Отвлечение

Глава 26

Элоиза

Чертовски ненавижу День святого Валентина. Он так угнетает.

Элоиза: Пожалуйста, передумай и приходи ко мне, поешь со мной шоколад.

Хейли: Эммм… НЕТ! Я обнимаюсь, занимаюсь сексом и наслаждаюсь своей любовью.

Элоиза: Какой тогда смысл в друзьях?

Хейли: Перестань быть мрачной. Я думала, ты работаешь.

Элоиза: До девяти. Не можешь к тому времени закончить заниматься сексом?

Хейли: Черта с два, НЕТ!! Люблю тебя, скучаю, и я постараюсь загладить свою вину. <3 <3 <3

Раньше меня никогда не волновал День святого Валентина, но после прошедших нескольких недель, которые у меня были, я действительно жалею, что у меня нет Айзека, с которым я могла бы пообниматься сегодня вечером.

Я имела в виду мужчины, а не Айзека.

С того дня он только и делал, что игнорировал меня, если не считать того, что дал мне нужный учебник. Совсем не разговаривал со мной. Был профессионалом.

Ненавижу это.

Кладу в рот кусочек шоколада и ударяю кулаком по бумажному сердечку, которое продолжает раскачиваться на розовой ленте, свисающей с потолка.

Еще одна вещь, которую я ненавижу в Дне святого Валентина: мой новый босс его обожает, а это значит, что мне пришлось украшать офис такси вместе с другими телефонистками.

Сегодня вечером все куда-нибудь собираются и веселятся. Я серьезно подумываю о том, чтобы скинуться с крыши.

Я поднимаю трубку, когда раздается звонок, и сразу же узнаю голос.

— Сюзанна? — Спрашиваю я, заказывая ей такси от дома мистера Прайса.

— Единственная и неповторимая, — хихикает она, звуча легкомысленно и раздражающе, как и любая другая женщина, у которой сегодня жаркое свидание.

— Какие у тебя планы на вечер? — Я никогда особо не общалась с этой женщиной, но она всегда была так добра и дружелюбна.

— У меня свидание! — Визжит она. Я отодвигаю телефон от уха. — Я только что закончила работать. Мистер Прайс был так любезен, что позволил мне собраться здесь. Мне не имело смысла проделывать весь этот путь до моего дома.

— Что ж, позволю тебе вернуться к твоему свиданию.

— У тебя что, нет никаких планов?

Я вздыхаю.

— Нет, сегодня вечером я буду несчастной одиночкой. — На самом деле, не совсем несчастной; мне не до мужчин.

— Какой адрес?

Мне и в голову не приходило, что это может быть он. Наверное, я просто предположила, что она ему не понравилась в этом смысле, поэтому, когда она произносит адрес, у меня пересыхает во рту и все тело сводит судорогой боли. Он может пригласить ее на ужин в город, отпраздновать вместе с ней, гордо держащейся за его руку.

— Элли?

— Я здесь, извини, компьютер не грузился. Две секунды. — Ненавижу тебя. — Хорошо, для тебя все забронировано. Хорошего вечера!

— Мы собираемся в одно местечко за городом. Хотя, вероятно, там полно народу.

Подавись листом салата!

Ладно, по всей видимости у меня небольшая истерика. Все хорошо. Со мной все будет в порядке. Мне просто нужно успокоиться. Я только не понимаю, как он вдруг ходит на свидания, а я нет. Что со мной не так? Никто не должен оставаться один в День святого Валентина.

— Желаю повеселиться. — Я вешаю трубку и бьюсь головой о стол снова и снова, пока она не отзывается тупой болью.

— Что случилось, милая? — Спрашивает Кэти, моя дружелюбная коллега, которая для своих сорока пяти лет пользуется слишком большим количеством парфюма и слишком малым количеством одежды.

— Я одинока. — Ною, снова ударяясь головой. — Я единственная, у кого нет свидания.

— Считай, что тебе повезло. Попробуй завести мужа, — смеется она, гладя меня по затылку, прежде чем украсть у меня шоколадку. — Мне трудно поверить, что такая молодая, великолепная девушка, как ты, не получала никаких приглашений.

Поднимаю голову, чтобы посмотреть на нее.

