Отвлечение

Глава 6

Айзек

Она не открывает глаза до тех пор, пока мы не останавливаемся около её машины. Когда она моргает с отсутствующим взглядом, я задаюсь вопросом, не была ли она на грани сна. Выглядит сонной. Может, мне стоит отвезти её домой.

— Уже приехали? — Её руки трут глаза, после чего она широко и тихо зевает, а затем заканчивает это небольшой дрожью и встряхиванием своего тела.

— Да. — Открываю дверь и замечаю, как она дрожит, когда холодный воздух врывается в машину. — Ты в состоянии доехать до дома?

Она кивает, плотнее запахивая куртку, после чего вылезает из машины. Я достаю из багажника канистру с бензином, и она следует за мной к своей машине.

— Со мной всё будет в порядке.

— Уверена? Я мог бы отвезти тебя домой?

— Я не совсем беспомощная, мистер Прайс. — Она наклоняет голову и улыбается, прежде чем поднять руки к черному небу и потянуться всем телом. — Сколько я Вам должна за бензин?

Я не отвечаю. Быстро наполняю бак, после чего открываю дверь и вкладываю ключи в ее руку. Я совсем забыл, что они у меня.

— Веди осторожно.

Она кивает и скользит на сиденье, прежде чем взглянуть на мое омраченное лицо. Кажется, будто её зеленые глаза светятся в темноте.

— Я у Вас в долгу.

— Будем считать, что мы квиты, учитывая, что ты спасла меня от соседа из ада.

— Как скажете. — Она одаривает меня улыбкой, а затем поворачивает ключ в замке зажигания. — Ведите машину осторожно, мистер Прайс.

Тянусь, чтобы закрыть дверь, но она останавливает меня, положив руку на окно.

— Не забудьте подготовить для меня те вопросы. Я верну их Вам как можно скорее.

Вздох. Больше работы.

— Забери их завтра утром.

— Отлично. До свидания, мистер Прайс. Передавайте от меня привет Вашей маме.

Я киваю и, наконец, закрываю дверь. Однако она не уезжает до тех пор, пока я не дохожу до своей машины, даже быстро сигналит на прощание, проезжая мимо.

Наконец-то пришло время возвращаться домой. Проклятые студенты и их проклятая наивность. Как будто она не знала, что всё из-за бензина. Она не кажется глупой, просто отрешенной. Она может быть восприимчивой, когда сосредотачивается, но не тогда, когда витает в облаках или когда ей не на чем сосредоточиться. Датчик уровня бензина — то, на чем я считаю важным сосредоточиться, но для семнадцатилетней девушки, у которой проблемы с мальчиками, работой и учебой, наряду со следованием последним трендам, я полагаю, что датчик уровня бензина не находится в центре её внимания.

Я перекусываю и отправляюсь за продуктами, как и планировал до того, как обнаружил свою ученицу спящей на капоте с мигающими аварийными огнями. По крайней мере, больше не зацикливаюсь на своих мыслях. Я благодарен за это. Сейчас мне действительно хочется пойти домой и отдохнуть. Это больше не кажется таким скучным и пугающим. Быть может, я немного попишу. Прошло уже некоторое время с тех пор, как я прикладывал ручку к бумаге и наслаждался потоком слов, вырывающихся из моего сознания через кончик шариковой ручки.

Мой телефон оповещает меня о сообщении. Оно от отца. Он пишет, что мама чувствует себя намного лучше и утром её выпишут, если ночью с ней все будет хорошо. Спасибо, черт возьми, за это. Надеюсь, теперь я буду спать лучше.

Элоиза

— Быть может, если бы ты был дома немного почаще, то я бы не чувствовала себя такой чертовски одинокой и не было бы необходимости проводить время вне дома! — Визжит моя мама. Её голос доносится из спальни, что я не назвала бы близким расстоянием.

— Твоя дочь с каждым днем видит тебя все меньше и меньше! — Спорит мой отец, его голос столь же громкий и сердитый.

Вздыхаю и отправляю в рот последний кусочек тоста. Я в предвкушении, но мне не приходится долго ждать. Что-то разбивается о стену, прежде чем пронзительный мамин визг становится громче.

— А как насчет тебя? Она тоже видит тебя все меньше и меньше! Почему во всем моя вина?

— Я работаю. Я не хожу развлекаться или красить свои грёбанные ногти!

Это утомительно. Могу только представить, что они чувствуют.

Ставлю тарелку в раковину и мою руки, после чего, наконец, выхожу из дома, услышав пронзительный смех Хейли, доносящийся с подъездной дорожки.

