Невечная мерзлота

Глава шестнадцатая ОПЯТЬ ГОСТИ

День необыкновенной отчетливости и трезвости мышления принес Виктору Луневу ясное понимание происшедшего — впервые со дня пожара он как бы со стороны, объективно оценил ситуацию.

Двадцать пятого декабря в шесть часов утра бурмастер Виктор Лунев сделал открытие: оказывается, они — Ситов, Лунев, Тучнин, Веремеев, Гараховский, Сергеев, Пилипенко — быстро и легко скомплектовали заново существовавшую лишь в документах буровую, нашли и оборудование и аппаратуру. Как же это удалось? Он решил на следующей сессии в университете привести этот пример преподавателю политэкономии: как в наших условиях невозможное становится возможным. А что бы делал частный собственник на Западе?

— Виктор! — прокричал ему Постнов в одну из минут таких переосмыслений. — Иди, тут по тебе соскучились.

Он передал Виктору «Карат» и шепнул:

— Сергеев.

— Виктор Иваныч, — голос начальника партии был слышен чисто, как в кабинете, — доложи-ка обстановку.

Мастер вкратце рассказал о результатах восьми минувших дней.

— А почему керн не весь вывез, как договаривались? — голос Сергеева был сердитым. Как всегда, он помнил свои директивы.

— Я вывозил...

— С пятисот метров. А у тебя, по твоим же данным, было пройдено тысяча триста. Кто за тебя год закрывать будет? Короче. Тут на тебя подана докладная записка Гараховского. Полностью зачитывать не буду, а вот это место послушай: «Из-за преступной халатности бурмастера Лунева задерживается вывозка и сдача в лабораторию керна с проходки минимум в восемьсот метров». Понял? Я считаю ее принципиальной и правильной. И кладу туда же, где лежит твоя... эта... — он подбирал слово и нашел самое нейтральное: — Бумага.

— Сегодня же вывезу! — по-армейски вытянулся Виктор. — Юрий Васильевич, мы тут подсчитали, что за год прошли восемь тысяч метров. Но раз было ЧП, от премии отказываемся.

— Тебе ее еще никто не давал, — грубовато отрезал Сергеев.

— Так решило собрание, и я попрошу при подведении итогов учесть, что из-за премии могут быть лишние осложнения.

— Я думал об этом, — после паузы ответил Сергеев.

— И еще одно, Юрий Васильевич. Не хотел раньше говорить, пока до конца не проверил. В Маччобе, а может, и Мирном известно о нашем... приключении. Никто из моих рабочих об этом не рассказывал. Остается думать...

— Я поговорю с нашими, — на лету схватил его мысль Сергеев. Слышали бы Тучнин и Постнов, как он сразу схватил суть! В ответ начальник партии задал неожиданный вопрос: — Виктор Иваныч, когда в отпуск собираешься?

Самое слово «отпуск» звучало как иностранное.

— Не думал пока. А что?..

— Да есть тут у нас кое-что... — И начальник партии словно застыдился своей мягкости к провинившемуся мастеру пятнадцатой буровой, резко сменил тон и тему: — Послезавтра жду с документацией и годовым отчетом! Остальные уже сдали, Пилипенко подбивает бабки... Хотя погоди. Я, пожалуй, сам к вам загляну на днях. Ну и документы заберу попутно.

Несмотря на огорчения, на тяжелые моменты и в этом разговоре, Виктору ясно было, что среди остальных бригад партии его пятнадцатая у Сергеева в эти дни стоит на первом месте.

— Вас понял, — удовлетворенно сказал он и дал отбой.

И с неохотой снял двоих рабочих и Заливако на вывозку керна, которую столько оттягивал, считая делом второстепенным. «Ну Гараховский! В самый пиковый момент бьет по печени!» Лунев вспомнил, как внимание Павла остановилось в тот вечер на главном геологе. И Кандауров сказал... Но Виктор тут же возразил себе: конец года, главному геологу отчет держать, а тут месячный план с лишком где-то гуляет...

Эх, елки-моталки,

Просил я у Наталки,

Просил я у Наталки

Колечко поносить! —

заорал в эту минуту Мотовилов благим матом.

Эх, на тебе, на тебе,

Не скажу я матери,

Не скажу я матери,

Эх, не скажу отцу! —

басом исполнял арию Наталки Кандауров, и бригада надсадно хохотала от неожиданности и несоответствия слов голосу.

«Спелись! — разозлился мастер. — Весело им! Хор имени Пятницкого!»

Из лесу вынырнул «уазик», форсисто развернулся перед балком, из кабины высунулся Анатолий Тучнин и весело прокричал:

— Ложись!

Казалось, он был слегка навеселе — распахнутый полушубок, без шапки, с раскрасневшимся лицом. Когда машина остановилась, он выгрузил... ящик шампанского.

— По какому поводу? — по инерции сурово от недо- 106 вольства укоренившимися и процветающими частушками и в то же время с улыбкой встретил его Виктор, указывая на ящик.

— Для поддержки штанов и морального духа. В честь Нового года, за победу!

