Неведомые земли. Том 3

Глава 134. Повторное открытие восточных Канарских островов (1312 г.)

Туда [к Счастливым островам], по преданию отцов, пристал вооруженный флот генуэзцев.[1]

Теперь уже не приходится сомневаться в том, что древним были известны Канарские острова, разумеется за исключением Ферро и, вероятно, также Пальмы.[2] Хотя подобная возможность в свое время отрицалась различными исследователями, уже Гумбольдт довольно твердо выступил в поддержку предположения о том, что древним был знаком этот архипелаг, включая острова Мадейрской группы.[3] Рассказы Гомера о Елисейских полях на самом дальнем Западе,[4] повторные сообщения во времена Гесиода[5] о μακάρων νισοι (первоначально, вероятно, острове Макар, то есть острове Мелькарта[6]), а также о fortunatae insulae [«Счастливых островах»] нельзя было бы понять, не допуская знакомства древних с Канарскими островами.[7] [166]

Лучший специалист по Канарским островам англичанин Джордж Глас еще в XVIII в. с полной уверенностью утверждал:

«Не подлежит сомнению, что древние кое-что знали об островах Мадейрских, Канарских, Зеленого Мыса, а также о противолежащем побережье Африки… Скоро ученые убедятся, что они знали все острова».[8]

Что касается островов Зеленого Мыса, то это утверждение спорно, но в остальном оно правильно.

Но не подлежит также сомнению, что после, крушения Римской империи и упадка эллинской науки на 1000 лет были забыты и Канарские острова (см. т. I, гл. 6). Сохранились, пожалуй, лишь названия, данные Канарским островам Плинием[9] и Птолемеем,[10] хотя зачастую в неузнаваемо искаженной форме. Во всяком случае, их старые латинские названия встречаются у многих средневековых писателей. Ирландский монах Дикуил упоминал, например, в 825 г. три острова: Юнонию, Ниварию (Тенерифе) и Канарию (Гран-Канария). Он даже привел следующую деталь, заимствованную из античной литературы: in еа aedificiorum durant vestigia [на нем сохранились следы зданий].[11] Но плавали к Канарским островам так редко, что в XIV в. они, безусловно, были открыты заново, хотя даже Венсан Бове около 1260 г. знал еще их старые названия.[12]

Между тем Канарские острова, разумеется, не были необитаемыми. Там жили загадочные гуанчи, принадлежавшие к северной расе. Чистый антропологический тип этой народности исчез еще в XVII в., но его черты проявляются и теперь у потомков смешанных браков. Неизвестно, когда и при каких обстоятельствах попали на Канарские острова эти северные люди. Коссинна полагает, что они могли быть занесены туда еще в III в. до н.э. мощным потоком северян, который докатился тогда до Северной Африки. Гумбольдт, например, считает, что гуанчи, очевидно, «с давних пор» осели на Канарских островах.[13] Но весьма возможно также, что мы имеем дело с потомками готов, вандалов или других германских племен, занесенных на Канарские острова только во время великого переселения народов в начале средневековья.

Когда мавританский царь Юба II основал в древности свои фактории на Канарских островах (см. т. I, гл. 6), они были необитаемы (но все ли?). Однако там были обнаружены следы древних строений, свидетельствовавшие о более раннем заселении.[14] Хотя эти древнейшие жители чаще всего ютились [167] в пещерах, установлено, что они уже были знакомы также с каменными жилищами.[15] Ранняя история Канарских островов все еще в значительной степени остается загадкой (см. гл. 143). Во всяком случае, гуанчи, антропологические признаки которых еще и теперь часто обнаруживают у жителей островов, вероятно, когда-то раньше находились «на более высоком уровне жизни», чем теперь, «когда их общество в результате длительной изоляции деградировало до убожества диких племен».[16] Как бы то ни было, вплоть до XIV в. нигде ничего не знали о гуанчах. А сами Канарские острова свыше 1000 лет ассоциировались в памяти людей только с названиями, встречавшимися в античных литературных источниках.

Объясняется такое забвение тем, что европейские народы, за небольшим исключением (ирландцы, норманны), примерно до XIII в. разучились плавать в открытом океане.

