Невидимки

Глава 37

Восстановление Фитца продвигалось медленно, именно так, как предупреждала Снадобье… и все же Софи продолжала волноваться, что это было слишком медленно. У него кружилась голова каждый раз, когда он стоял, у него болела грудь каждый раз, когда он делал глубокий вдох. И эликсир, который дала ему Снадобье, казалось, делал все хуже.

Софи начинала серьезно обдумывать план Кифа «похитить Элвина». Но она знала, что должна, по крайней мере, подождать, пока Фитц не покончит с мерзким чаем. Если ему не станет лучше после последнего глотка, она устроит ограбление в Затерянных Городах.

Ее настроение не улучшалось, потому что Калла до сих пор не вернулась. Коллектив также не давал ей увидеть Прентиса. Она много раз предлагала, и они сказали ей, что она должна беречь свою умственную энергию. Но когда Делла попросила навестить его, они согласились… Софи пыталась не принимать это близко к сердцу.

Между тем Декс проводил время, борясь с Веником, а Биана была одержима Игги. Декс дал крошечному импу шелковистый синий мех, и Биана тратила каждую свободную минуту на попытки обучить Игги быть вегетарианцем.

Это оставило Софи наедине с тетрадью полной упражнений для Когнатов и прикованным к постели партнером по телепатии. Единственную полезную вещь, которую она могла сделать, это помочь Кифу обыскать его воспоминания. Часть ее отчаянно нуждалась в них, чтобы найти подсказку к плану Невидимок. Другая ее часть была испугана тем, как Киф сможет с этим справиться.

— Ты никогда не говорил мне о воспоминании, которое, ты думал, было полезным, — сказала она, когда бродила по его комнате, замечая, что он добавил новые записки на стены.

— Потому что это было глупо. — Он схватил смятый листок бумаги с пола. — Я пытался выяснить, как она поддерживала отношения с Невидимками, и я вспомнил, что у нее был этот браслет, который ненавидел мой папа, таким образом, я знал, что он не давал его ей. Я думал, что, возможно, это был коммуникатор, но я не вижу, как он работал.

Он расправил бумагу и показал Софи эскиз браслета из круглых блестящих бусинок, который он сделал.

— Ничего себе, я не знала, что ты умеешь рисовать.

— Это бесполезно. — Киф забрал его и снова смял.

Он был неправ… его рисунок был похож на фотографию. Но также он был прав… Софи не видела, как браслет мог быть подсказкой.

— Ну, — сказал он, — вот почему я здесь. Легче увидеть то, что важно, когда ты можешь посмотреть воспоминание на бумаге.

Она подняла свой журнал памяти и открыла чистую страницу.

— Мы начнем с чего-нибудь легкого, — пообещала она, когда Киф позеленел почти также, как Фитц во время своего Большого Блевотного Фестиваля Васкера. — Я подумала, что будет умно сделать запись твоих воспоминаний о нападениях Невидимок. Ты мог бы найти что-то, что не заметил прежде, и получишь ощущение того, как это работает. И это не должно было быть странным для тебя, так как я тоже была там.

Плечи Кифа расслабились.

— Да, думаю, что это могло бы сработать. Так как мы это сделаем?

— Ну, сначала ты должен подумать о тех воспоминаниях, таким образом, они появятся в твоем уме. Затем ты должен дать мне свое разрешение войти в твое сознание… и да, я знаю, ты думаешь, что это звучит жутко.

Киф полуулыбнулся.

— Это кажется менее жутким, когда это говоришь ты.

Она потянулась к его вискам.

Он вздрогнул.

— Прости. Не ожидал. Ты не делаешь этого с Фитцем.

— Я так привыкла к его разуму, что мне не нужно его касаться. Просто расслабься… ничего серьезного в этом нет.

Киф кивнул и замер, судорожно вздыхая, когда ее пальцы коснулись его кожи. Она поняла, как близко они стояли.

— Ты в порядке, Фостер? — спросил он, улыбка заиграла на губах. — Похоже твое настроение точно изменилось.

— Просто приободрись, чтобы пережить эти атаки. Готов?

Он сглотнул прежде, чем кивнул.

Софи сделала то же самое, добавив несколько глубоких вздохов прежде, чем открыть свой разум для него.

Она все еще не была подготовлена к тому, как ярко Киф помнил все. У Фитца не было фотографической памяти, таким образом, его воспоминания всегда немного исчезали. Но ум Кифа был в высоком разрешении… а звучание было как в домашнем кинотеатре.

