Неведомые земли. Том 3

Историческое введение к гл. 119–121. Возрождение надежд на «священника Иоанна» в первой половине XIII в.[1]

Вышеупомянутый Серафим слыхал, что индийский царь Давид вторгся в его страну, а потом был вынужден отступить со своим войском под нашим натиском. Этот царь Давид, весьма могущественный и опытный в военном искусстве государь, мудрый и победоносный, которого Господь призвал в наши дни, дабы он стал молотом для язычников и искоренителем распространяющегося как чума учения неверного Магомета и его проклятого закона, зовется народом «священником Иоанном». Будучи самым младшим среди своих братьев, подобно Давиду, святому царю Израиля, он был возвышен над всеми и коронован на царство волей Провидения. Но какими чудесными путями вел его Господь в эти дни и благословил деяния его, направив шаги его и всех подвластных ему бесчисленных народов, племен, дружин и языков, явствует из прилагаемой рукописи, переложение которой с арабского на латинский мы сделали по мере наших возможностей с помощью языческих толмачей.

Но царь Давид располагает тремя войсками. Одно из них он послал в страну Колаф, подвластную брату султана Египта, второе — к Багдаду и третье — к Мосулу, который в Ветхом завете зовется Ниневией. И уже стоит он на расстоянии не более 15 дней пути от Антиохии и спешит прийти в Землю Обетованную, чтобы узреть Гроб Господень и восстановить Святое государство.[2] Но раньше он намерен, если будет на то воля Божия, во имя Христа покорить страну султана Икония, Калафию и Дамаск,[3] а также [27] все лежащие между ними земли, чтобы не оставить позади себя ни одного врага.

Люди графа Триполи,[4] пришедшие из тех стран, передали списки вышеназванного письма. Такие же сведения сообщили и купцы, доставившие из стран Востока ладан и драгоценные камни. Все, кто приходит из тех краев, рассказывают то же самое. Египетский султан взял в плен несколько наших воинов, а потом отослал своему брату Корадину Дамасскому. Корадин, правитель Дамаска, отослал их своему господину халифу Багдадскому, а тот передал пленных как ценный дар царю Давиду. Когда царь узнал, что они христиане, он приказал снять с них оковы и отослать обратно в Антиохию. Они и были теми людьми, которые сообщили нам эти слухи и еще очень многое другое о царе Давиде.

Египетский султан узнал также от посланников названного халифа Багдадского о непобедимой мощи упомянутого царя Давида, о его удивительных триумфах, о том, как он только за 200 дней покорил все сарацинские страны, и что никто не может противостоять ему. После этого ошеломленный и пораженный султан приказал привести к нему некоторых наших благородных господ, которых он держал в тюрьме Капри: благородного Бельваценсиса и его брата виконта Беллимона, Иоанна Арцейса, Одо Кастельона, Андре Эспуаса, а также некоторых тамплиеров и рыцарей-иоаннитов[5] из Дома немцев. Через них он надеялся добиться мира с нами. Он прислал также собственных послов с письмами к нашему войску, стоящему у Дамаска, так как хочет во что бы то ни стало заключить с нами мир и добиться договора…[6] [28]

Я получил известие, истинность которого подтверждена надежными посланцами: индийские христиане, называемые грузинами, с бесчисленными всадниками и пехотой, воодушевленные помощью Божьей, крупной вооруженной силой обрушились на неверных, захватили 300 крепостей и покорили 9 больших городов; сильные города они заняли, а слабые разрушили. Один из них, лежащий на Евфрате, был самым важным и крупным из всех языческих городов. Султан Вавилона был властителем этого города. Вышеназванные христиане пленили его и обезглавили, хотя в качестве выкупа султан предлагал много золота, драгоценностей и даров… Они хотят прийти сюда, чтобы освободить Святую землю Иерусалима и покорить все языческие страны. Их царь благороден, ему 16 лет, по силе и добродетели он подобен Александру, но только не по вере… Этот юноша везет с собой останки своей матери, могущественной царицы Тамары, которая при жизни дала обет совершить паломничество в Иерусалим и просила своего сына в случае ее смерти доставить ее останки к Гробу Господню. Сын уважил просьбу матери, хочет выполнить данный ею обет и доставить ее тело в Святой город, будь то с согласия или вопреки воле язычников.[7]

