Невечная мерзлота

Глава третья С МИРУ ПО НИТКЕ

Поселок неумолимо надвигался на них, и Заливако даже сбавил обороты, чтобы оттянуть неминуемую муку. Когда вдруг стихийно заговорили о восстановлении, так поверилось в него, так поверилось — будто уже половину сделали. А вот приближается грозная контора, и куда только испарилась приободрившая было надежда!

Вылезли, потоптались, поплясали, утрамбовывая и без того укатанный снег, словно озябли. Гуськом вошли в здание. В коридоре, перед обитой красным дермати­ном дверью начальника партии с табличкой «СЕР­ГЕЕВ Ю. В.», оробели. Одни засуетились, другие напряглись и скованно замерли.

«Эх, уходить надо было! — думал Владимир Орлов тоскливо. — Собирался же тогда, перед октябрьскими, на нефтеразработки... Теперь уйдешь, как же!»

«Вот здорово! Я попал в настоящую переделку, какие раз в сто лет бывают! Расскажи — не поверят!» — вос­торженно сияли глаза Чибиряева. У Алатарцева было уныло-кислое лицо, оно говорило: «Ну, сейчас нотаций на пятилетку вперед отпустят. Натощак, да не спамши — тошно слушать». «Второй срок дадут!» — отчаялся Мотовилов. А Заливако на всякий случай остался при трак­торе.

— Держись, Виктор! — напутствовал Николай Орлов.

— Один пойду! — мастер рванул полушубок с плеча. Да так, что рукава затрещали по швам.

— Да не, ну как это... — воспротивился было Пост­нов, но Виктор твердо повторил: «Один!» — Тогда, Вить, стой на своем: на любые условия согласны, только по­моги...

Остальные кивали, поддакивали — подписывались под словами бригадира.

Войти было куда страшнее, чем кинуться в огонь. Малиновая табличка па двери гипнотизировала, как мас­лобак.

Лунев рывком распахнул дверь настежь, широко шаг­нул. Начальник партии, завидев его, начал медленно-медленно вставать из-за стола. У него было такое лицо, слов­но мастер держал в руках автомат. Сергеев вставал, опускал руку с очками, ронял бумаги — все как в замед­ленной съемке, а смотрел на Виктора будто еще поверх очков, на шее у него собрались коричневого цвета складки, и тут мастер услышал свой голос, хриплый, горький, далекий:

— Юрий Васильевич,

у нас

сгорела

буровая.

Начальник партии стоял, мастер уже сидел и с удив­лением обжегся о взявшуюся откуда-то сигарету, которой у него, кажется, не было. Снова взглянул на Сергеева и увидел, что тот спокойно сидит в своем кресле, вроде и не вставал ему навстречу. Сидит и хладнокровно, спокой­но постукивает пальцами но стеклу на столе.

— Как сгорела?

Лунев принялся рассказывать.

— Почему не радировал?

— Радиограмму многие могут увидеть... Юрий Ва­сильевич, мы решили без шума все восстановить. Сами. Только помогите...

Как это бывает в несчастных случаях, в пожар не ве­рилось даже после слов о нем. Не верилось обоим. Вик­тору почему-то настойчиво казалось: они просто вздумали разыграть начальника, как на первое апреля, и вот он го­ворит о придуманном пожаре, а Сергеев и верит и не ве­рит ему, и сейчас оба захохочут.

— А почему, Виктор Иваныч, ты ко мне обращаешь­ся? У нас ведь и главный инженер есть.

«Пропал!» — мелькнуло в голове от такого оборота.

— Как же ты без главного инженера думаешь вос­станавливать? — пояснил свою мысль начальник партии и постучал в стену, позвал Пилипенко. Если Сергеев, ста­рый северянин, сам из рабочих, даже сейчас не гнушав­шийся помочь буровику погрузить в тягач бочку с бензином, был хладнокровен всегда, то Владимир Пилипенко, 26-летннй молодой специалист с красным дипломом, ха­рактер имел взрывной, гибкий и настырный. Он вошел с видом человека, которого оторвали от большого и важного дела. Владимир Михайлович с первых дней поставил себя в партии так, чтобы его знания уважали. И прежде всего уважал их сам.

— Вот, Володя — Владимир Михайлович, тут у Лу­нина такое дело... Рассказывай, Виктор.

