Тучнин перевел сварщику слова Лунева. — Кто сказал?

— Жена, — отвечал Стрельников, заметно струхнув.

— Жене?..

— Соседка... Да не спросил я. Мы, того, перепугались здорово. Ей так и сказали: мол, он варил, уехал, а там пожар, и посадят.

— И пятнадцатую буровую назвали? И участок?

— Да-а. Луневскую.

— Поди-ка в балок, отогрейся и выспись, — спокойна сказал Стрельникову Тучнин. — А завтра поможешь.

Виктора больно задевали спокойствие и уверенность друга; как человек, испытавший сильный удар, Лунев был сейчас повышенно восприимчив — окружающие лишь понимают его состояние, но сами не чувствуют такой же боли.

— Я не только варить, я... — обрадовался сварщик.

— И смотри, зимой больше так не ходи. Ходок! А то будет еще один «подснежник».

Весной из-под снега выходили иногда почернелые фио- лгтовые трупы тех, кто сбился с пути, замерз в буран, — таких называли «подснежниками».

— Когда он ушел, оба мастера не шевельнулись — стояли, глядя то ему вслед, то друг на друга.

— Н-да, — сплюнул в сердцах Тучнин. — Задачка! С неизвестным количеством неизвестных!

— Кто-то течь дал. Я как чуял, — у Лунева не оставалось никаких сил, никаких чувств, даже усталости и той уже не было, а только одна отупелая перенапряженная мысль: кто? Кто там, в Маччобе, кличет ему беду, радуется чужому несчастью? Кто так точно знает адрес буровой, что даже жены его не забыли и не перепутали?

— Допустим, сварщик кем-то послан... Нет, полный абсурд! Если Лунева хотят засыпать и повсюду болтают о пожаре, то не предупреждать же об этом!

Тучнин, похоже, думал об этом же, но иначе.

— Вот что, — сказал он после долгого раздумья. — Давай-ка, Витек, тряханем твоих хлопчиков. Не верится мне, что наши итээровцы могли проболтаться. Они в твоей истории сами того... рыльце в пушку.

— Мои тем более не могли, — уверен был мастер.

— Это на первый взгляд. Потому как сами — погорельцы. Но если ты кому-то насолил, лучшего способа тебе отомстить — не придумаешь. Они ведь понимают, что целую бригаду никто никогда не осудит. Значит, они в безопасности, а тебя подставить — в самый раз!

— Но когда ж они?..

— Вы на базе сколько торчали? Сутки. Ночевали порознь. А у десяти человек...

К ним подошел Кораблев, остановился и молчал, как будто забыл, зачем шел. Виктор внимательно посмотрел на него, спросил, не перегрелся ли? Гоша глупо помялся, пошел назад, но вспомнил:

— Ты посмотришь, или устанавливать будем?

— Завтра посмотрим и установим, — ответил мастер спокойно, как говорил неделю и две назад. — А пока шабашьте. А то и вправду перегреетесь.

— Ay десяти человек, я хотел сказать, десять языков и сто пятьдесят знакомых, — закончил Тучнин.

Виктор убеждал, что рабочие говорить о пожаре не могли, но в голосе уже слышны были колебания, сомнения в бригаде. Будь Анатолий меньше знаком мастеру или убеждай он на нерве, Виктор только уверился бы в правоте своих слов. Но Тучнин возражал уверенно-спокойно, словно сам слышал, да щадит, не говорит всего. И мастер, у которого уже столько настроений сменили ДРУГ друга за один день, засомневался всерьез. От множества противоречивых подозрений, к которым трудно было подобрать сколько-нибудь убедительные факты, Луневу делалось тяжко, холодно, тошно на душе.

— Уж лучше б вы оба не приезжали! — сорвалось в сердцах у мастера, настолько тревожными были все эти неясные догадки.

— Не дымись, не дымись, старина. Подумай. С ребятами потолкуй.

— Толкуй — не толкуй, какая разница, если там знают?

— Огромная. Одно дело, если знают только в Маччобе. Это мы погасим. Обойдем по домам кого надо, потолкуем и погасим в два счета.

— Знаешь, Толь, честно сказать, мне уже так обрыдла вся эта передряга, что поеду я завтра к прокурору и выложу все как есть.

— И глупо, — Тучнина не проняли бы даже слезы, появись они на лице Лунева. — Ты сейчас в трансе, я понимаю. Поэтому слушай меня. Слушай и думай. Завтра ты потолкуешь с парнями поодиночке. Как почуешь утечку, так в балок его и прижми к стенке капитально.

— Да кого прижимать-то? — сопротивлялся Виктор.

— Кого? У тебя вся бригада была в сборе к моменту пожара?

— Ну, не вся. Двое в отгулах были, Кандауров и этот вот.!, кто подходил... — Виктор не сразу вспомнил фамилию. — Кораблев.