Один из двух царей должен прийти в Иерусалим с востока, другой — с запада, когда пасха придется на 3 апреля [1222 г.].[8]

Во всем христианском мире ходили слухи, что индийский царь Давид, называемый священником Иоанном, приближается с большим войском, покорил Персию, Медию[9] и много других сарацинских земель и известил халифа Багдадского Балдака, верховного папу сарацин, что хочет идти войной на него и на все язычество, [29] если тот не перейдет в христианскую веру. А христианскому войску под Дамиеттой и в стране Иерусалимской он обещал прийти на помощь.[10]

Папа Гонорий так писал всем архиепископам Франции: кардинал Пелагий сообщил из-за океана, что царь Давид, называемый священником Иоанном, богобоязненный человек, вторгся с вооруженными силами в Персию и после победы над персидским султаном занял и покорил его страну за 24 дня; там он завладел многими укрепленными городами и лагерями. Оттуда он продвинулся так быстро, что его войско находится на расстоянии всего 10 дней пути от величайшего и самого прославленного города Багдада, где пребывает халиф, называемый сарацинами верховным священнослужителем. Под такой угрозой султан Халапии, родич братьев султанов Дамаска и Вавилона, приказал повернуть свои войска, брошенные на христианскую армию, осаждающую Дамиетту, против вышеназванного царя. Тот же легат Пелагий сообщил в Авиньон: Страна грузин, которые являются католиками и хорошо вооружены, просит и умоляет, чтобы и ей тоже разрешили воевать с сарацинами. Далее в письмах рыцарей-тамплиеров можно прочитать, что именно этот царь Давид покорил в странах Востока около Персии одно царство с 300 городами, не считая замков и лагерей, и другое царство, в котором, кроме 300 замков, есть еще 66 рек и которое разделено на 40 частей, и собрал 100 тысяч воинов. Все, что здесь сказано о царе Давиде, произошло в этом году, остальное — в прошлом. В этом году также сообщили во Францию, что тот царь Давид или, как полагают другие, его сын пришел уже в Команию, лежащую за Венгрией, на русской земле. Там он опустошил некоторые языческие земли, особенно в Комании, и в течение пяти месяцев вел ожесточеннейшую войну. Он умертвил много тысяч русских, оказавших ему сопротивление, а также некоторое число язычников на Прутанисе и разрушил большой город Торнакс, или Орнарию,[11] куда ездят купцы из далеких стран. К тому же сообщалось, что в его войске 40 царей и 60 архиепископов и епископов. Царь Давид пребывал в тех странах два года. Сообщалось еще немало невероятного, но достаточно и этого немногого. Некоторые также утверждали, что это не христиане и не сарацины… Когда царь Давид и его войска услышали, что пала Дамиетта, они повернули через морские острова, [30] ибо так им было всего удобнее, а все слухи, которые о них распространялись раньше, прекратились.[12]

В 1221 г., между четвертым и пятым крестовыми походами, в христианском мире с новой силой возродилась страстная надежда на помощь в борьбе против сарацин со стороны легендарного государства «священника Иоанна» (см. т. II, гл. 115). Две различные причины породили эту иллюзию: некоторые события в христианском государстве грузин на Кавказе и первые далекие раскаты грозы, надвигавшейся из Центральной Азии, — монгольского нашествия, которое первоначально с непонятным для нас оптимизмом расценивалось европейцами совсем неправильно.