Сергеев все никак нс мог привыкнуть к именам-отчествам молодых сослуживцев. Но возрасту они годились ему в сыновья, особенно такие, как Пилипенко или Лу­нин Вот и проскакивало у него сначала имя, а потом, с паузой, присоединялось и отчество. Глядя на молодежь, Юрин Васильевич обычно думал; «Ну-ну, поглядим-поглядим, на что вы годны. Вырастили, выкормили, выучили. Изнежили, закормили, распустили, боимся деточек перетрудить». Сейчас к его обычному снисходительному присоединялось еще и неверие этим непро­фессионалам, непрактикам: «Да куда там ему восстано­вить — слова... Коркин бы восстановил, Карнаухов. Я бы восстановил. Мы воевали. Эту школу не заменить ничем. Мы знаем, как пересиливать себя, уговаривать простреленную ногу: ну, милая, ну еще шаг, еще! — они так не умеют. И не научиться им этому».

Мастер, в планы которого не входило посвящать в происшествие кого-нибудь, кроме начальника, с видимой неохотой начал рассказ но второму разу. Едва прозвучало слово «пожар», Пилипенко с видом человека, которому дальнейшее уже ясно, и тоном учительницы, которая ведь говорила, ведь предупреждала, сказал;

— Докладную пиши! Докладную!

- Да не кричи ты! — досадливо остановил Юрий Ва­сильевич. — И погоди с докладной. Дай досказать чело­веку.

Мастер досказал. Он еще и еще раз просил дать время, не хоронить заживо... Виктор чувствовал — началь­ник близок к решению, Сергеев из тех людей, которые не могут отказать, если их долго просят, им становится не­удобно перед просителем, и они уступают.

Потом все трое долго молчали.

— Не знаю, что делать! — в упор выпалил Пилипен­ко. — Не! Зна! Ю! И знать не желаю! Перепились вы там все, что ли?! Под суд — и все разговоры!

— Всякое со мной бывало, но такого! — расписался и Сергеев.

— А у нас Божнов в гостях! — ахнул главный ин­женер.

Главный инженер геоуправления Божнов был чело­век крутой и требовательный, он никогда не грозился снять с работы, он просто снимал.

Сергеев попросил вошедшую машинистку никого к нему не пускать, и снова мастер приободрился, обнадежился: «Чапай думать будет». Но чувствовал: руководство как-то мнется из-за его присутствия. Видимо, на­чальнику партии нужно перемолвиться с глазу на глаз с Пилипенко. При всей своей внешности бегемота Вик­тор был довольно чувствителен на такие топкости.

— Юрий Васильевич, — поднялся он. — Там ребята топчутся, со вчерашнего дня не ели. Пусть пообедают.

— А пускай! — оживился Пилипенко. — Меньше вни­мания привлекать будут!

Тем временем бригада приглушенно переговаривалась меж собой.

— Ну надо ж — унты прожег! — сокрушался Влади­мир Орлов, разглядывая обгоревшую сверху шерсть и кожу. — Такие унты классные у полярной авиации года два назад отхватил — сносу б не было!

— Кричат... — осторожно и опасливо сказал Чибиряев, указывая на дверь.

— Ничего, сынок, у Виктора вроде контакт с руковод­ством партии полный, — отвечал Постнов. — Он много сил на этот контакт положил. Может, сейчас пригодится.

Бригадир не добавил того, что ему не раз казалось: Лунев старается для себя одного, устанавливая этот «контакт», не на повышение ли рассчитывает?

— Надо было тебе с ним пойти, Эдик! — прямо, как всегда, заявил Мотовилов. — А то горели мы — ответ держит он.

— Не позвали, — отшутился Постнов. И серьезнее добавил: Им с глазу на глаз нужно переговорить.

Не верится! Хоть убей, не верится! Ровно не у нас, не с нами — у соседей где-нибудь, — недоумевал Николай Орлов. — На всю жизнь запомню, как мы хохо­тали, Она догорает, тушить бесполезно, а мы стоим, ку­рим, руки трясутся — и хохочем! Прямо будто с ума посходили коллективно.

— А Виктор еще керосину туда, гори, говорит, ог­нем! поддержал Алатарцев. — Плакать надо — мы ржем.

— Ничего-ничего, наплачисся, — обещал Бирюков. — Еще слезами умоисся.