— Я восстанавливаюсь после разрыва. Отвергла одно или два.

— Ох… — Она качает головой. — Это было глупо. Самое лучшее в том, чтобы оправиться от разрыва сердца — найти замену. Так я встретила своего мужа.

Моргаю.

— Я, эмм… запомню.

— Погоди… он тебе изменил? — Ее глаза темнеют. — Потому что, если так, то убедись, что твой избранник — один из его друзей. Желательно близких.

Ни за что на свете не свяжусь с другим учителем.

— Спасибо, я это тоже запомню.

Она сумасшедшая. Мне это даже нравится.

Телефон снова звонит, поэтому мы расходимся и возвращаемся к работе.

Элоиза: Найди мне пару!

Хейли: Я нашла тебе троих, а ты сказала "нет".…

Элоиза: Я передумала. Хочу того симпатичного парня с темными волосами и тонкими усами!

Хейли: У него, наверное, уже назначено свидание.

Элоиза: Я чертовски ненавижу свою жизнь.

Хейли: Прости, цыпленок:(Я заглажу свою вину перед тобой завтра, приготовлю горячий сливочный соус и дофига маршмеллоу.

Элоиза: Это меня радует… немного…

— Мне нужно свидание. Это так угнетает! — Драматично заявляю я, ни к кому конкретно не обращаясь.

И тут раздается голос с небес.

— Я свожу тебя куда-нибудь.

— Твою мать. — Я смотрю на двадцатилетнего темноволосого парня с карими глазами, и у меня отвисает челюсть. — Джастин?

Он улыбается той улыбкой, которую я никогда не забуду. Раньше она была намного очаровательнее, потому что у него были более пухлые щеки и не было аккуратно подстриженной бороды. Сейчас он просто красивый, чертовски красивый.

— Давненько не виделись.

— Да. — Не могу дышать. Это так неловко и так чертовски волнующе. — Ты так и не позвонил.

— Как и ты. — Он облокачивается на стойку и смотрит на меня сквозь разделяющее нас стекло. — Но я тебя прощаю.

— Эй, красавчик, — присвистывает Кэти и машет Джастину пальчиками.

Он машет в ответ, не сводя с меня глаз.

— Так что… хочешь наверстать упущенное?

— Почему ты здесь, разве у тебя нет планов? Должно быть есть, раз пришел в офис такси.

— Были, но я могу все отменить.

Теперь я чувствую себя еще более неловко.

— Не глупи. Иди повеселись. Не разбивай сердце своей спутнице.

Он запрокидывает голову и смеется.

— Все та же старая добрая Элли, говорит одно, но таким тоном, который говорит совсем другое. — Я так не делаю. — Не дуйся. Это напоминает мне о том времени, когда я украл твой велосипед.

— Эти надутые губы вернули мне велосипед.

— Не волнуйся. Я больше не ворую велосипеды.

— Перешел на автомобили?

Он снова смеется.

— Я недавно получил работу по перекраске того старого здания на Тринити-Роуд.

— Это проект моего отца. — Я хмурюсь. — Это мой отец прислал тебя сюда? Почему ты вернулся в город? Ты моя пара из жалости? Он тебе заплатил?

— Какого черта он стал бы мне платить? Когда он узнал, что я вернулся в город, то пригрозил отрезать мое мужское достоинство, если я подойду к тебе.

Это очень похоже на то, что сказал бы ему мой отец.

Он мягко улыбается.

— Так что… хочешь наверстать упущенное?

— Как кстати, что ты пришел именно сегодня, — бормочу я, но это меня не огорчает.

— Мне нужно работать до девяти.

— Нет, не нужно, — говорит Кэти, нахально мне улыбаясь. — Оставь шоколадки. Ты должна мне хотя бы их.

Теперь я взволнована.

— Ты уверена?

— Насчет шоколада? Определенно.

Я обнимаю женщину, которую последние несколько месяцев едва признавала, и даю себе обещание, что в будущем приложу больше усилий.

— Я твоя должница.

— Да. Да, это так. — Она подмигивает мне и кладет в рот еще один кусочек шоколада.