Она выглядит мило в джемпере оверсайз, который доходит до её бедер, и толстых шерстяных колготках. Её смех — ответ все, что говорят ей по телефону, прижатому к уху. Она показывает мне средний палец, всё ещё улыбаясь тому, что было сказано.

Я закатываю глаза и прохожу мимо неё, зная, что она последует за мной, не потрудившись отключить звонок.

Пока она болтает по телефону с нашим общим другом, я позволяю своему разуму на некоторое время отключиться, пользуясь преимуществами беспроводной гарнитуры, которая одновременно служит динамиком для моей музыки.

— Она, скорее всего, будет работать, — объявляет Хейли, обращаясь и ко мне, и к собеседнику по телефону. Я киваю в ответ, поскольку на самом деле работаю сегодня вечером. Она продолжает: — И не говори. Она вечно работает.

Либо работа, либо возвращение к тем чертовым неприятностям, в которые я попадала раньше. Когда я работаю, то сосредоточена и слишком устаю, чтобы заскучать и захотеть выпить. Мне нравится быть чем-то занятой.

Когда мы приходим в оживленную школу, я следую за Хейли по коридору, мои ноги практически волочатся по гладкому полу. Использую челку, чтобы затенить глаза, тем самым избегая зрительного контакта с людьми. Надеюсь, это разубедит их подходить ко мне. Дело не в том, что они мне не нравятся или что-то в этом роде. Скорее потому, я просто не в настроении для дружеской болтовни в такую рань.

Войдя в класс, где буду изучать историю в течение следующих двух часов, я сразу же иду к своему месту. Складываю руки на столе и автоматически утыкаюсь лицом в центр. Тихий зевок вырывается из моей груди и только больше расслабляет мое тело. Я бы запросто могла заснуть прямо здесь. Не уверена, почему чувствую себя такой усталой. Прошлая ночь не была беспокойной. Я получила как минимум девять часов полноценного отдыха.

Наверное, это гормоны.

Класс заполняется, но я пока не поднимаю голову. Мистер Прайс ещё не пришел. Знаю это по громкой оживленной болтовне, исходящей от моих сверстников.

Должна признать, что в ту же секунду, как в класс входит мистер Прайс, он определенно привлекает к себе внимание. Даже я вскидываю голову при звуке его шагов, пересекающих порог. Он прочищает горло, чтобы те немногие, кто не заметил его прихода, заняли свои места и достали свои принадлежности.

— Что с тобой сегодня? — Шипит Хейли, в то время как я сосредотачиваюсь на спине мистера Прайса. Он говорит нам что-то делать и явно что-то пишет на большой белой доске, просто я не знаю, что именно.

Я трясу головой, пытаясь прогнать сонный туман, который поселился у меня в глазах и ушах.

— Устала. — Чтобы подтвердить свой ответ, я снова непроизвольно зеваю. — Может быть, я чем-то больна.

— Ты ведь не беременна, да? Потому что, когда моя мама была беременна, то тоже всё время была очень уставшей, — бормочет Хейли, её глаза стали огромными, как блюдца.

— Я не веду сексуальную жизнь, Хейли. Как, черт возьми, я могла забеременеть? — Шепчу я, пока мои глаза сканируют класс в поисках нежелательных слушателей.

На мгновение она задумывается над этим, постукивая ручкой по столу.

— Хорошее замечание. Обезвоженность?

Вполне возможно.

— Возьму попить на перемене. Мы можем поговорить об позже, пожалуйста?

— Только если согласишься пойти со мной к Хопперу сегодня вечером.

Моргаю.

— К этому неудачнику? Ни за что.

— Пожалуйста? Будет весело, вот увидишь!

— Я работаю. Как тебе уже известно.

— Ты заканчиваешь в девять, приходи после. — Она складывает руки под подбородком, и я не могу удержаться, чтобы не хихикнуть и не покачать головой в ответ на её никудышный щенячий взгляд.

— Я подумаю.

— Дамы. — Обрывает мистер Прайс, не сводя с нас глаз.

Мы обе бормочем свои извинения и утыкаемся в учебники.

Айзек

Беременна? Охренеть. Нечто подобное, о чем нужно думать и беспокоиться, объясняет её безответственность и отсутствие сосредоточенности. Боже мой. Чем занимаются дети в наши дни? Почему парни не предохраняются?

Не помню, чтобы в подростковом возрасте у меня хоть раз был секс без презерватива. Я всегда слишком беспокоился о том, чтобы не испортить свою жизнь.

Бедняжка. Вероятно, она станет ещё одной матерью одиночкой, едва сводящей концы с концами, если только не выберет другой вариант. Почти уверен, что в наши дни прекращение беременности полностью конфиденциально и бесплатно.