В Грузии в XII в. правил Давид IV Строитель (1089—1125), самый героический и выдающийся правитель из всех грузинских царей. В битве при Дидгори 15 августа 1121 г. с войском численностью 61 тыс. человек, среди которых была 1 тыс. франкских рыцарей, Давид одержал победу над превосходящими силами мусульман, вторгшихся в его государство.[13] Только на несколько лет пережил грузинский царь эту славную победу, поднявшую его государство на значительную высоту: он умер 24 января 1125 г. Правнучка Давида, царица Тамара, царствовавшая в Грузии с 1184 по 1212 г., была также выдающейся правительницей.[14] Ее сын, Георгий IV Лаша (1212—1223), послал миссию к канцлеру княжества Антиохии Галтерию, обещая свою помощь христианскому войску, осаждавшему тогда Дамиетту, в его борьбе против сарацин. Однако Георгий не смог сдержать своего обещания, так как монгольские полчища Чингис-хана вторглись в Грузию, что привело к чудовищному ее опустошению. После смерти Георгия его сестра и наследница Русудан письменно сообщила папе Гонорию III (1216—1227), что ее брату помешало сдержать свое слово бедствие, постигшее его государство. Дословно известны как ее письмо, так и ответ папы от 12 мая 1224 г.[15]

Дату прибытия посольства царя Георгия к канцлеру Галтерию определяют по-разному: Рёрихт относит это событие к 1213 г.,[16] а Сандерс отодвигает его на 1207—1208 гг.[17] Но так как царица Тамара умерла 18 января 1212 г.,[18] а осада Дамиетты христианами началась только 1 июня 1218 г., то в обоих случаях приняты, видимо, слишком ранние даты. Если царь [31] действительно обещал свою помощь войску, осаждавшему Дамиетту, то посольство из Грузии могло быть направлено только в течение тех полутора лет, когда город находился в осаде, то есть в 1218 или в 1219 г. Не позднее чем через год слух об этом мог дойти до крестоносцев.

Случайно в то же самое время, в 1218 г., грозный Чингис-хан с войском, состоявшим предположительно из 60 тыс. человек, выступил в поход против Хорезма, мусульманского государства в Трансоксании.[19] В общих чертах об этом походе сообщалось в предыдущей главе. В 1221 г. монголы захватили Самарканд и положили конец государству Кутуб ад-дина Мухаммеда. Этот удар по исламу подействовал на восточных христиан точно также, как 80 лет назад великая победа Елюташи у Самарканда (см. т. II, гл. 115).

Тяжелое поражение, нанесенное мусульманам в Трансоксании, и полученное одновременно обещание помощи со стороны христианского царя, потомка прославленного героя и победителя сарацин, — оба эти события вселили в христианское население Востока и Запада радужные надежды. Померкнувший было образ «царя-священника Иоанна» снова выдвинулся на передний план. Ведь только его государство, как тогда считали, могло нанести такой сокрушительный удар по неверным.

Но если в 1145 г. надежду на «священника Иоанна» породили только события в Трансоксании, то в 1220 г. посольство из Грузии повлияло на эту иллюзию не менее сильно, чем завоевания монголов в Трансоксании. Странно, что имя победителя при Дидгори, Давида, по прошествии 100 лет приписали мнимому потомку «священника Иоанна», от вмешательства которого ожидали новых чудес. Приведенное в начале этой главы письмо французского рыцаря-крестоносца показывает, до какой степени события в Грузии повлияли на вторичное ожидание вмешательства «священника Иоанна». При этом назывались имена давно умершего царя Давида IV и царицы Тамары, которые причудливо связывались с легендарным образом «царя-священника». Тот факт, что имя умершего 97 лет назад царя Давида почему-то было перенесено на жившего тогда царя Георгия IV, вытекает, видимо, из сообщения, будто «царю Давиду» исполнилось 16 лет. Георгию IV в 1220 г. было 26 лет, а Чингис-хану уже под 70, между тем как Давид IV действительно вступил на престол 16-летним юношей. Итак, истории, рассказанные ранее о Давиде, очевидно, были ошибочно перенесены на события 1220 г.