Айзек

— Это действительно приятный городок, маленький, но мне в нем это даже нравится. Это одна из причин, по которой я переехала сюда в первую очередь. — Говорит Сюзанна, и я делаю большой глоток пива.

Заведение забито до отказа. Свободных столиков нет, а бар переполнен. Я начинаю жалеть, что вообще сюда пришел.

С потолка свисают серебряные, красные и розовые чертовы ленты и серпантин. Это все равно, что проходить сквозь тысячи ловушек для мух. Они закрепили их недостаточно высоко, и ленты продолжают, черт побери, падать вниз.

Сюзанне кажется это забавным, когда я достаю одну из своего бокала, и да, признаю, что она довольно симпатичная, но я просто не чувствую химии между нами.

— Да, сам я больше люблю город. Мне нравятся толпы и широкий выбор ресторанов и развлечений. — Отвечаю я, как и полагается, улыбаюсь и даю ей почувствовать, что мое внимание приковано к ней. Так и есть, но я не так сосредоточен, как следовало бы.

— Каждому свое.

Она пожимает плечами, все еще улыбаясь. Смотрит мне в глаза, пока делает глоток. Это напоминает мне тот случай, когда Элли так поступила, а потом выплюнула напиток мне в лицо, и все потому, что я сказал ей, что у нее большая задница. Она большая, но не в смысле лишнего веса, а в смысле "черт возьми, эта задница чертовски красива".

Она переводит взгляд на дверь, и я чувствую, как волосы у меня на затылке встают дыбом. Я ощущаю ее энергию еще до того, как вижу ее. Практически ощущаю ее аромат в воздухе, хотя еще даже не почувствовал его.

Черт.

— Элоиза здесь, — говорит Сюзанна. Я медленно поворачиваюсь и смотрю на женщину, входящую под руку с мужчиной, которого я не узнаю, если, конечно, его можно назвать мужчиной. Он ненамного старше Элоизы. Она выглядит сногсшибательно в облегающем черном платье, которого я никогда раньше не видел. Оно чертовски облегающее, длиной до середины бедра, с разрезом сбоку, открывающим ее подтянутое бедро. У платья всего одна бретелька, которая свободно свисает по руке, привлекая внимание к упругим, красиво очерченным грудям. Вспоминаю, как часто обводил кончиками пальцев эту ложбинку, погружаясь в линию, ведущую к центру. — Не хочешь поздороваться?

Нет, я увидел достаточно. Больше не хочу ничего видеть.

— Нет. — Я беру ее за руку на столе, подавая ей совершенно неверный сигнал. — Я здесь с тобой.

Их обоих подводят к столику всего через четыре места от нас. Карточку с указанием того, что столик зарезервирован, убирают, и мужчина, сопровождающий Элоизу, отодвигает для нее стул, пока официантка раскладывает перед ними меню.

— Никогда его раньше не видел, — говорю я, слегка наклоняя голову.

Сюзанна ухмыляется, в ее глазах таится тайна, которую, чувствую, я не хочу знать.

— Он мой брат.

Моргаю.

— Твой брат?

— Да, он только недавно вернулся в город. Он художник. Делает витражи и прекрасно владеет кистью.

Мне нужно знать больше.

— Как они с Элли познакомились?

— Они знают друг друга много лет. — Ее ответ слишком расплывчат.

— Я думал, вы только недавно переехали в город? — Мой тон настолько приятный и любопытный, насколько я могу изобразить.

— Если коротко, я жила со своим отцом в Шеффилде. Брат жил с мамой, потому что был слишком мал, чтобы принимать решения. Когда ему исполнилось шестнадцать, они уехали из города. Мама и папа снова сошлись, и они переехали жить к нам в Шеффилд. Брат бросил школу и стал художником. Он один из тех артистов счастливчиков, которым это удалось.

— Но Элли тебя не знает.

— Я на пять лет старше Джастина. — Ненавижу это гребаное имя. — Я переехала к отцу, когда мне было двенадцать. Ему было всего…

— Семь. — Отвечаю я, раздраженный тем, что она думает, будто я не способен на простую математику.

Она, похоже, считает, что я просто интересуюсь тем, что она хочет рассказать, или, по крайней мере, я так думаю. В ее глазах по-прежнему тот странный огонек. Она ловит взгляд брата и машет ему рукой. Он машет в ответ, и в этот момент Элоиза оборачивается.