Я должен поговорить об этом со своей мамой.

Нет.

Элоиза не сказала мне об этом прямо. Это не мое дело.

Я просто не могу не задаться вопросом. Она одинока в этом, с одной подругой, которая может её сопровождать. С её столь же наивной подругой, которая кажется менее уравновешенной, чем мисс Блэкбёрн.

Какая хреновая ситуация.

Что мне с этим делать?

Есть только один вариант: сидеть сложа руки и ждать, пока она не обратиться к кому-нибудь. Небольшой толчок тут и там, однако, не повредит. Пожалуй, если я просто дам ей знать, что, быть может, я и мужчина, но я здесь, если ей понадобится… Блять. Я не знаю, что, черт возьми, ей может понадобиться. Кого я обманываю?

Класс хорошо слушает за исключением нескольких человек, которые берут на себя смелость пытаться помешать. К счастью для них, я отсылаю их вон и позволяю устраивать беспорядки, где бы, черт возьми, они ни оказались. Это не средняя школа. Нет закона, который говорит, что я должен учить их, если они не хотят учиться. Это урок старших классов, а значит, правила устанавливаю я.

Уверен, большая часть моих учеников ненавидят меня, не считая большинства учениц женского пола. Другие преподаватели, похоже, тоже меня не ценят, но меня это не волнует. В основном я держусь сам по себе, а они сами по себе. Мне это нравится. Даже в прекрасной компании Кэтрин, этот город начинает грызть меня тем же одиночеством, которое вынуждает бежать.

Я должен смириться с этим, ради моей мамы. Она заслуживает того, чтобы рядом с ней была любящая семья, особенно сейчас.

Когда звенит звонок, я стою у двери и жду, пока все ученики выйдут один за другим. В руке я держу лист бумаги, содержащий вопросы, на которые Элоиза не смогла ответить на нашем последнем уроке. Хлопаю её бумагой по плечу, когда она проходит мимо, и с ошеломленным выражением в глазах она останавливается, слегка отодвигаясь в сторону, чтобы пропустить своих сверстников. Хейли тоже ждет, но, кажется, погружена в игру на своем мобильном телефоне.

— Работа, о которой ты просила, — говорю я Элоизе, слегка помахивая листком, чтобы привлечь её внимание.

Она слабо улыбается и берёт его, не колеблясь ни секунды.

— Спасибо. Я совсем забыла.

Конечно, забыла, бедняжка. Мгновение я пристально смотрю на неё, желая предложить… что-нибудь, чтобы улучшить её настроение. Хотел бы я, чтобы в моем разуме внезапно появилась хоть малейшая крупица мудрости, которая могла бы направить её в правильном направлении. Каким бы оно ни было.

— Приноси ответы, когда сможешь, спешить некуда, — тихо говорю я, внезапно чувствуя себя неловко, когда её зеленый взгляд пронзает мой собственный.

— Выполню это во время работы сегодня вечером и оставлю на следующем уроке. — Уверяет она, а я замечаю проблеск решимости в тени её радужек. — Ещё раз спасибо, мистер Прайс.

Киваю и машу ей рукой, как сделал бы это с любым другим учеником.

— Берегите себя, мисс Блэкбёрн.

Кажется, у неё перехватывает дыхание, и вижу, как её щеки слегка розовеют, прежде чем она наклоняет голову и выходит из класса. Хейли, не обращающая внимания на весь наш обмен репликами, быстро следует за ней, не отрывая глаз от телефона. Я остаюсь наедине с несколькими отставшими, гадая, из-за чего была такая реакция Элоизы.

Я сижу, примостившись у окна на подлокотнике дивана. Моя мама сейчас сидит в своем любимом кресле у маленького, открытого и незажженного камина, с куском ткани в одной руке и иглой в другой.

Решаю задать вопрос, который не давал мне покоя с сегодняшнего утреннего урока, надеясь, что выбор формулировки даст мне правильный ответ, не раскрывая слишком многого.

— Если бы ты узнала, что ученица из твоего класса беременна, что бы ты сделала?

Мама прекращает шить и удивленно моргает, её серебристые глаза встречаются с моими.

— Какой класс?

— Одиннадцатый класс, ей… семнадцать, я думаю.

Она хмурит брови. Рассеянно кладет иглу и ткань на каминную полку, поворачиваясь, чтобы посмотреть на меня с большим беспокойством.

— Это было бы не мое дело. Она уже не несовершеннолетняя, и, к сожалению, нет законов, согласно которым мы должны разговаривать с ней или её родителями, если только она не обратится непосредственно к тебе за советом.