В письме епископа Жака де Витри, хотя в нем прежде всего отчетливо отражены слухи о монгольском нашествии, чувствуется также влияние грузинских источников, поскольку там тоже сообщается о приближении царя Давида. Жак де Витри был епископом в Акке с 1216 по 1228 г.[20] Письмо епископа, которое раньше всегда относили к 1219 г. и которое в первом издании [32] своего труда автор также отнес к этому году, датировано только «octava Paschae», то есть «воскресеньем после пасхи». Однако еще Царнке указывал на то обстоятельство, что удачный штурм Дамиетты 5 ноября 1219 г. представлен в этом письме как уже совершившийся факт и что поэтому оно могло быть написано только в 1221 г.[21] Пасха в 1221 г. приходилась на 11 апреля, следовательно, письмо, составленное «в воскресенье после пасхи», должно быть датировано 18 апреля 1221 г., как вычислил Царнке.[22]

Жак де Витри был твердо убежден в том, что «царь Давид», за которого он принимал Чингис-хана, исповедовал христианство. И только спустя три десятилетия монах Альберих, излагая исторические события, выразил довольно сильное сомнение, в правильности такого утверждения, которое всеми поддерживалось. Весьма характерные заключительные фразы его повествования (см. цитату на стр. 29, 30) позволяют понять, какие воздушные замки строили его единоверцы, предаваясь радужным надеждам.

В своем классическом исследовании, посвященном возникновению и развитию легенды о «священнике Иоанне», Царнке для объяснения надежд, которые питали христиане в 1221 г., привлек только события в монгольском мире и упустил из виду второй грузинский источник этого сказания. Между тем именно обещание помощи царем Георгием должно было произвести особенно сильное впечатление, в частности на воинов, стоявших под Дамиеттой. В первом же абзаце приведенного выше отрывка из «Истории Дамиетты» Оливера нашли яркое отражение как оптимизм сражающихся крестоносцев, так и их представление о дальнейшем развитии событий: с запада должен был выступить против Иерусалима император Фридрих II, обещавший папе возглавить крестовый поход, а с востока одновременно — царь Давид. Так, 1222 г. должен был, по их расчетам, принести освобождение Иерусалиму, снова попавшему в руки неверных в 1187 г.

Четыре источника, приведенные в начале этой главы и сообщающие об ожидании прихода «священника Иоанна» в 1221 г., позволяют установить, как вести из Грузии постепенно все теснее связывались со слухами о наступлении монголов. В письме французского рыцаря-крестоносца события в Грузии и на монгольском фронте отражены примерно одинаково; в письме Жака де Витри, епископа Акки, и у Оливера перевес уже на стороне монгольских событий. В позднейших хрониках Радульфа де Коггесхале и Альбериха речь идет почти исключительно о нашествии монголов и даже уже о их вторжении в Россию. Только имя царя Давида еще сохранилось. Итак, в общем, Царнке был совершенно прав, когда без колебаний отождествил «царя Давида» XIII в. с Чингис-ханом; он только не принял во внимание грузинского происхождения имени Давид. [33]

Насколько гипотеза Царнке[23] соответствует действительности, подтверждает относящееся к XIII в. описание подвигов «царя Давида», которое принадлежит перу неизвестного автора: в нем сообщается в основном о походах Чингис-хана против Катая (Китая), Индии и Месопотамии. Далее рассказывается о том, что в государстве «священника Иоанна» насчитывается 64 крупных города, а все его владения простираются более чем на 78 дней пути.[24]

Еще одно убедительное доказательство популярности, которой пользовался в те времена среди христианских народов образ «священника Иоанна», дает упоминание о нем в эпосе, относящемся к началу XIII в., а именно в «Парсифале» Вольфрама фон Эшенбаха. Правда, имя это упоминается там мимоходом. В 16-й песне говорится, что Репанс де Шуа, супруга брата Парсифаля Фейрефиса, была матерью «царя-священника»:

Из приведенных стихов видно, что «царь-священник» превратился в племянника Парсифаля. Хотя стихи Вольфрама — вольный поэтический вымысел, они все же подтверждают, что имя «священника Иоанна» стало собирательным для всех действительно правивших и мифических «индийских» царей. Более того, они показывают, что во времена Вольфрама образ легендарного «царя-священника» все еще возбуждал умы европейцев.