— Следствие, конечно, вели знатоки?

— Спрашиваешь!

Втроем с Постновым они ушли в балок, и Тучнин принялся рассказывать. Без особого труда найдя жену Стрельникова Надю, она работала завскладом геофизической экспедиции, он минут десять выпытывал у нее, нет ли шлангов под давление в шесть атмосфер, а потом спросил, не слыхала ли, как там дела у Лунева, на пятнадцатой буровой? Конец года, вот, мол, и прикидываю, кто выйдет на первую премию, его или моя бригада? Стрельникова захлопнула дверь склада:

— Иди получай премию. Погорел твой Лунев, одни трубы остались, сама слыхала!

Тучнин ссылался на то, что сейчас ему идти к Сергееву и надо точно знать, чтоб вести себя соответственно. И выпытал таким образом, что Стрельникова наслышана от жены моториста Геннадия Полякова. С Поляковым он распил бутылку водки, и тот без расспросов сам заговорил о пожаре.

— Да я вчера у Лунева был! — кричал на него Анатолий. — Работает буровая, ты чо!

— А Смирнов мне сказал — сгорела.

— Да разыграл он тебя или спьяну. Сергеев нам информацию по управлению читал, это в Магадане случай был! — разубеждал Тучнин. Поляков засомневался: может, и правда, в Магадане? Анатолий заспешил к инженеру-сейсмологу Андрею Смирнову, твердо зная, что Поляковы «обезврежены». Со Смирновыми было сложнее — они улетели в Якутск, жена провожала Андрея в Африку, инструктором по сейсмическому оборудованию. Когда она вернулась, Тучнин смог выведать только одно: на проводах Смирнова были Ситов и Гараховский.

Ну и чему ты радуешься? — Виктор явно осуждал неуемные восторги друга.

— Так Смирнов, я же говорю, уехал в Африку! Значит, дальше он ничего не понесет! И жена его тоже, и остальные. Тут я обо всем позаботился.

Постнов поддержал:

— По-моему, неплохой расклад. Африканцы комиссию не пришлют. Разве что по обмену опытом... тушения.

— Значит, Ситов и Гараховский были? — подумав минуту, спросил Виктор.

— Витя! — укоризненно протянул Анатолий и даже с места вскочил. — Подумай сам: Ситов — старый, мудрый человек, за жизнь мухи не обидел...

— Только слонов обижал, — вставил Постнов.

— ...человек деловой, цену слову знает.

— По прейскуранту, — вставил Постов.

Да он о тебе спрашивал столько раз, сколько меня видел.

— Меньше спрашивал бы — пи кто бы не узнал, — буркнул Виктор.

— А Гараховский! — продолжал Тучнин. — С керном не он тебя, а ты его, Виктор, подводишь. Ну какой ему смысл говорить о твоем пожаре! И потом, честнейший человек!

Эдуард начал расспрашивать Тучнина о новостях на базе, и беседа пошла дальше откровенно двусторонняя. У Лунева вспыхнула сильная досада на Толика, из-за которого он пережил столько неприятных минут с пресловутым «расследованием». Мало того, что потеряно драгоценное время — потеряно настроение бригады, и отношения с рабочими серьезно натянуты.

Мастер поднялся. Он вспомнил о недомонтированном электрощите. Намудрят там без него, потом концов не сыскать. Сказал:

— Время теряем.

— Я, Вить, поеду, пожалуй, — преувеличенно ровно ответил Тучнин. — Конец года, понимаешь...

— Езжай. Шампанское-то прибери.

— Да пусть останется! — возразил Постнов. — Как приз лучшей смене.

Он и видом своим и голосом словно хотел сказать Виктору: ну не становись в позу, не обижай лучшего друга, ведь как он старался ради тебя! К вездеходу стали подходить рабочие, спрашивать о «расследовании». Одни спрашивали нейтрально, другие — ехидно, третьи с некоторой опаской: «Ну и кто ж из нас растрепался?» Тучнин отшучивался и теребил бороду, Постнов молчал, а мастеру делалось все совестнее и совестнее перед бригадой.

— То-то,— с пренебрежением сказал Владимир Орлов и передразнил: — «Вечером другой разговор будет»!

— Пока! — Лунев попрощался первым, тычком сунул руку Анатолию и ушел к буровой. Он работал и поглядывал на Постнова и Тучнина. Подозрительно долго они прощались, и от этого его раздражение усилилось.

* * *

Спасение было в работе. Спасение всегда в работе.

Как его сила уходила из мышц, так уходила и злость — снова на пожар, на управленцев, на бригаду, докладные и премию. Особенно раздражало Виктора то, что два, пожалуй, самых близких ему тут человека, Эдик и Анатолий, не понимали главного: слух пущен специально, продуманно, умело, так, что не подкопаешься. И еще ему было совестно оттого, что со своими парнями поступил вопреки себе, по совету Тучнина. Если бы Виктору в эту минуту сказали, что он серьезно обидел друга — он немало поразился бы этому. Нет, это он чувствовал обиду.

— Виктор! — прокричал Николай Орлов.