В открытое море осмеливались выходить только на короткий срок в знакомых водах и, как правило, держались у побережий. Фогель очень удачно подметил, что в течение многих столетий в европейских морях связи поддерживались «в строго обособленных районах» незначительного размера и что отважные норманны были теми людьми, которым было суждено положить новое начало дальним морским плаваниям: «Роль норманнов в истории мореплавания заключается прежде всего в том, что они связали в единый судоходный район все атлантическое побережье Европы от Невы до Гибралтара. Плавания норманнов, несомненно, были первым шагом в том направлении, которое привело в конечном счете к пересечению Атлантики и к овладению этим океаном».[17]

Прекрасной иллюстрацией к этому утверждению служит история ознакомления с Канарскими островами. Правда, мы можем прочесть у Идриси, что западнее Сафи в океане лежит остров, над которым при ясной погоде время от времени поднимается дым.[18] Не подлежит сомнению, что здесь речь идет о вулканическом острове Тенерифе. Идриси рассказывает даже, что один флотоводец Ахмеда Ибн-Омара намеревался приблизиться к этой дымящейся диковинке со своей эскадрой, чтобы исследовать ее. Но об исполнении этого замысла нигде не сообщается, и мы ничего не знаем о посещении этого острова с II по XIV в., если не рассматривать как его повторное открытие плавание арабских «смельчаков» около середины XII в. (см. т. II, гл. 113), что тоже не исключается. Впрочем, все рассказы арабов об островах Атлантического океана почерпнуты ими из особенно почитавшихся классических авторов. Так, ал-Бакри в XI в. называл даже Канарские острова их латинским наименованием Fortunatash! И если 100 лет назад португальский ученый высказал предположение о личном знакомстве арабов с Канарскими островами,[19] [168] то это объясняется ошибочным выводом, который он сделал из упоминания этих островов в арабской литературе. Ла-Ронсьер показал, какое абсолютно неправильное, фантастическое представление имел об этих островах даже Идриси.

Рис. 7. Карта Дульсерта от 1339 г., на которой впервые показаны восточные острова Канарской группы. См. Y. Kamal, Mónumenta Cartographica Africae е Aegypti, 1937, t. IV. Fasc. 2. № 1222. [169]

«По Идриси, один из островов Лака сделался необитаемым, так как там расплодились змеи; другой остров был опустошен драконом, которого позднее убил Александр… на Раке будто бы жили гигантские птицы со страшными когтями».

Лучшее знакомство с этой островной группой мы обнаруживаем только у араба Ибн-Халдуна около 1350 г., то есть в то же самое время, когда и христианские народы Европы уделяли вновь открытому архипелагу особенное внимание (см. гл. 143).

Общего представления о том, при каких обстоятельствах в первой половине XIV в. были постепенно повторно открыты Канарские острова, нам не дает ни один первоисточник. Об этом приходится судить только по отдельным фактам. Нельзя ни достоверно указать на народ, которому удалось сделать это повторное открытие, ни определить его точную дату. Мнения современных исследователей по этому вопросу довольно значительно расходятся, поскольку сообщения источников очень скудны. Самый выдающийся португальский хронист века открытий Барруш сообщает только, что, «согласно молве, сведения об этих островах получены от моряков английского или французского судна, отнесенного к ним штормом».[20] Основываясь на сообщении Барруша, Престейдж без доказательств пытается отнести это открытие к 1270 г.[21] Такое предположение вряд ли приемлемо. Попытка дать гораздо более правильное толкование представляется нам отнюдь не безнадежной.

Прежде всего некоторые заключения можно сделать из морских карт и карт мира, составленных в XIV в. Две карты Висконти, от 1311 и 1318 гг., карта Санудо от 1321 г., и карта Далорто, дата составления которой долго вызывала сомнения, но теперь отнесена Винтером к 1330 г.,[22] еще не содержат никакого намека на острова, расположенные к западу от Гибралтарского пролива. На карте Санудо есть даже своеобразная запись: «По ту сторону Гадеса, в государствах Испании, Португалии и Галисии, нет сколько-нибудь ценных островов» (ultra Gades, per regna Ispaniae, Portugaliae et Galitiae, [170] non inveniuntur insulae alicuius valoris). Сантарен правильно замечает по этому поводу: «Если бы Канарские и Азорские острова были известны во времена Санудо, он не смог бы дать такой легенды».[23]

Только на карте каталонца Дульсерта, составленной на Мальорке в августе 1339 г., найденной в 1885 г. в Париже и приобретенной Национальной библиотекой[24] (см. рис. 7), впервые отчетливо показаны два больших Канарских острова: Лансароте и Фуэртевентура. Тождествен ли этот Дульсерт упомянутому выше Далорто или нет, вопрос спорный. И Дульсерт, и Далорто — оба каталонцы, а не итальянцы, как недавно доказал Винтер.[25] Этот исследователь считает, что мы имеем дело с двумя разными людьми, но его аргументация не слишком убедительна. Если два картографа со сходными фамилиями жили и работали в одно и то же время, причем оба были каталонцами и, кроме того, носили редкое имя Анжелино, то вероятность их тождества все же велика, тем более что в их картах обнаруживается заслуживающее внимания сходство. Предположение Маньяги, что Далорто принадлежал к древнему генуэзскому роду даль Орто,[26] трудно доказать.