Ее руки дрожали, когда она наблюдала, как они с Кифом покидали океанскую пещеру Черного Лебедя. Силвени только стартовала с земли, когда пять фигур в черной одежде сбили их. Для Софи борьба прошла в тумане боли и истощения после почти смерти. Но Киф прожил полноцветную действительность. Его гнев заставил ее желудок сжаться… особенно, когда одна из одетых фигур бросила камень в его голову. Они теперь знали, что фигура была его мамой, но когда переигрывали бой, Софи не видела никаких подсказок. Леди Гизела никогда не пользовалась своим настоящим голосом… даже когда Киф попал в ее руку гоблинской метательной звездой. И она боролась без раскаяния, бросая вызов своему сыну.

Старая добрая мама, подумал Киф. Разве это не приносит теплые, мягкие чувства?

Его воспоминания изменились, перенеся их на Гору Эверест, во время сражения, которое пропустила Софи. Огр вытащил ее через потолок пещеры, и она никогда не понимала, как сильно боролись ее друзья, чтобы добраться до нее. Никто не боролся сильнее, чем Киф. Его метание звезд было безупречным, он вонзил звезду в руку одного карлика прямо перед тем, как тот кинул камнем в Фитца, порезав ногу другого карлика, чтобы тот не мог их преследовать. Он пробирался через сугробы, тащился через ледяные ветры, отказываясь останавливаться, пока он не догонит Невидимок. А затем… паника замедлила его руку, когда он направил свое оружие на фигуру, о которой он думал, что это был его отец.

Еще больше гномов вылезло из снега, и Киф упорно искал своего папу, его единственной мыслью было: «я должен закончить это». Когда он нагнал, то был готов сделать то, что было необходимо. Но тогда ветер отбросил капюшон его отца, и Киф увидел, кто на самом деле это был…

— О, — сказала Софи, когда эмоции Кифа взорвались.

Шок.

Гнев.

Предательство.

Ненависть.

Но самой сильной эмоцией было горе.

В то время когда печаль раздулась в уме Кифа, поднялся циклон более старых воспоминаний. Киф пытался засунуть их обратно, но они были слишком сильны.

Софи видела маленького Кифа… ему, возможно, было не больше трех, четырех… он лежал, сжавшись в комок, на полу своей комнаты, плача. Его мама вошла, чтобы сказать ему быть потише, и поняла, что кровать влажная.

— Отец так разозлится, — прошептал он. Его мама согласилась и начала уходить, затем вздохнула и позвала гномов. Она попросила, чтобы они заменили постельное белье и привели комнату в порядок к утру.

— Твоему отцу все знать не обязательно, — сказала она Кифу. — Но не позволяй этому снова произойти.

В другом воспоминании Кифу было около шести или семи, он стоял и ждал у фонтана в Атлантиде.

И ждал.

И еще ждал.

Толпы приходили и уходили. Уличные фонари с бейлфаером тускнели. И, тем не менее, Киф стоял в полном одиночестве. Наконец его родители подъехали на эврептиде, наряду с другим темноволосым эльфом, которого Киф не знал. Отец Кифа был так погружен в разговор с его другом, что даже не посмотрел на своего сына. Мама Кифа сказала:

— Извини, мы про тебя забыли.

Воспоминание снова изменилось, Киф был одет в янтарно-коричневую форму Третьего Уровня Ложносвета. Он только что вернулся домой из школы и нашел своих родителей, ждущих в его комнате. Отец Кифа потребовал, чтобы Киф показал ему свои тетради, и когда Киф передал их, его папа взбесился. Все страницы были в эскизах, каждый последующий был более запутанным и удивительным, чем предыдущий. Но его отец разорвал каждый рисунок, смял, когда он кричал на Кифа, что тот должен обращать внимание на свои уроки. Киф утверждал, что мог рисовать и учиться одновременно, и его отец ушел, крича в бешенстве, что Киф — разочарование. Мама Кифа ничего не сказала, когда она вышла вслед за своим мужем. Но она действительно взяла один из рисунков с пола — эскиз ее — и убрала его в свой карман.

Тема каждого воспоминания явно была болезненной.

Два ужасных родителя.

Но один был лучше… или в это верил Киф.

Киф отступил, разъединив связь с Софи.

— Так… что это было.

— Все хорошо, — прошептала она.

Он покачал головой.

— Я никогда не хотел, чтобы кто-либо это видел.

— Я знаю. Но… Я рада, что увидела это. Тебе не придется нести все это одному.

— А ты не должна была знать, что я привык к мокрой кровати.

— Многие дети писаются.

— Не по словам моего отца.

Он пнул стену настолько сильно, что наверное ему было больно.

Софи медленно придвинулась ближе, колеблясь прежде, чем положить руку ему на плечо.

— Ты знаешь, что я думаю, когда вижу такие вещи?

— «Я никогда не должна была соглашаться помочь такому лузеру… даже если у него потрясающие волосы?»