Делаю долгий вдох и на мгновение потираю виски.

— Мне просто не нравится, как она отдалилась. Я видел её только вчера вечером и…

— Что?

И вот я сказал больше, чем должен.

— Её машина сломалась. Я помог ей. — Кратко объясняю и складываю руки между коленями. — Она была немного рассеяна, но не настолько, чтобы можно было подумать, что что-то настолько серьезное повлияло на неё. Я никогда раньше не был в такой ситуации, поэтому не уверен, как с этим справиться.

Моя мать разражается лающим смехом.

— Ты никогда раньше не сталкивался с подростковой беременностью?

— Нет, то есть, да, сталкивался. Просто никогда не был первым, кто узнает об этом.

Она глубоко вдыхает и выдыхает, прежде чем облокотиться на спинку стула.

— Единственное, что ты можешь сделать на данный момент, это не лезть не в свое дело. Следи за её психическим состоянием и общим состоянием здоровья. Найди подход к ней, если сможешь. Дай ей знать, что она не одна.

Я киваю, признавая, что сейчас это лучший курс действий.

— Просто мне так жаль бедняжку.

— Как и всем нам, но не тебе просвещать её в этой области.

Мне ли не знать.

В том, чтобы быть учителем мужчиной есть так много нелепых ограничений.

Элоиза

Когда работа заканчивается и я наконец вхожу в свой дом, то сразу же слышу рыдания, доносящиеся из кухни. Они прекращаются, когда я хлопаю дверью, чтобы уведомить о своем прибытии.

Я не осмеливаюсь пойти к маме прямо сейчас. Никогда не знаю, что сказать, когда она и мой отец переживают свои трудные времена. Они всегда мирятся, но на этот раз… не знаю… просто всё кажется таким печальным и безнадежным. Я никогда не видела их такими отдаленными, меня тошнит от того, что большинство их споров касаются меня, моего благополучия и того, получаю ли я достаточно внимания.

Я в порядке! Мне было бы лучше, если бы они перестали игнорировать друг друга, а затем кричать друг на друга, когда находятся в одной комнате.

Часть меня чувствует, что это моя вина. Со времен «темных дней», они были не в себе. Папа винит маму в том, как я себя вела, а мама винит папу, но ни один из них не винит меня. Это моя вина. Я говорила это множество раз, но они никогда не слушают. Я могла сказать «нет» и остаться дома, но я этого не сделала. Они не отталкивали меня.

На самом деле не было никакой причины для моего поведения, кроме той, что мой отец может быть очень контролирующим. К пятнадцати годам я почувствовала, что на самом деле не живу как обычный подросток. Ему нравится знать, где я нахожусь, куда я хожу и с кем. Мне семнадцать, а мой комендантский час — в десять, если только не договорилась о чем-то заранее с его разрешения. Знаю, это не звучит чрезмерным, но в то время я чувствовала, что так оно и было, и, полагаю, это заставило меня пуститься во все тяжкие. Я много пила, тусовалась с парнями… Я потеряла девственность на заднем сиденье машины за старым амбаром.

Мои воспоминания возвращаются к Джастину, который уехал вскоре после той ночи. Нежно улыбаюсь при мысли о нем. Моя первая влюбленность, мой первый настоящий поцелуй и мой первый неловкий сексуальный опыт. Жаль, что он уехал. Наверное, мне стоит как-нибудь позвонить ему, узнать, как у него дела. Мы оба обещали поддерживать связь, но так этого и не сделали. Я была слишком занята вечеринками и выпивкой, а он переехал за много миль отсюда.

Серьезно думаю, что я просто предлог для своих родителей. Словно им обоим нужно что-то, что могло бы их разлучить, а теперь я официально являюсь этим чем-то.

Как будто у меня недостаточно забот, чтобы еще внезапно оказаться виноватой в провале брака моих родителей.

Оказавшись в своей комнате, включаю ноутбук и открываю несколько чатов, хотя мое обычное счастливое и жизнерадостное «я» решает спрятаться под кроватью в другом доме и в другой стране. Я не нахожу никакой радости в том, чтобы слушать, как мои друзья обсуждают вечеринку в выходные. Какой в этом теперь смысл?

Это депрессия? У меня депрессия? Или я наконец-то взрослею?

Если это последнее, то сомневаюсь, что я первая, кто сказал, что взросление — отстой. Полностью понимаю, почему Питер Пэн улетел в Неверленд. Думаю, я упустила свой шанс, чтобы присоединиться к нему. Во-первых, я не блондинка, во-вторых, меня зовут не Венди, и, в-третьих, я почти классифицируюсь, как взрослая.

Вздох.