Довод Винтера, что Канарские острова, показанные впервые на карте Дульсерта от 1339 г., отсутствовали на карте Далорто, составленной на девять лет раньше, только потому, что его карта на западе не включала меридиан Канарских островов, мало убедителен.[27] Автор все же придерживается своего прежнего утверждения, что в 1330 г. эти острова еще не могли быть известны картографам. Ведь иначе Далорто при любых обстоятельствах показал бы их на своей карте, расширив ее по направлению на запад. Автор по-прежнему придерживается своего вывода из упомянутых различий в карте Далорто и Дульсерта: сообщение о Канарских островах могло попасть в Европу только между 1330 и 1339 гг.

Это предположение можно, пожалуй, даже развить. Барруш сообщил, что некое английское или французское судно впервые было отнесено бурей к Канарским островам. Ла-Ронсьер утверждает, что речь будто шла о судне из Шербура, не указывая, впрочем, откуда он почерпнул эти сведения.[28] [171] В качестве довольно шаткого предположения с рассказом Барруша можно было бы связать сообщение, сделанное в 1513 г. турком Пири Реисом, что какое-то генуэзское судно на обратном пути из Фландрии в Геную было отнесено штормом к безымянному острову в океане. Этот вопрос будет подробнее рассматриваться в IV томе (см. гл. 180). Пири Реис считает, что судно было отнесено к Азорским островам. Однако автору этих строк представляется, что скорее напрашивается мысль о Канарских островах, тем более что другой генуэзец на основе этого сообщения решил лично предпринять плавание к неизвестным островам.

Вероятность того, что именно генуэзцам удалось заново открыть Канарские острова, подтверждается и следующим. На карте Дульсерта от 1339 г., где впервые показаны Канарские острова, рядом с ними помещен герб Генуи. Этот герб фигурировал иногда и на более поздних морских картах. К тому же в некоторых источниках остров Лансароте обозначается как «Insula de Lancirotus Malocelus». В «Книге познания» сказано также, что остров Лансароте открыл «генуэзец, носивший это имя» [Лансароте].

Об этом генуэзце мы осведомлены несколько точнее. Предположительно он был провансальцем, жившим тогда в Генуе. Имя Ланселот, видимо, было дано ему в честь рыцаря Ланселота Озерного — героя знаменитой саги об Артуре, оказавшей значительное влияние на культуру Прованса XIV в. В Генуе это имя было переделано на итальянский лад в Лансароте и сохранилось до наших дней как название одного из островов Канарской группы. Фамилия Ланселота передается по-разному: Марочелли, Малочелли, Малочелло, Марочелло, Марокселло. Произошла ли и тут итальянизация, остается неясным. Возможно, что фамилия Малуазель, принятая позднее открывателем острова, после того как он в 1338 г. поступил на службу к французскому королю,[29] была его настоящей первоначальной фамилией. Однако итальянцы всегда считали Лансароте своим соотечественником. Уже в 1455 г. он называется в «Космографии» Бартоломео Парето «Maroxello Lanzerotto Januensis», то есть генуэзцем. Одновременно Парето приводит в качестве доказательства своего утверждения тот факт, что некий носитель подобной фамилии упоминался в генуэзских архивных документах еще в 1348 и 1391 гг.[30] Подобно этому, в более поздней статье Эррары, помещенной в «Итальянской энциклопедии», мореплаватель «Ланчеллотто Малочелли» назван «выходцем из знатной генуэзской семьи».