Лунев оглянулся.

У балка стоял Павел. В меховой летной куртке, таких же брюках, в унтах с черным собачьим мехом, он оыл похож на авиатора, был так свеж, выбрит и подтянут, как умеют лишь они. В руках чемоданчик — не на день прибыл гость. После неловкого прощания и отъезда Тучнина мастер чувствовал себя одиноким, едва ли не брошенным всеми в трудную минуту. Тем сильнее обрадовался он Павлу. Он подошел и молча его расцеловал.

— Ты не заболел? — спросил старший брат, смущенный таким неожиданным проявлением чувств. — Не заболел, говорю? Худой чего-то и желтый.

— Да ну, Паш, когда- я болел, ты чо!

— Показалось, значит. А я на подмогу. И подшипник привез.

— Подшипник?! Ну, удружил, ну, выручил! — Виктор сыграл радость, умолчав о том, что подшипник у него уже есть, с гравировкой. И хоть актер из него был никудышный, Павел поверил в его радость, потому что ждал ее, и начал рассказывать, как охотился за ним. Виктор отнес подшипник в инструменталку, уселся в балке на койке, машинально приговаривая: «Ну, спас, ну, выручил!» Потом рассказал о ремонте, Тучнине, расследовании слухов, отказе от премии.

В Мирном знают, — не отводя глаз от портрета Гагарина, произнес Павел. — Кузьмич мне шепнул. Кузьмич — наш, я все сделал. От премии ты правильно отказался, это зачтется.

Сегодня он вовсе не был похож на того дряблого старика с ввалившимися глазами и синевато-белым лицом, какого застал Виктор в свой последний приезд.

— Станок-то смонтировали? Установили? — спрашивал Павел, будто смену от напарника принимал.

До конца дня они работали рядом, где Виктор, там и Павел, и обоим было радостно сознавать свое единство. Лунев радовался тому, что снова не одинок, а Сидельников был горд, что нашел в свое силы прийти на выручку.

— Да! — вспомнил старший брат перед ужином.— Там Галка и Люлек тебе передачу... — он отыскал чемоданчик, достал электрогирлянду для новогодней елки. Вот. Чует мое сердце, мы Новый год тут встретим. А мать посылку прислала...

— Сыр, масло, икра и конфеты «Чародейка», механически отозвался Виктор.

— Ты чо, недоволен, что ли? Что может, этсам, то и шлет. Не она — был бы ты хиляком последним. А то вон какого боровка откормила!

Их мать, Калерия Степановна Сидельникова-Лунева, работала заместителем главврача южного санатория, была женщина дородная, ванильно-нежная, а в гневе крутая. Она гордилась тем, что самостоятельно подняла на ноги троих детей, вырастила их здоровыми, сильными, а главное — дружными.

— Мне тут один заявил: «Сила есть — ума не надо».

— Ну, ты б ему и показал силу.

— Не, Паш, сейчас время такое, надо не силу — ум показывать.

— Показал?

— Ум-то? Через неделю увидим.

За ужином мастер представил настороженной бригаде своего старшего брата, прибывшего на помощь. Кое-кто облегченно вздохнул — всякое уж думали об этом постороннем на буровой.

Работали и после ужина.

Виктор и Павел ночевали на одной кровати, валетом, просыпались оттого, что во сне задевали друг друга, и радовались своему братству.

— А не слишком ты бригадиру доверяешься? — спросил Павел на следующий день,

— Постнову? Да ты что!

— Не «что», а точно. Мне тут свои... дали знать: он твоим допросам оценку давал. Мол, превышаешь полномочия и вообще зарвался. Так что поимей в виду.

— Эдик? Обо мне?! — Лунев никак не мог понять, о чем они говорят. Павел сетующим голосом начал: вот всю жизнь Виктор меряет других по себе, а ведь они не такие...

— Как ты сказал? Тебе свои?.. Кто — свои?

— Ну, свои люди, — с гордецой улыбнулся Павел. — Я тут, этсам, не только на переноске тяжестей...

— Паш, я тебя серьезно прошу: без меня — ни шагу! Ты моих парней не знаешь. Ни шагу, не обижайся. А то я по всей тайге побегу бригаду собирать.

— Не побежишь, — смущенно успокаивал тот. — Не беспокойся, ничего я особо и не делал. Уши слышат, глаза видят...

Виктор как-то не замечал раньше, что он выше брата на голову с лишним, и вот теперь заметил это и поторопился закончить неприятный разговор, выскочил из балка. Первым ему встретился Стрельников, Виктор вспомнил, как работает их доброволец, и решил поддержать его:

— Сколько тебе на базе платят-то? На круг?

— По-разному, зависит от вызовов. Двести-триста...

— Иди к нам помбуром, пятьсот гарантирую. Работаешь больно хорошо.

— Да как не работать — шкуру спасаю.

— Зовут тебя?..

— Андрей.

— Не «шкуру», Андрей, и не «спасаю». Мог бы, к примеру, о своей путевке вспомнить, комсомольской.

Стрельников смутился.