— Ну так вот, субчик-голубчик, слушай меня внимательно. Они на пожаре не присутствовали, случись суд, они даже не свидетели, а тем более по участники...

Лунев понял, куда клонит Тучнин. Коль им терять нечего, они-то в первую очередь и могли его подставить где угодно. Они — правые, а он и остальные — виноватые. Виктор вспомнил к тому же, что отправил тракториста за ящиками прямо с базы, и «правых» уже трое. В правоте Тучнина, логичности его подозрений убеждало и то, что Заливако в то утро даже не вошел в контору, при тракторе остался...

— Что ты об этой троице знаешь, выкладывай! — наседал Тучнин.

— Ну что я знаю? Заливако — это тракторист, работает хорошо, никаких конфликтов не было. Летом, правда, развелся, жена его с другой застукала. Так мы с Эдиком приплачивали ему на алименты — то полставки, то премию накинем. Свой в доску. Кандауров, я как-то тебе рассказывал, — красавец, любимец женщин. Ну с этим у меня заусенцы были. Он все на место сменного мастера метил, я уж Сергееву сказал было о нем, а Сергеев говорит: подумай, тот ли человек. Я тогда Алатарцева поставил сменным. И вообще хотел показать, что кичливых у нас не любят. О Кораблеве ничего сказать не могу. Как все. И работает, как все. Молчун такой, что пять слов в неделю.

— Негусто, — укоризненно помотал бородой Тучнин. — Плохо ты своих парней знаешь. Вот говорят, что твой этот Кандауров начальнику управления Окуневу в зятья набивается. На дочке его жениться собрался. Хоть это тебе известно?

— Не-эт, — оторопел Виктор. И начал оправдываться: — Да когда тут знать? Два года работаю с ними, вычти сессии...

— Подарю тебе учебник психологии. Вот с этой троицы и начинай. Остальных можно пока не трогать. Те за твоя пошли в огонь, пойдут и в воду. Начинай тут; а я с утра еду на базу к жене этого...

— Стрельникова, — автоматически подсказал мастер.

— Этого субчика Стрелы-шкова, от нее — к тому, кто ей сказал, и так —- по всей цепочке. С двух концов пойдем, понял!¹ Я не я, если завтра же не будем знать, у. кого там язык длинный. Если итээровцы мы с Сергеевым разберемся. Если кто из твоих — тут прищучим. Но выяснить надо, чтобы остановить, — это раз, и узнать, к чему готовиться, — два! К комиссии, которая нагрянет завтра, это одно дело. А если... -— Тучнин не набрался духу закончить страшные предположения. — Главное, гони изо всех сил! Правильно сегодня сделал, что бригаду в ночь не поставил. Они уже забывают, зачем шли и как их зовут. Дай отдохнуть, а завтра загрузи на всю катушку. Надо, чтоб не через две недели — через неделю сияла твоя вытечка как новый пятак с монетного двора.

— Да не успеть же, — раздраженно, одновременно и протестуя внутренне, и соглашаясь, отвечал мастер. Отчего-то заныли зубы, слабо, но продолжительно, так, что захотелось сейчас же натереть их чесноком.

— Должен успеть! Надо! — внушал Тучнин. — А нет — я свою бригаду снимаю — и к тебе!

Анатолий уже явно перегибал палку, слишком усердствовал в стремлении помочь, и тем меньше верилось в это стремление.

— Кончай! — Лунев начинал злиться. — Мои тут и то друг друга толкают, вся бригада в сборе, за одним шлангом втроем идут — твоих еще не хватало.

Тучнин на секунду омрачился, но тут же снова взялся за свои внушения:

— Ты ж представь: дошло дело до суда, а ты все восстановил!

— Не агитируй. Я сам кого хоть сагитирую. Ремонт до конца доведу. И нечего копаться, кто да что сказал, — если я в эти разговоры встряну, не выпутаться и через месяц. Ремонт стоять будет. А закончим — я его сам с-под земли достану и... — мастер намотал что-то воображаемое, как веревку, на локоть и кулак.. :

— Одно, Виктор, я хочу, чтоб ты понял: тот пожар вы. потушили. А сейчас в Маччобе, а может, и в Мирном занимается другой пожар. Да пострашнее! Вот где тушить надо.

«Ты у меня как огнетушитель теперь!» — вспомнились мастеру его же собственные слова, сказанные брату. Да, тот пожар пострашнее.

— Ладно, Толик, — вымучил Лунев. — Поезжай, что ли, завтра. А я уж тут... начну как-нибудь.

Он снова поморщился — из балка послышалась частушка Мотовилова:

Я любила тебя, гад,

Четыре года в аккурат,

А ты всего два месяца

И то хотел повеситься!

— Вот это любовь! — обратил внимание Тучнин. — Эк его донимает-то! Ты гляди, парни, похоже, переутомились.

— Да, похоже. Начали борзовато, а сейчас пар спустили.