Один генуэзский документ от 25 октября 1306 г., опубликованный Дезимони,[31] сообщает о нашем Лансароте, что он вместе с двумя купцами, братьями Эмануэле и Леонардо Пессаньо, нанял в Генуе две хорошо оснащенные галеры для торгового плавания в Англию, откуда они собирались привезти шерсть. [172]

Более важное значение имеет другое сообщение, опубликованное в 1632 г. потомками открывателя Малочелло (Малуазеля)[32] и брошенное на чашу весов для решения этой проблемы Ла-Ронсьером.[33] В этом сообщении говорится, что в 1312 г. Лансароте Малочелло достиг одного острова в океане и там поселился. Он будто бы прожил на этом острове почти 20 лет и присвоил ему свое имя, а затем вернулся в Геную. Как бы то ни было, теперь доказано, что Лансароте 1 апреля 1330 г. находился в Генуе. На самих Канарских островах существует предание, что остров Лансароте открыт французом, занесенным туда между 1326 и 1334 гг.[34]

На основании преданий, пересказанных в рукописях, которые хранятся в парижской Национальной библиотеке, Ла-Ронсьер дал следующее изложение хода событий в своем уже цитировавшемся выше труде: «По сообщению шербурских моряков, отнесенных непогодой далеко от берегов Испании и открывших неизвестные острова, генуэзец Лансарото Малочелло, или Ланселот Малуазель, в 1312 г. предпринял их завоевание. Он высадился на остров Тит-Руа-Гатра, построил укрепленный замок и прожил там более 20 лет, пока общее восстание местных жителей, объединившихся с соседями, не вынудило его к отбытию».

Надежно ли это изложение хода событий и в какой мере, установить теперь нельзя. Следует принять во внимание, что оно исходит от потомков Малочелло, которые хотели этим опровергнуть, к чести своих предков, претензии Жана де Бетанкура на открытие Канарских островов. Опыт показывает, что такие сообщения часто бывают пристрастными и ненадежными. Уместно ли в данном случае проявлять к ним доверие, доказать нельзя.

Если предание верно, то повторное открытие Канарских островов было случайно совершено моряками из Шербура незадолго до 1312 г. В этом случае Малуазель сделал первую попытку их заселения в этом же году.

Известие об открытии островов дошло до Европы только около 1330 г. Возможно, что оно вначале хранилось в тайне в самой Генуе, пока к новым островам не направилась другая генуэзская экспедиция, обеспечившая там генуэзским купцам значительные привилегии, причем на длительное время. Разумеется, подтвердить документально это предположение нельзя, но долго хранить тайну не удалось. После того как в 1338 г. Малочелло перестал служить Генуе и нести ответственность за сохранение тайны, известие об островах должно было распространиться и в других местах. С этим предположением хорошо согласуется тот факт, что карта Дульсерта, впервые письменно засвидетельствовавшая открытие островов, относится к 1339 г. У нас нет оснований сомневаться в том, что открытие восточных Канарских островов [173] удалось совершить именно итальянцам. Ведь «Тюлений остров» Лобос, лежащий к северу от Фуэртевентуры, на карте каталонца Дульсерта обозначен итальянским названием Vecchi marini (то ость остров Морского старца, или Тюлений остров).

Видимо, Южная Европа проявляла тогда большой интерес к новым океанским островам. Ведь уделялось же им много внимания в одной рукописи 1341 г. (см. гл. 143). Еще важнее тот факт, что с 1341 г. одна за другой быстро снаряжались различные экспедиции, открывшие также и другие Канарские острова, о существовании которых, очевидно, не знали ни Малочелло, ни Дульсерт.

Дульсерт явно не имел никакого представления о том, что два острова, открытых Лансароте, были теми самыми островами, которые еще Плиний назвал Капрарией и Канарией. Поэтому на его карте, кроме новых островов Лансароте и Фуэртевентура, фигурирует еще два названия, найденные у Плиния и переданные им в искаженном виде, — Каприция и Капрация. Дульсерт поместил эти острова Плиния севернее вновь открытых островов, случайно на том самом месте, где действительно находится группа островов Мадейра, еще не известная в те времена. Этим он дал первый толчок к картографической небрежности, приводившей в течение многих столетий к величайшей путанице. Заключалась эта небрежность в том, что любое название океанского острова, услышанное где-нибудь картографом, помещалось им на карте в каком угодно районе океана. Вследствие этого возникло ошибочное представление, сохранившееся и до наших дней, будто отдельные островные группы, например Азорская, были известны еще в середине XIV в., хотя на самом деле о них вплоть до XV в. не имели ни малейшего представления (см. т. IV, гл. 161). Так, Капрария, или Козий остров, Плиния, идентичный вновь открытому Лансароте острову Фуэртевентура, позднее довольно часто появлялся на морских картах в самых различных местах как таинственный остров «de las cabras» [коз], и, наконец, его стали считать островом Сан-Мигел из Азорской группы (см. гл. 147). Однако при открытии этого острова в 1432 г. здесь не обнаружили ни коз, ни других млекопитающих, и, следовательно, название «Козий» совсем ему не подходит^-.