Надежды на приближающееся с Востока «христианское» воинство оказались недолговечными. Вместо вестей о новых наступлениях на мусульманские страны начали проникать слухи о том, что мнимое «христианское воинство», надвигавшееся с востока, оказалось «диким народом», татарами с обликом дьявола. Они были хищны, «как волки», храбры, «как львы». Вторгшиеся в феврале 1221 г. в христианскую Грузию, они предали ее огню и мечу. Царица Русудан просила оказать ей помощь в борьбе против этих грозных, загадочных врагов, представлявшихся ей «замаскированными христианами». Русудан приняла монголов за своих единоверцев,[26] так как «на знамени у них был косой белый крест».[27] Изображение, показавшееся грузинской царице «косым крестом», на самом деле было геральдическим символом монголов — летящим белым соколом.

Надежды на войско «царя Давида», видимо, очень скоро развеялись в прах. Во всяком случае, император Фридрих II во время Пятого крестового [34] похода ни разу не пытался установить связь с преемником «священника Иоанна». Как удачно подметил Цехлин, скоро, очевидно, поняли, что мнимое воинство христианского «царя-священника» правильнее «считать упомянутыми в Библии ордами Гога и Магога, несущими гибель миру».[28]

Совсем незначительное обстоятельство привело к тому, что монголы в тот период перестали тревожить мусульманский мир. Вместо этого они выступили первоначально против христианских народов Кавказа, а вскоре и против Восточной Европы. Казалось бы, что, покорив Хорезм — форпост ислама в Центральной Азии, монголы свой следующий удар нанесут издавна прославленному халифату в Двуречье и двинутся на Багдад, а позднее на Антиохию, Дамаск и Иерусалим. Вместо этого они неожиданно повернули к Каспийскому морю и Кавказу. Единственным поводом к этому было только то обстоятельство, что преследуемый монголами шах Хорезма, спасаясь от преследования монголов, бежал не в Багдад, с халифом которого он тоже был в натянутых отношениях, а к Каспийскому морю. Так грозный поток, устремившийся по следу беглеца, отклонился на северо-запад и запад, где вскоре наводнил половину Европы.

Но в описываемый период опустошительная «гроза из Азии» приближалась к Кавказу и, перевалив в 1221 г. горы, пронеслась по побережью Черного моря, устремилась к Дону и в Крым, где была взята и сожжена дотла сильная генуэзская крепость Судак. Затем угроза нависла над Русью, где в битве при Калке монголы нанесли сокрушительное поражение объединенным силам христианских князей (31 мая 1223 г.). Гроза умчалась так же внезапно, как и надвинулась, скрывшись в восточном направлении, ибо предводители монголов сочли необходимым доложить своему великому повелителю Чингис-хану о всех своих подвигах, открытиях и достижениях.

Христианская Европа получила короткую отсрочку. Чингис-хан, а после смерти этого правителя (1227 г.) его наследники были прежде всего заняты походами в другом направлении, а именно захватнической войной в Китае. Но когда эта война закончилась в 1234 г. полной победой, монголы с усиленной яростью, всей своей военной мощью снова обрушились на Запад. Вместо того чтобы вести войну с мусульманами для освобождения христиан Ближнего Востока, монголы напали на христианские земли Восточной Европы, уничтожили Волжскую Болгарию и Пермь (см. т. II, гл. 98), 6 декабря 1240 г. захватили и разрушили Киев, заняли Русь, Галицию, Польшу, Моравию и забушевали на востоке Германии.

