Отец подруги, или Влюблен без памяти

Глава 38

Сидя за столом, я упорно ковыряю вилкой в своей тарелке, но никак не могу заставить себя поесть. Кусок в горло не лезет, несмотря на витающий в кухне, сногсшибательный аромат.

Бабуля постаралась на славу, подтверждением ее исключительным кулинарным способностям является уплетающий ужин за обе щеки Богомолов. Кого-кого, а его точно нельзя заподозрить в отсутствии аппетита на фоне нервного напряжения. Чего, безусловно, не скажешь обо мне.

С момента, как мы оба вернулись на кухню и сели за стол, я не то что ни слова не произнесла, я дышу периодически забываю.

Все никак не смирюсь с его присутствием в нашем с бабушкой доме и решением остаться с ночевкой.

— Антонина Павловна, мясо отменное, — с энтузиазмом замечает Богомолов, бабушка в ответ кивает, — очень вкусно.

— Ешьте на здоровье, и ты, Кира, ешь, — бабушка устремляет свой многозначительный взор на мою тарелку.

— Ем я, ем, — бурчу в ответ, и в подтверждение своим слова отправляю кусок мяса в рот.

Кусок по-прежнему не лезет в горло, но я с поразительным упорством его проталкиваю и тянусь к стакану с томатным соком. Домашним, кстати, бабушкиного производства.

Бабушка и Владимир Степанович, тем временем, продолжают вести непринужденную беседу обо всем и ни о чем. Я в свою очередь ловлю каждое прозвучавшее в воздухе слово, просто, чтобы вовремя вмешаться, если разговор зайдет куда-то не туда.

Уже того, что бабушка пригласила Богомолова остаться на ночь достаточно.

Мне вовсе не хочется, чтобы бабуля начала задавать неудобные вопросы, потому что мое объяснение ее совершенно точно не устроило, а из-за несвоевременного появления в кухне Владимира Степановича, я не успела оспорить ее неверные умозаключения.

“Так уж и неверные?” — снова ехидничает внутренний голос.

Я лишь на секунду отвлекаюсь от разговора между бабушкой и начальником, но тут же встряхиваюсь и напрягаюсь, когда бабушка с весьма серьезным видом переспрашивает:

— У вас есть дочь?

О том, как при своей внимательности я упустила столь важный момент перехода на личное, я решаю подумать потом.

— Есть, — спокойно и с улыбкой подтверждает Богомолов и тоже отпивает глоток томатного сока.

За столом наступает гробовая тишина, нарушаемая только моим стремительно ускоряющимся сердцебиением.

Я всей поверхностью своей покрывшейся мурашками кожи чувствую растущее напряжение в воздухе.

Бабушка, ко всему прочему, мазнув взглядом по правой руке Богомолова, в которой застыла вилка с нанизанным на нее куском мяса, хмурится, словно обдумывая свои дальнейшие слова.

— Вы, наверное, хотите спросить о жене? — Владимир Степанович, тем временем, сохраняет привычную невозмутимость.

Он, конечно, заметил бабушкин взгляд и мыслительный процесс на ее лице, отражающий усиленную работу шестеренок в голове.

— Не то чтобы хочу, — наконец со вздохом выдает бабуля.

Ой, нет, только не это. Она же не думает, что я привела к ней в дом женатого кавалера? Божечки!

И как я вообще умудрилась заварить эту кашу?

— Я все равно отвечу, — все так же спокойно продолжает Богомолов, и снова улыбается, — я не женат и никогда не был, дочь я воспитывал один, практически с рождения, вроде получилось неплохо, они, кстати, дружат с Кирой, — я от неожиданности давлюсь соком, ругая себя за то, что решила так не вовремя присосаться к стакану.

— С Кирой? — вечер удивлений для бабушки продолжается.

Судя по слегка ошарашенному лицу, она никак не может сложить все имеющиеся детали в один единый пазл. — Так, — бабушка решительно отодвигает от себя рюмку, — кажется, мне на сегодня хватит, я что-то не понимаю ничего, а сколько, позвольте спросить, вашей дочери лет? — хмурясь, интересуется бабушка.

— Восемнадцать.

— Оо, — заключает бабуля.

Я все это время выполняю роль предмета, вроде тех, что ставят в комнатах в качестве декора. Что я там думала про своевременное вмешательство в неудобный разговор? У меня сил даже пошевелиться нет, не то чтобы говорить. И вроде надо бы что-то сказать, как-то разрядить обстановку, объяснить, что к чему, но я отчего-то не спешу.

