Отец подруги, или Влюблен без памяти

Глава 17

— Доброе утро.

— Доброе, — отвечаю смущенно, глядя на то, как Владимир Степанович суетится у стола, на котором я замечаю несколько контейнеров.

Улыбка сама расползается по лицу и я стыдливо опускаю взгляд в пол.

— Как спалось?

— Нормально, — я едва заметно пожимаю плечами, чтобы придать некой уверенности своим словам.

На самом деле — спалось ужасно. И нет, вовсе не потому, что матрац жесткий, или кровать неудобная.

Всю ночь мне снились совершенно неправильные вещи, о которых даже думать теперь стыдно.

Стою, переминаясь с одной на ноги на другую.

— А вы как спали? — спрашиваю просто потому, что нужно как-то разбавить повисшую в воздухе тишину.

— Ну, как тебе сказать и не соврать.

Богомолов поворачивается ко мне лицом, на его лице появляется задорная улыбка.

— Шея затекла, — подмигивает.

— Простите.

— За что?

— Ну это же из-за меня вы спали на диване.

— Глупости не говори. Тебе умыться надо?

Киваю и даже облегченно выдыхаю, радуясь поводу ненадолго покинуть кухню.

— Я тебе щетку приготовил, новую, на раковине.

— Спасибо.

Я еще раз киваю и пулей вылетаю из кухни. Готова поклясться, в спину мне летит смешок.

В ванной я нахожусь не меньше десяти минут. Несколько раз ополаскиваю лицо ледяной водой. Шоковая терапия не помогает, память, словно издеваясь, подкидывает картинки из сновидений.

Щеки горят не столько от соприкосновения с холодной водой, сколько от смущения, и даже стыда.

Он мне снился. Всю ночь мне снился Сашкин отец, его губы, прикосновения.

Господи, я даже целовала его там… Во сне.

Выключаю воду и обхватываю лицо ладонями. Всматриваюсь в свое отражение в зеркале, оценивая, насколько все плохо.

Щеки горят огнем, глаза красные, губы распухшие, искусанные. Как такое вообще возможно?

Владимир Степанович всю эту красоту наверняка заметил, ну не мог он не заметить.

Мне всерьез не хочется покидать ванную и возвращаться на кухню. Даю себе несколько секунд и все-таки оставляю свое не слишком удачное укрытие.

— Все хорошо? — только переступив порог кухни, я мгновенно встречаюсь взглядом с Богомоловым.

Не краснеть, Кира, не краснеть.

— Да, — улыбаюсь натянуто, — спасибо вам еще раз.

— Садись, завтракать будем, ты чай по утрам пьешь или кофе?

— Лучше кофе.

Перевожу взгляд на стол, контейнеры с него уже успели пропасть, зато появились тарелки.

Удивленно вскинув брови, кошусь на мужчину. Он, словно чувствуя, ловит мой вопросительный взгляд.

— Я не знал, что ты любишь, заказал всего понемногу.

— Спасибо.

Владимир Степанович на этот раз садится напротив, кладет сырник себе на тарелку и пододвигает кружку с кофе.

Я тянусь к тарелке с блинами, при этом чувствуя на себе его взгляд.

— Я вчера не стал спрашивать, — он делает паузу, позволяя мне переживать и проглотить кусок.

Поднимаю на него глаза, жду продолжения.

— Твой парень, он вообще в курсе, что с тобой вчера произошло?

Я на мгновение теряюсь и замираю, уставившись на Богомолова.

Слова застревают в горле и, прокашлявшись, я сначала только качаю головой.

— Я пыталась ему сообщить, но… — замолкаю, подбирая слова.

— Но?

— Он был занят, — ничего лучше мне придумать не удается.

— Занят? — уточняет Богомолов таким тоном, что у меня желудок в клубок сворачивается.

Я в ответ только усмехаюсь грустно.

Знаю, как все это со стороны выглядит, да и не только со стороны.

Я же не совсем идиотка.

— Ты поэтому не захотела ехать домой?