Она замечает меня и на секунду задерживает на мне взгляд. С таким же успехом мог пройти и год. Я чувствую, как меня охватывает возбуждение, даже после того, как она отводит от меня взгляд. Она улыбается и машет нам обоим, прежде чем повернуться к своему спутнику.

Спутнику.

Я чертовски ненавижу это слово.

— Они хорошо смотрятся вместе, — с горечью говорю я, но Сюзанна не замечает моего тона. — Они определенно близки.

Я могу видеть, как он играет с ее пальцами на столе, пока она читает меню. Наблюдаю, как она хихикает и быстро превращает это в игру в пальчиковую войну. Только Элли… вздох.

— Они были вместе некоторое время назад, до того, как он переехал. Я мало что знаю об этом. Знаю лишь, что он привез в дом отца самую очаровательную фотографию и всегда держал ее у себя над кроватью.

Фотографию? Они были вместе?

— Когда он переехал?

— Ему было шестнадцать. — А Сюзанна на пять лет старше его, так что ей должно быть было двадцать один, вероятно, она училась в университете на медсестру. Итак, если ей сейчас двадцать четыре, значит, ему девятнадцать.

Он всего на год или около того старше Элли.

Ненавижу его.

— Когда он приехал в город?

— Не знаю. Он приехал в город, когда я рассказала ему о старом складе на Тринити, за которым находится старая клиника.

Черт.

— Отец Элли ремонтирует его, превращая в своего рода развлекательный центр.

— Тот самый.

Я стискиваю зубы, когда снова слышу ее смех, не Сюзанны, а Элли. Я ревную. Ничего не могу с собой поделать. Я чертовски ненавижу это. Я просто хочу уйти, но не думаю, что смогу, пока она здесь с этим придурком.

— Ты выглядишь погруженным в свои мысли.

Поднимаю взгляд на свою спутницу и качаю головой.

— Нет, просто надеюсь, что они добавят ледовый каток.

— О Боже, ты точно читаешь мои мысли. — Правда? — Я люблю кататься на коньках.

Элоиза

Я отодвигаю тарелку, мой желудок набит вкусной едой.

— По крайней мере, ты по-прежнему ешь так же, как и раньше. Боялся, что ты стала одной из тех салатных наркоманок.

Я смеюсь. Сегодня вечером я часто это делаю. Наверное, вино ударило мне в голову.

— Еда — одно из лучших удовольствий в жизни. Если ею не злоупотреблять, нет причин не побаловать себя при случае.

Он подносит мою руку к своим губам и целует костяшки пальцев.

— Ты и правда не так уж сильно изменилась. Выглядишь старше и определенно более зрелой, но… все такая же чудачка.

— Ты стал выше. — Я отпиваю свой напиток и игриво подмигиваю ему.

— Я стал выше… это все? — Он надувает губы, изображая щенка, все еще держа мою руку в своей. — Только выше?

— Ты отрастил бороду?

Теперь он громко смеется.

— Чудачка.

Я снова чувствую на себе взгляд Айзека, но мне не хочется расстраиваться из-за этого. Только не сегодня. Мне слишком весело.

— Не хочешь уйти? — Спрашиваю я.

— Куда ты хочешь пойти? Ночь только начинается.

Глаза Айзека впиваются в мой профиль. Как он может это делать, когда явно с кем-то еще? Это несправедливо. Я оставила его в покое на весь вечер. Почти не смотрела в его сторону.

Конечно, было больно, когда он смеялся и заставлял смеяться Сюзанну. Конечно, было больно, когда он держал ее за руку. Это чертовски убивает меня, но мы больше ничего не можем с этим поделать.

Он сделал выбор двигаться дальше, и теперь я тоже.

— Мне все равно. Только сначала схожу в уборную. — И тут мне в голову приходит одна мысль. — Закоулок?

Его глаза загораются.

— Закоулок, хм?

— Да. По дороге мы можем заехать в гараж, и ты можешь снова попробовать, чтобы тебя обслужили.

Он смеется еще громче, чем раньше.

— Думаю, на этот раз у меня все получится.