Кроме того, Дульсерт совершенно произвольно связал с двумя названиями островов, заимствованными у Плиния, еще два где-то услышанных им названия из ирландских саг; остров Святого Брандана и остров Дев (insula puellarum). Первый остров является плодом фантазии и фигурирует в ирландской легенде о святом Брандане (см. т. II, гл. 79). Хотя Венсан Бове еще в XIII в. указывал на то, что легенда о святом Брандане носит сказочный характер,[35] остров, носящий это название, не пропускается почти ни на одной карте Атлантики, относящейся к XIII—XV вв. Остров Дев тоже выдуман сказителями ирландских саг; первоначально его отождествляли с островом Бразил, на чем мы подробнее остановимся в IV томе (см. гл. 190). Позднее мы [174] еще не один раз будем возвращаться к отдельным сказочным островам Атлантики, но уже здесь следует обратить внимание на тенденцию средневековых картографов помещать в любом месте океана какие угодно острова, нисколько не считаясь с тем, правилен ли их выбор. Для картографа того времени было важно только внести соответствующее название. Нужно также указать на то, что при чтении источников допускались еще бесчисленные искажения и довольно часто неправильно прочитанное новое наименование наносилось на карту вместе со старым названием того же объекта и считалось уже другим островом. По поводу такого «размножения островов путем деления» автор написал специальную статью, в которой привел ряд примеров.[36] Еще древним географам не были чужды эти быстрые метаморфозы островов Атлантического океана, часто тоже из-за ошибочного прочтения названия, чему прекрасные примеры приводит Лелевель.[37]

Главная причина чудовищной путаницы на морских картах XIV—XV вв., а частично и XVI в. в количестве, положении и названиях островов Атлантики, путаницы, отражающейся на исследованиях и по сей день, заключалась в следующем. Картографы не сразу распознавали идентичность различных островов, вторично открывавшихся начиная с 1312 г., с островами, названия которых восходили к Плинию и Птолемею и были заимствованы из литературных источников древнего мира. Случилось так, что перепутанные античные и новые названия островов в конечном счете были все вместе помещены в Атлантическом океане усердными картографами. Вот почему уже к 1350 г. на картах фигурировали названия гораздо большего числа островов Атлантического океана, чем их было открыто до того времени или чем их имелось в действительности к западу от Гибралтарского пролива. В гл. 147 мы подробнее остановимся на том, к каким нелепым заблуждениям и ошибочным толкованиям, не искорененным и по сей день, привели многочисленные фантастические надписи на старинных картах.

Для правильного суждения о психологических причинах этих своеобразных ошибок следует учесть еще одно обстоятельство. Составителями карт позднего средневековья были не ученые в современном смысле этого слова, да и сами карты зачастую составлялись только в практических целях в помощь мореплавателям, для которых была важна не столько абсолютная точность, сколько примерная ориентировка. Мы не должны допускать исходной ошибки и подходить к оценке старых карт с требованиями нашего времени, рассматривая их как документальное доказательство того, что любые части океана, где на этих картах нанесены соответствующие названия, действительно были тогда уже исследованы. Рассматривая старые карты мира, хотя бы Каталонскую карту 1375 г. (см. рис. 12), мы видим, сколько запутанных представлений о чужих землях чистосердечно преподносилось людям того времени [175] в качестве апробированной истины и как нелепо переплетаются достоверные сведения с фантастическими вымыслами. К заметкам о малознакомых или совсем не исследованных морях мы должны относиться еще более критически. Об этом нередко забывают современные исследователи. Тем полезнее здесь, еще раз подчеркнуть весьма относительную достоверность морских карт XIV и XV вв.

Наконец, для выяснения проблемы, затронутой в этой главе, нелишне напомнить, что ландшафт Канарских островов в XIV в., вероятно, был совсем иным, чем теперь.

Большей частью эти острова были еще покрыты густыми лесами; на Тенерифе, кроме современных пересохших русел, наполняющихся водой только после сильных ливней, были еще постоянные реки, приводившие в движение не менее пяти мельниц.[38]