Радость, которую испытывали христиане в 1221 г. в связи с появлением «христианского» воинства таинственного «царя-священника», сменилась парализующим страхом. Монах Юлиан, встречавшийся с монголами где-то на Волге, еще в 1236 г. предостерегал венгерского короля Белу IV, предрекая грядущие события.[29] Сначала европейцы не хотели верить в серьезность надвигающейся [35] опасности. Но скоро все с ужасом убедились, что над Европой действительно нависла катастрофа, подобная нашествию гуннов в V в. На решительный отпор монголам отважились только немногие из правителей крупных христианских стран. Император Фридрих II Гогешптауфен, правда, сознавал опасность и обратился с предостерегающим воззванием ко всему христианскому миру, но сам все же не пошел из Италии в Германию, всецело предоставив защиту восточной ее части местным князьям, а также полякам, которые были связаны с ними военным союзом. Короли Франции и Англии, чьи владения находились далеко от арены битв, были заняты совсем другими делами, а не отражением монголов.

Итак, монгольские орды, встретив слабое сопротивление, разбили у Вальштатта христианские войска (9 апреля 1241 г.). Если монголы не двинулись дальше на запад, то это произошло только из-за проявленного ими еще на Руси нежелания вступать на территории, покрытые дремучими лесами. Вместо этого, опустошая все на своем пути, они вторглись через Моравию в степи несчастной Венгрии. Особенно грозной стала опасность нашествия в 1242 г. Поздней осенью монголы стояли перед городом Винер- Нёйштадт. Их форпосты появились уже у Регенсбурга и на Адриатике, как вдруг волна снова спала и откатилась назад, а современники событий так и не поняли, почему это произошло.

Непредвиденный случай, подобный тому, который спас Фридриха Великого, находившегося в крайне тяжелом положении, когда 5 января 1762 г. вдруг умерла русская императрица Елизавета, спас в 1242 г. Европу от монгольского нашествия.[30] Твердо рассчитывая покорить Европу за 18 лет, монголы за шесть лет уже захватили половину ее территории, когда в своей столице Каракоруме 11 декабря 1241 г. умер третий сын и наследник Чингисхана — великий хан Угэдэй. Согласно одному весьма ненадежному источнику, он был отравлен.[31] Неотложные дела, связанные с управлением империей, заставили монгольских князей и полководцев прервать их завоевания. К счастью для европейцев, монголы позднее совсем отказались от своих намерений покорить всю Европу и в дальнейшем вели войны только в Азии.

После того как страшная опасность перестала угрожать христианским странам Европы, что произошло как бы по велению божию, без всяких усилий с их стороны, у христиан зародилась новая мысль: не попробовать ли им завязать дружественные отношения с монголами? С их помощью можно было бы обойти или совсем сломать чрезвычайно досаждавшие европейцам преграды для торговли и других сношений с Востоком, воздвигнутые мусульманами. В лице монголов надеялись также обрести союзников для борьбы с сарацинами, которые именно тогда снова нанесли болезненные удары христианам. Иерусалим, отвоеванный в 1229 г. для христиан императором Фридрихом II, [36] после двух неудачных битв — у Аскалона (13 ноября 1239 г.) и Газы (18 октября 1244 г.) — опять оказался в руках мусульман. Надежды на военную помощь монголов рухнули, но мысль использовать новые возможности для проникновения в «Индию» и Китай оказалась плодотворной. Если бы монголы не покорили тогда половину Азии и не открыли путь на Восток мирным европейским купцам, то Марко Поло, безусловно, не смог бы совершить свой великий подвиг, имевший большое культурно-историческое значение. Прошло бы еще много времени, прежде чем христианам удалось бы осуществить первое знакомство с Восточной Азией. Но «монгольская династия, которая весьма благосклонно относилась к иностранцам и торговле с ними»,[32] с готовностью открыла поле действий европейским купцам, посланникам и даже миссионерам, приезжавшим с мирными намерениями. Она всемерно способствовала укреплению подобных связей, хотя ей первоначально были совсем непонятны цели проповедников христианской веры. Оживленные сношения между Востоком и Западом, проходившие по путям, пересекавшим всю Азию, и возникшие во времена монгольского господства,[33] оказались столь стойкими, что даже такой последующий удар по ним, как национальная революция 1368 г. в Китае,[34] не смог их полностью прекратить. Длительное монгольское господство в России тоже сыграло определенную роль в укреплении связей между Востоком и Западом. Еще в XVIII в. из Москвы ежегодно отправлялся в Китай торговый караван с разными мехами, полотном, галантереей, чтобы возвратиться через три года с шелковыми и хлопчатобумажными изделиями, фарфором, золотом, драгоценными камнями, ценность которых была в 2 раза выше, чем вывезенных товаров.[35] В XIII в. мирные сношения с вселявшими ужас монголами должны были казаться государям, церкви и купцам тем ценнее, что именно тогда быстро исчезали христианские форпосты в сарацинских землях. Из всех опорных пунктов на Ближнем Востоке у христиан осталась одна Акра, да и та под конец (в 1291 г.) попала в руки неверных.