— Даже не близко. Хорошо, ладно, часть про волосы отчасти верна. Но кроме этого, вот мои мысли, «Киф еще храбрее, чем я думала». А я уже и так думала, что ты невероятно храбр. Между тем ты круто сражался, и ты остался моим другом, несмотря на все слухи и сплетни обо мне. Ты просто… Я даже не знаю, как сказать это. Но ты настолько лучше, чем твоя семья тебя убеждала. И, между прочим, я хочу увидеть больше твоих рисунков.

— У меня ни одного нет, — сказал он, глядя в пол. — Я перестал рисовать пару лет назад.

— У тебя есть тот, один, где ты просто нарисовал браслет своей мамы.

— Он глупый.

— Я бы хотела его оставить… можно? — Она нагнулась и взяла его, вкладывая в свой журнал памяти.

— В любом случае, — сказала она после бесконечно повисшей тишины, — думаю, что я должна сделать запись тех нападений с Невидимками.

Она спроектировала сцены сражения на страницы, используя уловку телепатии. Киф заглядывал ей через плечо и взял книгу, когда она добралась до момента, где он узнал, что одетая фигура была его мамой.

— Ты сделала ее испуганной, — сказал он.

— Так она выглядела. Фотографическая память, помнишь?

Киф нахмурился.

— Я помню ее сердитый взгляд.

— Она действительно выглядела сердитой. Но сначала она выглядела испуганной… будто не хотела, чтобы ты ее видел.

Киф долго смотрел на проекцию, затем закрыл книгу и вернул ее.

— Ты не собираешься делать запись других воспоминаний, верно?

— Нет. Думаю, мы должны оставить это между нами.

Он кивнул.

— Это будет слишком трудно для тебя? — прошептала она.

— Это будет слишком трудно для тебя?

Софи прикусила губу.

— Я очень не хочу видеть, как тебе причиняют боль. Если я когда-нибудь снова встречусь с твоим отцом… ну, лучше ему понадеется, что у меня не будет Удара Исподтяжка, потому что я отправила бы его в Тимбукту.

— Многое бы отдал, чтобы это увидеть.

Она печально улыбнулась.

— Я не хочу, чтобы ты один со всем этим разбирался, Киф. Ты и так достаточно долго скрывал синяки и шрамы за шутками и розыгрышами…

— Но он никогда меня не бил, — перебил Киф.

— Я знаю. Но слова ранят глубже метательных звезд гоблинов. Таким образом, я надеюсь, что ты разрешишь мне продолжать помогать.

Он посмотрел в окно, выглядя столь же испуганным как его мама. Софи определенно могла видеть фамильное сходство между ними. Но у Кифа не было резких черт.

— Просто пообещай мне что, если это будет слишком для тебя, ты убежишь, — прошептал он.

— Слишком не будет.

— Может быть. У меня есть темная сторона, Софи.

— У всех есть.

Он поднял одну бровь.

— Даже у Таинственной Мисс Ф.?

— Мм, да, я — Причинитель, помнишь?

Киф снова отвернулся.

— Я так сильно хотел проявить эту способность. На проявлении способностей я молился, чтобы мой Наставник попытался ее вызвать. Но нет, у меня оказались способности моего отца.

— Эй, быть Эмпатом — лучший талант. Я иногда думала, почему Черный Лебедь не дал его мне.

— Возможно, ты вызовешь его в конечном итоге. Наряду с еще четырнадцатью или пятнадцатью талантами.

— Эй, надеюсь, что нет. Четырех вполне хватит.

— Пф, тебе нужно, по крайней мере, пять. Но не трать впустую свое последнее место на эмпатию. Давай что-нибудь крутое, как Гидрокинетик.

— Ладно серьезно… сколько там способностей?

— Много. Вот почему они раздувают проблему, когда кто-то не получает способность. Есть столько возможностей получить талант.

— Я все еще считаю неправильным относиться к людям без талантов как к второстепенным гражданам, — пробормотала Софи. — Даже если у них те же деньги или еще что, это все-таки несправедливо.

— Могу поспорить, вот почему ты так пугаешь Совет, — сказал Киф через секунду. — Я никогда не думал о таких вещах, пока не познакомился с тобой.

— Вот почему она — мунларк, — сказала Калла из дверного проема.

Софи улыбнулась, когда повернулась, чтобы поприветствовать своего друга, но улыбка увяла, когда она увидела, что слезы проложили дорожки по щекам Каллы.

— Что случилось? — спросила Софи, надеясь, что она не угадает ответ. Но она столького боялась.

— Я нашла Люра и Митю… и Сиора, — прошептала Калла. — Они в Люменарии. На карантине. Все трое заражены чумой.