— Интересно, как отгульщики отнесутся? Вот уж кто ни в чем не грешен, везунки! — вспомнил Мотовилов об уехавших на базу за час до пожара Кандаурове и Ко­раблеве.

— У нас пожар, у них — банька с пивом.

— Будет сейчас банька! С березовыми голиками.

« Нет, этот пожар не вчера, не вчера начался! — продолжал свои думы Постнов. — Горючка в пене не дни копилась — месяцы. За первым местом погнались, все откладывали техобслуживание... И отстранять некого — как бы эти не ушли, чего доброго».

И еще бродила в нем неясная мысль, что хоть и невелика разница в их с Луневым окладах, а вот сейчас сказывается: Виктор там, а ты, Эдуард Петрович, тут, под дверью околачиваешься.

— Ну? Как? — единым вопросом встретила Лунева бригада.

— Ничего пока. Помалкивайте, может, и обойдется.

Только сейчас, выйдя из кабинета начальника, он ощу­тил, как резко пахнет в коридоре конторы дымом и ко­потью от одежды парней — на воздухе не было так замет­но. Он отправил бригаду в столовую.

— Вот что, Лунев, — встретил его возвращение Сер­геев. — Докладную ты, друг ситцевый, напиши. Пиши-пиши, вот тебе бумага.

Успел все-таки Пилипенко убедить начальника!

— Напишешь — положим ее от греха в сейф, пусть лежит. Целее будет.

Страхуется начальник. Никогда таким осторожным не был.

— Даем тебе две недели. Восстанавливай как хо­чешь. Хоть ремонтников за свой счет нанимай. Не вос­становишь — достаю и отправляю в управление. Сам понимаешь, ты мне друг, но...

— А если восстановлю?

— Приедешь, мы бумажку аннулируем, и — кто ста­рое помянет... Ну, прикинем, сколько и чего тебе нужно.

Вскоре в кабинете собрались главные специалисты и двое буровых мастеров — Тучины и Веремеев. Говорили полдня, с суровым пониманием, с участием, и Лунев пе­рестал опасаться, что теперь уже шестерым, кроме брига­ды, известно о пожаре. Впрочем, Сергеев всем велел мол­чать. Смущало Виктора другое: докладную можно вынуть из сейфа и сегодня, и завтра, а не через условленные две недели.

Бригаду распустили по домам, а тех, кто жил в Мир­ном, расквартировали в бараке. Друг Лунева Анатолии Тучнин исчез ненадолго и от сострадания к погорельцу привез две бутылки спирта. Разговор за столом пошел спокойно и деловито: кто сколько может дать на бед­ность. Щедрее других оказался Тучнин:

— У меня на прежней стоянке бурстанок лежит. Срок подошел — и списали. Но я тебе отвечаю — сальники и подшипники сменишь — гарантия на два года!

— Со склада возьмешь гидрошланги, распределитель, контрольно-измерительные приборы, вот накладная, — как костяшку домино, припечатал накладную к столу Сергеев. Но все еще колебался и после этого широкого жеста.

— Маслонасосы придется тебе искать в Мирном, сам знаешь, дефицит. Но я позвоню! Ребята сделают! — вно­сил свою долю и Пилипенко. Дальнейшее напоминало карточную игру: у Тучнина нашелся «лишний» электро­щит — Веремеев ответил на это генератором, а замести­тель Сергеева по АХЧ адыгеец Ситов перебил их козыри своими — щедро отпустил леса па обшивку балка и на­стил. На Лунева даже спирт не действовал из-за силь­ного потрясения. Не ощущал он и голода. Тряс друзьям руки, смахнул слезу, накатившуюся от их щедрости и участия, повторял: «Tie бросили! Не выдали!» — и готов был расцеловать каждого. До сих пор сомневавшийся на­чальник партии и тот утвердился, что надо молчать и спасать положение.

— Володя — Владимир Михалыч, — сказал он Пили­пенко, — где у нас Бояшов-то? Поезжай к нему завтра и вези на буровую Коркина. И ни гугу. Вози, пока не надоест ему. Понял? Ты, Виктор, парней завтра с утра пошли к Тучнину, пусть станок везут. Сам на склад не суйся, пускай Постнов получает мелочевку. А поезжай в Мирный и выбивай там дефицит. Все чтоб воды в рот! — перебивал он себя же. — Поняли? Поняли?