Широко улыбаясь, я встаю и разглаживаю платье, прежде чем оглядеться в поисках уборной. Вижу табличку, указывающую на место за переполненным баром, и быстро пробираюсь сквозь толпу влюбленных.

Туалеты расположены в конце узкого коридора. Я заскакиваю в туалет для инвалидов, предварительно повернув замок своим ключом от дома — этому трюку я научилась у Хейли. Очередь из женщин и мужчин, выстроившихся по обе стороны, была нереальной; я ни за что не стала бы в ней стоять.

— Мать твою! — Собираюсь закричать я, когда чья-то рука зажимает мне рот, и дверь захлопывается. Ошеломленный взгляд Айзека встречается с моим. — Что ты делаешь? — Мой голос звучит приглушенно.

Он убирает руку и проводит ею по волосам.

— Я не знаю.

Моргаю.

— Ты… как ты можешь не знать?

— Закоулок? Элли… — Он делает шаг назад и прислоняется к двери. — Что такого особенного в закоулке?

Я краснею и отвожу взгляд, но все равно краем глаза замечаю его реакцию. У него страдальческий вид, его тело словно оседает.

— Оу. — Это все, что он произносит на какое-то время, и я чувствую, насколько подавленным он звучит. — Он был твоим первым.

— Айзек. — Я хмурю брови, когда во мне вспыхивают смущение и раздражение. — Не понимаю, какое это может иметь отношение к тебе.

Его глаза, все еще печальные и растерянные, блуждают вверх и вниз по моему телу.

— Не имеет. — Покачав головой, он поворачивается и дергает за ручку. — Не имеет.

— Наслаждайся своим вечером. — Глупо говорю я, и его плечи опускаются еще больше.

— И ты.

И затем он уходит.

Я снова запираю дверь и успокаиваю свои неистовые легкие, прежде чем сделать то, ради чего я вообще сюда пришла.

Мы сидим в машине Джастина и потягиваем дешевое шипучее вино, которое так давно хотели купить.

— Мне придется оставить машину здесь, если я продолжу пить. — Это признание, похоже, его не раздражает, его губы растягиваются в улыбке. Я чувствую головокружение, опьянение и все еще с разбитым сердцем, но опьянение притупляет это чувство. — Моя мама убила меня той ночью, знаешь? Она точно знала, что мы сделали.

Я морщусь и съеживаюсь сразу после этого.

— Это так отвратительно.

— Я так не думал. Потом я несколько месяцев любовался тем пятном.

Я шлепаю его по руке.

— Ты отвратителен.

— Я шучу. Она узнала об этом, лишь потому что из моего бумажника пропал презерватив.

У меня отвисает челюсть.

— Она проверяла твой бумажник? Твоя мама была еще хуже, чем мой папа.

— Он все еще держит тебя на коротком поводке?

— Это самое большое преуменьшение века.

Он поворачивается ко мне лицом, поглаживая пальцами мою обнаженную руку.

— Мне жаль, что я не позвонил.

— Мне тоже, — признаюсь я, потому что так оно и есть. Мы были молоды и глупы и думали, что любим друг друга. На самом деле мы были просто двумя разочарованными подростками, которые нашли общий язык.

Его взгляд скользит от моих глаз к губам и обратно. Я прикусываю нижнюю губу, но его рука скользит вверх по моей руке, его большой палец ласкает мой подбородок, прежде чем высвободить его.

Жду, когда он двинется ближе, зная, что сейчас произойдет, но на самом деле не желая этого. Это не его губы мне нужно ощутить, но я не могу удержаться и позволяю ему это. На ум приходят Айзек и Сюзанна, и я задаюсь вопросом, занимаются ли они сейчас тем же, чем и мы, в безопасности своей квартиры.

Местность вокруг нас пуста. Позади нас старое здание, а впереди деревья. Никого не видно, но я все равно нервничаю.

Это кажется неправильным, но и в то же время правильным. Не уверена, что это правильно по правильным причинам, а не просто потому, что я одинока, и у нас есть история.

Его губы мягко прижимаются к моим. Он целуется не так, как раньше. Я помню эффект стиральной машины, и думала, что это круто. Теперь он целуется как мужчина, который целовался много раз.