— Нет, пожалуй, еще рюмашку я все же бахну, — наконец несколько расслабленнее заключает бабуля, и тянется к графинчику.

— Позвольте, — прежде, чем она успевает схватиться за стеклянное горлышко, Владимир Степанович перехватывает сосуд с горячительной жидкостью домашнего производства и сам разливает его по рюмкам.

Моя по-прежнему стоит нетронутая.

— Ваше здоровье, — произносит бабушка, — так, а ты почему не ешь?

Поставив на стол рюмку, она переводит взгляд на мою тарелку.

— Ем я, бабуль.

— Я вижу, — она недовольно качает головой и кладет мне на тарелку картошку и огурчики, — совсем худющая стала, — сетует бабуля.

— Бааа, — я стону обреченно, готовая провалиться сквозь землю, — нормальная я и ем я нормально.

— Ох уж это городская суета, совсем вас не щадит, — продолжает сокрушаться бабулечка.

Богомолов в свою очередь устремляет на меня пристальный взгляд. Знакомые бесята в глубине его глаз начинают знакомый танец. Не нужно быть телепатом, чтобы понимать, что творится в его голове. Ему все это нравится, и он более чем доволен тем, как сложились обстоятельства.

— Вы давайте тоже налегайте, — под бабулину раздачу наконец попадает и Владимир Степанович.

Я невольно улыбаюсь, глядя на то, как он согласно кивает на каждую следующую реплику бабушки.

— Так что вы там о дочери рассказывали, перебила я вас.

— Да ничего особенного, взрослая, самостоятельная, думаю, я справился, — он усмехается и едва заметно мне подмигивает.

— Не всякий мужчина и при наличии жены готов взять на себя ответственность за младенца, — философски замечает бабушка.

— Выбора не было, да и не так страшно все было, Сашка у меня шустрая, но не капризная.

Я наблюдаю, как меняется выражение его лица, когда он начинает говорить о Саньке и снова чувствую болючий укол вины в область сердца. И чисто логически я понимаю, что ничего плохого не сделала, а все равно тошно. Я с этой работой практически забросила дела в приюте, и с Сашкой я не виделась с того самого дня, когда она подтолкнула меня к походу на собеседование, а потому, конечно, у меня не было возможности поведать ей обо всем, что произошло после. Можно было бы, конечно, и по телефону, но хотелось при личной встрече, лицом к лицу. А количество недосказанностей, тем временем, росло и росло, как и неправильное притяжение к ее отцу, который говорит о ней с таким счастливым выражением лица и такой гордостью во взгляде.

— Кир, а про друзей ты своих мне совсем не рассказываешь, — неожиданно обращается ко мне бабушка, — о подружке твоей я вот только что узнала, — она улыбается, явно уловив мое настроение.

— Да нечего потому что рассказывать было, бабуль, кроме Саши и нет у меня друзей, получается, — я усмехаюсь, и только озвучив это вслух, понимаю, насколько жалко звучат мои слова.

— Ну и отлично, лучше один хороший, чем с десяток бестолковых, — с видом знатока жизни, подбрабривает меня бабушка и я, конечно, не сдержавшись, улыбаюсь.

Дальше обстановка немного разряжается, я по-прежнему не очень активно участвую в разговоре, но по крайней мере возвращаю себе способность есть.

Бабушка с Владимиром Степановичем, кажется, успевают обсудить все на свете. Тарелки опустошаются, время пролетает незаметно и близится к ночи.

— Надо же, как поздно уже, — замечает бабушка.

Я же, внезапно ощутив небывалую усталость, из последних сил удерживаю разомкнутыми веки, видимо, бабулина наливка одержала таки надо мной верх. Перевожу взгляд на Богомолова, он тоже уже выглядит подуставшим, хоть и старается изо всех сил скрыть этот факт. За то недолгое время, что мы работаем вместе, я научилась подмечать детали.

— Вы еще с дороги, после работы, заболтала я вас старая, пора и честь знать, отдохнуть вам нужно, выспаться.

Бабуля поднимается своего стула, следом за ней встает и Владимир Степанович, явно намереваясь помочь убрать со стола, но бабушка тотчас же пресекает даже саму попытку.

— Я сама.

— Я помогу, — не сдается Богомолов.

— Не нужно, я еще не так стара, голубчик, чтобы гости у меня со стола убирали. А вы идите, душ примите, и ложитесь отдыхать. Я бы вам баньку предложила, да ночь уже, и растопить ее надобно, и ты Кира, давай тоже, только белье постельное гостю выдай, — командует бабушка.