Стискиваю зубы, но ничего не отвечаю, только отворачиваюсь, не выдержав его испытующий взгляд.

А он как на зло ничего больше не говорит, ждет.

Сидим в тишине несколько секунд.

— Кир? Я не из праздного любопытства интересуюсь.

— А зачем? — спрашиваю тихо.

— Чтобы понимать, насколько все плохо. Ты же не планируешь туда возвращаться?

Я молчу.

Не планирую, но почему-то произнести это вслух не могу.

Просто как подумаю, так к горлу подступает паника, потому что идти мне некуда, а оставаться в квартире Паши и делать вид, что ничего не произошло я точно не стану.

— Кир, — вздыхает снова, — это не мое дело, но раз уж так вышло, что приехал за тобой я, а не он, я позволю себе высказать свое мнение.

Я его внимательно слушаю.

— Мужчина всегда несет ответственность за свою женщину, тем более, если он с ней живет, вчерашняя ситуация показала, ты извини, конечно, что на этого твоего…

— Пашу, — добавляю, когда Владимир Степанович замолкает.

— Пашу, — кивает, — положиться нельзя, и ни о какой ответственности и речи не идет, в принципе я еще в прошлый раз понял, что все не так гладко, а вчера убедился. Я к тому, что возвращаться туда тебе не стоит.

— Я знаю, — усилием воли выдавливаю из себя слова, — я и не собираюсь, все кончено, — договариваю и сама не верю, что всерьез обсуждаю свою личную жизнь с Сашкиным отцом.

— Хорошо, — кажется, моим ответом он вполне удовлетворен, — в таком случае назревает другой вопрос.

— Какой?

— Ты говорила, что твоя бабушка живет в деревне?

— Да.

— И я так понимаю, что жить тебе негде?

— Это не важно, я что-нибудь придумаю, пока сниму номер в гостинице, — на нервах начинаю оправдываться.

— Тормози, Кир, успокойся, — он снова забавно улыбается, — я хочу сказать, что ты можешь остаться здесь и…

— Нет! — я резко его перебиваю. — Я вам очень благодарна, действительно, и мне жаль, что я вас побеспокоила вчера и вы вынуждены теперь со мной возиться, но это, правда, лишнее.

— Да погоди ты отказываться, я не предлагаю тебе жить здесь со мной, эта квартира большую часть времени пустует.

Я вдруг зачем-то задумываюсь над тем, для чего именно Богомолов использует эту квартиру. Вывод напрашивается очевидный.

Это не твое дело, Кира. Он взрослый и свободный мужчина.

Я тут же себя одергиваю, но какой-то неприятный осадок внутри остается.

— Жить ты будешь здесь одна, квартира будет в твоем распоряжении. Здесь хороший район, комплекс охраняемый, чужой сюда просто так не попадет.

— Нет, — отказываюсь, несмотря на все его доводы.

— Почему нет?

— Потому что мне нечем платить за такую квартиру, а я могу себе представить, сколько здесь стоит аренда.

— А кто говорил об аренде? Я с тебя денег брать не собираюсь.

— Тем более.

— Малыш, ну ты почему такая сложная? — он закатывает глаза и скрещивает руки на груди.

— Не сложная я.

— Я вижу, — качает головой. — Кир, ну давай по-взрослому? Идти тебе некуда, гостиница — это лишняя трата денег, а у тебя, насколько я понимаю, с ними сейчас и так напряженка? Хорошо, давай так, ты поживешь здесь, пока не подыщешь себе подходящий вариант?

— Нет, это все равно слишком.

— Не слишком, Кир, я серьезно, заканчивай уже заигрывать с тараканами в своей хорошенькой головке, и хватит себе надумывать, я тебе просто предлагаю помощь.

— Я не надумываю, — вздыхаю.

— Я вижу, а теперь давай ешь, и поедем.

— Куда?

— Как куда? За вещами твоими, или ты их Павлику оставить на память хочешь? — он снова издевается!

Вот как ему удается это делать даже в такой, казалось бы, серьезный момент?

— Возражения не принимаются, все, Кир, давай завтракать.