Поцелуй покалывает и обжигает, и то, как его рука ласкает мой бок, пока его язык просит его впустить, чудесно, но это не… нет… Я не собираюсь думать об Айзеке. Не сегодня. Эта ночь для меня.

Сегодня та ночь, когда я наконец-то оставлю его позади.

— На вкус ты такая же, как и раньше, такая сладкая, — шепчет он мне в губы, пока его рука расстегивает мой ремень безопасности.

Мои руки скользят к его волосам, и когда его язык проникает в мой рот с достаточным нажимом, я не уверена как, но мое сиденье начинает откидываться назад и ложиться ровно.

Я резко выдыхаю, когда он перелезает через консоль и каким-то образом оказывается между мной и приборной панелью. Его рука скользит вверх по моему бедру, и я раздвигаю ноги, нуждаясь в прикосновениях, какой бы ни была причина.

И вот тогда я слышу треск, действительно громкий треск, от которого сотрясается вся машина, и я от испуга сажусь прямо.

Джастин делает то же самое, и мы оба смотрим в окно водительской двери.

— Какого хрена? — Рявкает он, отодвигаясь от меня и возвращаясь на свою сторону.

— Не надо. — Я кладу ладонь ему на плечо, когда он тянется к дверце. — Возможно, они все еще там.

— Блять… что за хрень? — Он игнорирует меня и вылезает из машины. Я обхватываю себя руками, чтобы защититься от холода, и наблюдаю, как он наклоняется и подбирает с земли битый кирпич. — Гребаный трус! — Орет он, швыряя кирпич в темноту. — Выйди сюда и покажись мне!

Я знаю, что они этого не сделают, и у меня очень сильное чувство, что я знаю, кто это.

Он не стал бы.

Он не мог.

Он учитель, и он против насилия. Глупо с моей стороны даже думать об этом. Айзек бы так не поступил. Скорее всего, это какой-то тупой мальчишка пытается испортить паре вечер.

— Черт. — Джастин забирается обратно в машину и поворачивается ко мне. — Ты в порядке? Выглядишь немного потрясенной.

Я делаю глоток вина и завинчиваю крышку.

— Тебя это не потрясло?

Джастин трет глаза руками.

— Есть какие-нибудь предположения, кто мог это сделать?

Айзек снова всплывает у меня в голове.

— Совсем никаких. Быть может, он упал со здания.

— И приземлился в двадцати футах от него?

Верно подмечено.

— Мне очень жаль.

Он пожимает плечами.

— Все в порядке, я могу это исправить. Просто раздражает. — Он наклоняется и снова целует меня. — Я отвезу тебя домой. Прости, что зашел так далеко… Надеюсь, я не заставил тебя чувствовать себя некомфортно.

— Я хорошо провела время. Прости, что зашла так же далеко, как ты.

Он улыбается, но я вижу в его глазах расстройство из-за окна.

— Пристегнись, поехали.

Когда он включает фары и заводит двигатель, то подносит мои пальцы к своим губам и нежно их целует, после чего дает задний ход.

Айзек

Я сижу один в своей гостиной, обхватив голову руками, и смотрю на разбитый кофейный столик.

Какого хрена я наделал?

Какого хрена я сделал?

Я сошел с ума. Это больно… Я не мог дышать. Не мог думать… Я был ослеплен яростью и отреагировал с чертовым кирпичом.

Какого черта со мной не так?

Она никогда меня не простит. Она узнает. Моментально.

Он был на ней. Света было немного, но я все видел. Я увидел его руку на ее ноге. Увидела ее руки в его волосах.

— БЛЯТЬ! — Кричу я и швыряю свой телефон через всю комнату. Он скользит по полу и исчезает в моей спальне.

Мне нужно выбросить ее из головы.

Я оставил Сюзанну… Я, черт возьми, оставил ее в ресторане. Просто вышел, сел в свою машину и поехал за ними.

Я дерьмовый человек.

Я наихудший из засранцев, и все же сижу здесь и говорю себе, что просто защищаю Элоизу от засранцев. Единственный засранец, от которого ее нужно защищать — это я.

Теплая рука ложится мне на затылок, отвлекая от моих мыслей. Я не слышал, как открылась дверь.