Богомолов, явно несогласный с таким положением дел, уже открывает рот, чтобы возразить, но тут я его опережаю:

— Не надо, все равно не переспорите, — улыбаюсь ему, прекрасно зная характер своей бабули, — пойдемте, — киваю ему на дверь.

— Идите-идите, — вторит мне бабушка, — доброй ночи.

Владимир Степанович колеблется с пару секунд, но все же сдается.

— Доброй ночи, и большое спасибо за очень вкусный ужин.

— На здоровье.

— Я сейчас вернусь, бабуль, помогу, — подскакиваю к бабушке, когда Богомолов выходит за порог, шепчу ей на ушко и быстро целую в щеку.

— Иди отдыхать, нечего скакать туда-сюда, дереза, — усмехается бабуля и, отмахнувшись от меня, как от назойливой мухи, принимается собирать тарелки со стола.

Выхожу из кухни и чуть не налетаю на Богомолова. Это, в самом деле, уже становится традицией.

— У тебя замечательная бабушка, — замечает Владимир Степанович, когда мы доходим до гостевой спальни и я направляюсь к шкафу.

Открываю дверцы верхнего отсека, достаю оттуда чистое накрахмаленное белье и качаю головой, бабушка есть бабушка. Кто вообще в наше время белье крахмалит?

— Я знаю, — улыбаюсь, и, не глядя на мужчину, иду к кровати.

Упорно глядя только вперед, не замечаю, как Владимир Степанович волшебным образом оказывается рядом. Только удивленно смотрю на него, когда он забирает у меня из рук белье.

— Кир, я не бытовой инвалид и застелить постель способен сам, — произносит улыбаясь и откладывает стопку на матрац, при этом не сводя с меня взгляда, и прежде, чем я вообще успеваю что-то осознать, он подхватывает меня на руки и вместе со мной опускается на кровать.

— Вы чего, — таращусь на него ошарашено, очутившись у него на коленях.

Я настолько поражена его действиями, что даже вырваться не пытаюсь.

— Бессовестно пользуюсь удачно подвернувшимся случаем, конечно, — ухмыляется довольно.

— Я пойду, — понимая, что если продолжу вот так сидеть, то совершу какую-нибудь непоправимую глупость, делаю попытку сползти с его колен.

Он не позволяет, буквально пригвождает меня к месту, держит крепко.

Одной рукой обвивает мою талию, пальцами второй обхватывает подбородок, фиксирует, не давая мне возможности отвернуться, и не оставив мне ни шанса на сопротивление, прижимается к моим губам своими. Следующие секунды ознаменовываются для меня огромным чувством стыда и осознания собственного неминуемого падения, потому что вместо того, чтобы оттолкнуть его, я, обреченно выдохнув, отвечаю на поцелуй. И я не знаю, что именно руководит мною в тот момент, когда, высвободив руки, я зарываюсь пальцами в его волосы, продолжая жадно целовать отца своей единственной подруги и не желая от него отрываться. Я потом сожру себя за этот момент слабости, но сейчас… сейчас я хочу его целовать, как хотела в ту ночь, в его доме, на его кухне.

Наш поцелуй заканчивается так же внезапно, как и начался, и лишь по прошествии секунд, отдышавшись и придя в себя, я окончательно осознаю, что только что натворила.

Морок, навеянный этой случайной близостью, моментально рассеивается и по затылку больно бьет реальность. Наощупь опускаю ладони на широкие плечи и с трудом заставляю себя разлепить веки, чтобы посмотреть мужчине в глаза.

Он тяжело дышит, большим пальцем скользит по моей щеке, смотрит на меня так…

Боже, даже в мыслях это звучит бредово, но никто и никогда не смотрел на меня с таким обожанием. Я, должно быть, от переизбытка чувств умом тронулась.

— Я пойду, ладно? — произношу дрожащим голосом.

— Опять сбегаешь? — он иронично изгибает бровь, улыбается, разглядывая и вгоняя меня в краску.

— Я не… бабушке надо помочь, — звучит, конечно, по-идиотски, но на удивление срабатывает.

Владимир Степанович кивает, правда, отпускать не спешит.

— Ты же понимаешь, что после того, что между нами произошло, я, как порядочный мужчина, теперь просто обязан на тебе жениться?

— Да ну вас, — полыхая от смущения, возмущения и, стыдно признаться, возбуждения, я дергаюсь, отчаянно желая встать.

— Все-все, малыш, не злись, — шепчет мне в висок и касается его губами, — Кир, посмотри на меня, выкинь из своей чудесной головки все те глупости, что ты уже успела надумать, хорошо?