Юрий Васильевич не морщился уже, когда слышал, что у кого-то из мастеров или специалистов есть в «за­начке» дефицитные детали. Простой и раньше, он стал за этим ночным столом еще проще, и видно было, что ему недалеко до пенсии, на которую хочется уйти по возмож­ности спокойно, без приключений. Он открылся:

— Молчать не будем — погорим тем же синим пла­менем! Всех поснимают...

— А за укрывательство не пересажают нас? — прямо при Викторе спросил Пилипенко. И ни у кого не было хмеля ни в одном глазу. Наверное, это был тот случай, когда алкоголь необходим как предохранитель. Сергеев продолжал советы: сняться с места пожара сразу же хоть на километр, а уйти в тайгу, выписать на складе метров сто наждачной бумаги...

— Наждачки? — переспросил Лунев.

— Ну трубы-то копченые, поди. И дураку ясно будет, что горели.

— Стоп! — закричал Пилипенко. Через неделю на­ряды закрывать! Как мы его бригаду проведем? Невы­полнение мотивировать надо.

— Поставить их на профилактический ремонт, — сразу предложил Тучнин.

— У тебя загашник есть хоть какой? — спросил Сер­геев.

Наступила пауза. Раньше за задержку керна мастер сразу схлопотал бы выговор, да по простой. Набуренный керн — главное богатство бригады, его нельзя задержи­вать на буровой, иначе лаборатория не сможет точно определить, где, да какой глубине залегают полезные ис­копаемые. Но кое-кто задерживал, чтобы подстраховать­ся — мало ли, вдруг поломка или буран, только задел и выручит.

— Есть, — ответил за мастера главный геолог Гараховский. Он присоединился к совету и столу последним и до сих пор молчал — мог предложить пострадавшему только использованные керновые ящики, Но именно Гараховский на днях делал замечание Луневу — у того скопился керн с проходки до полутора тысяч метров, два месячных плана.

Сергеев и бровью не повел, что у Лунева есть «за­гашник».

— Завтра же, как управятся твои с комплектованием, пусть вывозят в кернохранилище. Машиной поможем, чтобы трактор не гонял зря. Закрывай наряды, но чтоб после восстановления месячный план нагнал, — распо­рядился Юрий Васильевич. — Как хочешь, а чтоб на­гнал.

Разошлись за полночь. В коридоре Гараховский напо­следок подошел к мастеру, спросил с участием:

— Как погорел-то, Витя?

И мастер, уже в который раз за день, снова рассказал ему одному о цепочке сварщик — мастер — бригада.

— А потянешь? — выслушав, спросил Гараховский.

— Дали бы что наобещали...

— Ты посмотри, Витя: все свезти — хорошо, если до­станешь, а то ведь тот же сальник и в такие дни попробуй найди! Свезти — раз, смонтировать — два, план этого месяца закрыть — три и новый еще дать, да не за ме­сяц, а за две недели, хорошо еще, если эти две недели останутся, когда отремонтируешь буровую... Добро, если Божнова от тебя отведут, а если не отведут?

У Гараховского всегда была витиеватая, с какими-то ему одному понятными отступлениями речь. Подвыпив­ший, вкрадчиво говоривший, с неприятной привычкой не смотреть на того, с кем ведет беседу, Гараховский пока­зался позднее подозрительным Виктору. Но в тот вечер ободренный помощью и участием мастер ответил ему с былой легкостью:

— Я устаю, когда без дела стою!

И пошел спать.

— Керн завтра буду ждать! — добавил вдогонку глав­ный геолог.

Лунев и правда на какое-то время почувствовал об­легчение, когда увидел, что все участники ночного «сове­щания'' стали не такими официальными, какими были дном. Они и днем сочувственно встретили его беду, но мастеру чудилось, что его осуждают про себя и даже боязливо, суеверно рады: «Не нас посетил господь!» Чур меня, чур! Еще он заметил днем на их лицах легкий ис­пуг: как бы не угодить с ним за компанию, заодно, и оттого сквозила чуть заметная неприязнь к нему, неудач­нику. Виктор даже принял сначала их неприязнь о т испуга за готовность судить его, не просто осуждать в душе или на словах, а судить судом официальных долж­ностных лиц. За столом эти подозрения и опасения раз­веялись, участие к нему проявилось уже не в словах, а на деле. Мастер увидел, как вслед за Тучниным и осталь­ные готовы снять с себя рубашку и отдать погорельцам.