— Мой отец заставит тебя заплатить за него, — говорит она, указывая на стол.

Я смотрю на ее туфли, на ее великолепные черные каблуки, которые, должно быть, такие неудобные. Из-за них ее ноги кажутся еще длиннее, чем обычно, что, по идее, невозможно, но, клянусь, они словно бесконечные.

— Мне все равно. — Я не поднимаю глаз. Не осмеливаюсь. — Почему ты здесь?

— Я не знаю. — Она стоит передо мной, ее бедра чуть выше моего лица. Ее пальцы запутываются в моих волосах, прежде чем потянуть мою голову назад. Ее глаза сверкают в тусклом свете луны, льющем свои отраженные лучи через окно. — Скажи мне, что это был не ты.

Ее рука оставляет мои волосы, и моя голова падает вперед, пока мой лоб не оказывается прямо над ее пахом.

— Айзек? — На этот раз ее голос звучит шепотом. — Скажи мне, что это был не ты.

Я отрицательно качаю головой. Я не могу ей врать.

— Айзек… — То, как она произносит мое имя, звучит так печально и разочарованно. — Это нечестно. Ты не можешь продолжать так поступать со мной. Это нечестно.

— Я знаю, — выдыхаю я и кладу руки позади ее коленей.

— Мне пора идти.

— Я хочу обладать тобой. — Я слышу, как у нее перехватывает дыхание от моих слов. — Позволь мне обладать тобой сегодня вечером. Лишь на эту ночь.

Она пытается отстраниться, но сжимаю руки, не давая ей никуда уйти.

— Мне нужно идти.

— Пожалуйста. — Я прижимаюсь лбом к ее животу. — Ты нужна мне. Только на эту ночь.

— Ты, черт возьми, ненормальный! — У нее вырывается всхлип, и мое сердце разрывается. Я хочу обнять ее и облегчить боль, которую причиняю. — Как ты мог попросить меня об этом?

— Потому что я эгоистичен, безумен и ты нужна мне.

— Нет. — Она снова пытается отстраниться, но это не очень сильно. — Не проси меня об этом. Я не могу тебе этого дать. Я двигаюсь дальше. Я наконец-то снова смеюсь, снова улыбаюсь.… мы так далеко продвинулись.

— Тогда позволь мне завладеть тобой. — Я скольжу руками вверх по ее бедрам, впиваясь в них пальцами. Ее ноги дрожат, и у нее вырывается тот сладкий, сладкий стон, который она издает, когда ей хорошо. Мои руки останавливаются под подолом ее платья. — Позволь мне доставить тебе удовольствие.

— Нет, — ее голос звучит, как хриплый шепот. Я слышу ее страстное желание, ее нужду, ее вожделение, и чувствую все это в воздухе вокруг нее. Чувствую ее мускусный, сладкий аромат, когда мои слова возбуждают ее тело. — Не делай этого.

— Позволь мне любить тебя, Элли. — Мои руки приподнимают низ ее платья и оказываются на бедрах, открывая черные кружевные стринги, от которых у меня мгновенно текут слюни. Я прижимаюсь губами к ее холмику поверх кружева и погружаю язык в узкое пространство между ее бедрами, касаясь только нежной кожи ее ног и материала нижнего белья.

Крик, который она издает — самый громкий из всех, что я когда-либо слышал от нее, и это дает необходимое мне поощрение.

Я обхватываю ее пышную попку, наслаждаясь тем, какая она мягкая в моих руках. Мой рот целует и царапает между ее бедер. Руки хватают меня за волосы и крепко прижимают к себе. Я знаю, чего она хочет. Она хочет, чтобы я обнажил ее и исследовал своим ртом.

Помню, как она нервничала в начале нашего романа, а потом как сильно умоляла меня сделать это, пока это не стало первым, что я делал перед тем, как взять ее

— Айзек, — шепчет она, ее голос звучит умоляюще и мягко. — Я не могу… — Она пытается отстраниться, но я не позволю ей. Она — мой наркотик, и мне нужна доза. — Не заставляй меня снова забывать тебя. Пожалуйста.

— Не буду, — обещаю я и говорю это искренне. Я просто не могу быть без нее прямо сейчас.