Наряду с намерением обойти с севера торговые барьеры мусульман христиане надеялись, что их миссионерам удастся добиться новых огромных успехов в распространении христианства среди монголов.[36] Выступление монголов освободило многих христиан на Востоке от гнета мусульман, и если большинство монголов относилось с полным безразличием к религии и стояло к тому же на более низком культурном уровне, чем мусульмане, то все же они казались противником, с которым легче было договориться по религиозным вопросам, чем с фанатичными последователями Мохаммеда. [37]

Следует добавить, что доминиканцы,[37] отправившиеся в Центральную Азию для миссионерской деятельности, рисовали необычайно благоприятные перспективы, которые там якобы открывались для римской церкви. Филипп, викарий[38] доминиканцев в Палестине, сообщал в письме к папе Григорию IX в 1237 г., что многочисленные христиане-несториане, проживающие в Азии, вполне готовы присоединиться к католической церкви. Сам Филипп узнал об этом из письма азиатского прелата, «qui praeest omnibus, quos Nestoriana haeresis ab ecclesia separavit» [«который возглавлял всех, кого несторианская ересь отделила от церкви»],[39] и поэтому рекомендовал войти в контакт с христианами Азии.

Такое утверждение Филиппа было самообольщением оптимиста. Позднее именно миссионеры-католики, подвизавшиеся в Азии, непрерывно жаловались на часто проявлявшуюся к ним мелочную зависть и вражду со стороны христиан несторианского толка, о чем мы узнаем из последующих глав. Но до этого сообщение Филиппа, очевидно, пробудило большие надежды при папском дворе. И действительно, в последующие годы значительно усилились старания церкви и благочестивых светских государей открыть новую сферу деятельности для католицизма в Азии. Миссионеров направляли не только в те страны, с которыми уже были установлены религиозные контакты, как, например, в Грузию. Туда папа Григорий IX в январе 1240 г. отправил восемь миссионеров с письмом (подлинник утерян) к царице Русудан и ее сыну Давиду V.[40] Теперь проповедников засылали прежде всего к действительным или мнимым христианам — представителям правящих слоев в странах, покоренных монголами.

Как папа, так и благочестивый французский король Людовик IX Святой (1226—1270) загорелись желанием установить сношения с монгольскими государствами Восточной Европы. Начиная с 1245 г. число таких попыток сильно возросло, причем они растянулись на значительный период. Как в политическом, так и в религиозном отношении результаты этих неоднократных попыток, по правде говоря, были весьма скромными. Но они привели к значительному расширению географических знаний и, что особенно важно, послужили косвенным поводом к открывающим новую эпоху путешествиям на Дальний Восток. Самое замечательное из таких путешествий связано с именем Марко Поло.[41]