«Во все времена русских людей объединяет несча­стье», — подумал он и запомнил эту мысль.

Виктор Лунев не спал и эту ночь. Задремывал впол­глаза, но снова вспыхивало пламя с жутким огненным шаром в нем, и он снова кидался тушить. Просыпался и вспоминал заново, как Бирюков нудил в темноте и плел им всем лапти, как замедленно вставал из-за стола Юрий Васильевич и как поспешно запирал сейф с докладной, и эти последние слова Гараховского. Куда только делась радость от готовности прийти к нему на помощь и Толика Тучнина, и Ситова, и даже буквоеда и умницы Пили­пенко...

Наутро у него были черно-карие круги под глазами. Путаные ночные мысли, все увеличивающийся страх пе­ред будущим днем привели мастера в отчаянное, реши­тельно-деятельное состояние, с каким поднимался русский солдат с последней гранатой на танки.

Лунев быстро разбудил бригаду, накормил завтраком за пять минут и распорядился, куда кому ехать. Тучнин забрал полбригады в свой вездеход, и, проводив машину взглядом, Виктор приободрился: есть одно дело! Осталь­ных рабочих он отправил за лесом к Ситову, бригадира — на склад партии за запчастями по накладной Сергеева.

Вскоре вернулся трактор с прицепом, загруженным вагонной рейкой и досками для обшивки буровой.

— Возвращайтесь, — сказал мастер Постнову. — При­берите там, снегом закидайте. Вышку перетащите на дру­гой берег ручья. Обе смены пусть начинают. Собери и тех, кто в отгулы вчера, позавчера то есть ушли. Узлы надо все перебрать. Расставишь — поезжай к Веремееву за генератором, он вчера обещал.

— Ив Москву, в Кремль, — усмехнулся Постнов.

— А я — в Мирный.

— Обойдется, — улыбнулся Постнов. — Ты бы и вздремнул, а то жидкий блеск в глазах.

— На том свете вздремнем.

— На медведя ты сейчас похож.

— А с твоими нервами воспитательницей в детсаде работать.

Виктор обнаружил, что он уже в состоянии шутить. Так они дружески распрощались и разъехались. Реше­ние Сергеева, успокаивающе загруженный прицеп подкрепили надежду бригады, и вместо прежней растерян­ности и подавленности, с какими они сюда приехали, ребята уезжали, лихо перешучиваясь, будто им только что премию выдали. «Запевай!» — скомандовал Лунев напоследок.

К обеду он был в Мирном.

* * *

По дороге на буровую Постнов и правда запел. Бессон­ная ночь после пожара, напряженное ожидание, решение Сергеева неожиданно настроили бригадира на лириче­ский лад, и он запел старинную:

В Кейптаунском порту

С пробоиной в борту

«Джанетта» починяла такелаж.

«А ведь по-моему сделал Лунев! — радовался он про себя. — Молчал-молчал, а так и сделал! Ну как, сухопут­ный бригадир, пригоден еще к морской службе или же ожирел? Да нет, видно, не совсем расслабился, если в критическую минуту могу «пасануть» идею, по которой действует все руководство партии».

— Ничего, ничего, парни! Еще как раскидаем-соберем вышку, еще всем носы поутираем! — восторженно вос­клицал Николай Орлов и искренне верил в свои слова.

— Пронесло! — ликовала бригада, на все лады об­суждая решение Сергеева.

По дороге заехали за Георгием Кораблевым Он спал. Разбудили, рассказали про пожар.

— Ладно, — сказал Кораблев. — Поехали.

И снова уснул, едва сел в трактор. Можно подумать, пожары в его жизни были так же часты, как снег или дождь.

— Гена, у почты тормозни! — попросил Кандауров, спохватившись. Заливако съездил за Кандауровым еще утром. Отбив телеграмму невесте и снова забравшись в трактор, Дмитрий спросил Постнова:

— Эдик, а из чего восстанавливать? Из пепла? Пти­ца Феникс?

— С бору по сосенке. Вот, отоварились уже.

— Интересно, это товарищ Сергеев так распорядился или же самодеятельность?

— А что?

— Да если самодеятельность, то труды ваши насмар­ку. Завтра же какой-нибудь народный мститель, доброжелатель-с, доложит куда надо.

— Товарищ, — буркнул Постнов.