Она вздрагивает и громко стонет, когда я, наконец, сдвигаю ее трусики в сторону и пробую ее на вкус.

Затем ее руки еще крепче сжимают мои волосы и отрывают мою голову. Я облизываю влажные губы, наслаждаясь ее вкусом, пока она стягивает платье через голову, открывая моему взору свое восхитительное тело.

И тут она оказывается рядом, сильно толкает меня, так что я откидываюсь на спинку дивана, все еще сидя, но в ссутулившейся позе.

Ее губы приникают к моим, когда она садится верхом мне на колени. Жгучее желание и нужда разрывают каждую клеточку моей совести и воли. Я не могу оторваться от этой девушки. Мое сердце и разум наконец-то пришли к согласию, особенно когда, прижавшись губами и языком к моим, она начинает расстегивать ремень на моих брюках.

Чувствую, как она располагает меня у своего входа. Чувствую ее жар, когда влага переходит на меня.

Я не могу этого вынести. Я пульсирую в ее руке, желая приподнять бедра, но в то же время позволяя ей делать свое дело.

— Ты любишь меня? — Спрашивает она, задыхаясь, все еще склоняясь надо мной, когда мои руки гладят ее по спине. Она отводит мою голову от своей и заглядывает мне в глаза. В ее настрое есть ранимость, которой я раньше не замечал. — Любишь?

— Больше всего на свете. — Она прижимается ко мне, вбирая в себя всю мою длину. Я резко выдыхаю и пытаюсь втянуть в себя достаточно кислорода, чтобы заставить сердце снова биться. Покалывание слишком сильное. Это чувство пылает, как огонь, в глубине моего живота, поглощая каждую клеточку моего тела. — Ты любишь меня?

Она улыбается мне в губы, в то время как ее лоно все еще удерживает меня внутри. Такое тесное, такое теплое.

— Больше всего на свете.

Я приподнимаю бедра, прижимаясь к ее бедрам, чтобы крепче прижать ее к себе. Ее голова запрокидывается, а губы приоткрываются в беззвучном крике.

Я сажусь и обнимаю ее одной рукой, притягивая ближе и наклоняя голову, чтобы взять в рот один из ее прекрасных сосков. Она двигается вверх-вниз, почти подпрыгивая, ее дыхание становится яростным и прерывистым при каждом толчке.

Это приятно, слишком приятно.

Обхватив ее рукой за спину, я хватаюсь за кончики ее отрастающих волос и тяну, заставляя ее обнажить шею, в то время как мои губы покрывают поцелуями нежный узор на ее груди и по дороге к ушку.

— Не останавливайся, — умоляет она, хотя именно она двигает бедрами и делает большую часть работы.

Я сжимаю ее грудь, прежде чем поддразнить ее большим пальцем внизу, перекатывая бугорок по кругу, пока она раскачивается, заставляя мое тело содрогаться от неистового покалывания.

Я стискиваю зубы, заставляя себя сохранять самообладание, оставаться начеку. Это невозможно: она слишком идеальна, слишком теплая, слишком тесная, слишком влажная, слишком красивая и слишком необузданная.

Я никогда не видел ее такой дикой. Она заводит руки за спину и обхватывает мои колени, чтобы откинуться назад.

Мои пальцы впиваются в плоть на ее бедрах, а руки помогают ей двигаться, замедляя и ускоряя ее движения.

— Не заставляй меня снова покидать тебя, — умоляет она, прерывисто дыша и закрыв глаза.

— Никогда.

И затем она издает громкий стон, когда ее тело напрягается, а лоно агрессивно пульсирует. Она никогда раньше не стонала, когда достигала оргазма. Обычно она хранит полное молчание, но я не думаю, что она может себя контролировать.

Это толкает меня с края. Звук ее наслаждения слишком сильный, и, прежде чем я успеваю остановиться, я крепко прижимаю ее грудь к своей и изливаюсь в нее. Мы оба совершенно неподвижны. Наша связь делает свое дело; она пульсирует и массирует, пока я пульсирую и набухаю.

Мы держим друг друга в идеальном объятии, пока покалывание не утихает, оставляя во мне ноющую боль и желание большего.

Тогда я поднимаю ее и несу в спальню. Я еще не закончил.