Отвлечение

Глава 30

Айзек

Я сижу и жду, пока Элоиза примет душ. Хотел присоединиться к ней, но вместо этого решил приготовить ей обед и прибраться на кухне, что делаю крайне редко.

Она выходит из душа с блестящими плечами и ногами. На ее теле только полотенце. У меня слюнки текут, а член ноет.

Ее улыбка, когда она видит еду, которую я расставляю на столе, заразительна.

— Я только оденусь. — И тут она замечает кухню и приподнимает бровь, глядя на меня. — Ты хорошо себя чувствуешь?

Я игриво хмурюсь и терпеливо жду, когда она вернется, что она и делает несколько минут спустя, надевая мою счастливую футболку и мои боксеры. Мне нравится видеть ее в моей одежде. Я хотел бы, чтобы она могла носить мои футболки постоянно. По крайней мере, тогда придурки, с которыми она видится на работе, будут держаться подальше.

— Прости за вчерашнее, — тихо говорит она, снимая фольгу, под которой еда оставалась теплой. Я уже собираюсь открыть рот и тоже извиниться, но она продолжает говорить. — И за последние несколько недель. Знаю, что пренебрегала тобой, и это правда несправедливо с моей стороны.

Иногда ее зрелость шокирует даже меня. У меня нет ощущения, что я сижу здесь с восемнадцатилетней девушкой.

— И ты меня. Мне не следовало давить на тебя прошлой ночью.

Мы обмениваемся улыбками, и я протягиваю ей через стол маленькую подарочную коробочку. Ее глаза сужаются от любопытства.

— Что это?

— Это подарок по случаю окончания твоих экзаменов. — Я наблюдаю, как она открывает темно-синюю коробочку. Ее глаза загораются, когда она достает крошечный шарм и подносит его к свету.

— Это ручка, — заявляет она, не переставая улыбаться. — Я его обожаю. — Ее пальцы аккуратно прикрепляют шарм к браслету рядом с остальными, а затем она обходит стол и садится ко мне на колени, обвивая руками мою шею. — Я люблю тебя.

— Ты на вкус, как кетчуп, — констатирую я, коротко целуя ее, и она хлопает меня по руке и пытается отстраниться. — Но я все равно люблю тебя.

— Тебе просто необходимо было испортить этот момент, — резко говорит она. Ее глаза искрятся весельем. — Я больше не чувствую особого голода.

Я приподнимаю бедра.

— А я чувствую.

Ее улыбка становится шире, и ее губы возвращаются к моим.

— В спальню?

Мы оба замираем, когда в двери щелкает замок. Элоиза спрыгивает с моих колен, но уже слишком поздно. Дверь распахивается, ударяясь о стену.

Я стою перед ней, защищая ее от незваного гостя.

— Видите? — Я узнаю женский голос, это Сюзанна. — Я так и знала, что что-то происходит.

— Я на хрен убью тебя! — В мгновение ока отец Элоизы бросается на меня.

Твою ж мать.

Элоиза

Я кричу, когда мой отец хватает Айзека, и они оба врезаются в стол. Тарелки падают и разбиваются об пол, а вместе с ними и столовые приборы.

— Прекрати! — кричу я, когда мой отец поднимает руку и бьет Айзека кулаком в щеку. — ПАПА! ОСТАНОВИСЬ!

Айзек переворачивает их обоих, его лицо пылает от гнева. Я отворачиваюсь, когда он ударяет отца кулаком по голове.

Я не знаю, что мне делать.

Мистер Прайс-старший врывается в комнату, его грудь тяжело вздымается. Он хватает Айзека сзади за шею и отбрасывает его назад.

— Элли, уходи, — приказывает Айзек, но я не могу пошевелиться.

Мой отец снова бросается на Айзека. Я никогда в жизни не была так напугана.

Сюзанна стоит у двери, на ее лице самодовольная маска. Я не обращаю на нее внимания и обхожу двух мужчин, мистер Прайс делает то же самое.

— Прекратите драться! — Кричу я, но они меня совсем не слушают.

— Ты гребаный извращенец! — Орет мой отец, хватая Айзека за горло. — Это моя дочь!

Мистер Прайс хватает моего отца таким же удушающим приемом, каким не так давно держал своего сына, и мой отец ослабляет хватку на горле Айзека.

Не уверена, что происходит дальше. Все, что я вижу — это как Айзек начинает подниматься, его дыхание учащенное, а глаза дикие. Отец взмахивает рукой, Айзек вскрикивает и падает навзничь.

Сюзанна кричит. Мистер Прайс отпускает моего отца, и весь мой мир останавливается.

Мое сердце останавливается. У меня немеет голова. Я слышу крик. Кажется, это я, но не уверена.

Скорая помощь… нам нужна скорая помощь.

Чьи-то руки обхватывают меня сзади, когда я опускаюсь на колени рядом с мужчиной, которого люблю, и кладу ладони на кровоточащую рану на его животе. Кровь, теплая и сочащаяся, просачивается между моими пальцами.

Я чувствую, что парю. Я не в своем теле. Я вижу все это сверху.

Взгляд Айзека затуманивается, а его лицо бледнеет

Нет… нет… нет.

— Продолжай надавливать, — кричит мистер Прайс, и это эхом отдается у меня в голове снова и снова, пока я всем своим весом давлю на рану. Он поворачивается к моему отцу, который все еще держит в руке нож для разделки мяса. — Убирайся отсюда на хрен. — Мой отец стоит в шоке, не двигаясь, его широко раскрытые глаза смотрят на разыгравшуюся сцену. — УБИРАЙСЯ НА ХРЕН ОТСЮДА!

— Айзек, — кричу я, мое горло пересохло и болит. Его глаза встречаются с моими, комната кружится вокруг меня, смывая весь шум, все краски. Нет ничего, кроме него. Ничего. Потом они закрываются, его глаза, они закрываются, и моя окровавленная рука хлопает его по лицу. — Не спи! Не спи!

— Давай же, сынок, — кричит мистер Прайс, прикладывая полотенце к ране.

Нас отодвигают с дороги или скорее отдергивают. Я не сопротивляюсь; я просто стою, совсем как мой отец перед побегом, наблюдая за происходящим со слезами, катящимися по моему лицу.

Мистер Прайс притягивает меня к себе и крепко прижимает, пока мой мир рушится.

Люди в неоново-зеленой униформе разговаривают с Айзеком, работая над ним, перекладывая его на носилки после того, как они надели ему на лицо кислородную маску.

— Мы последуем за вами, — говорит им мистер Прайс и хватает мои ботинки и пальто, которые стоят у двери. Он накидывает мне на плечи пальто и застегивает его, пока я засовываю ноги в ботинки. — Пойдем, Элли.

Люди смотрят, как мы мчимся по больнице, пораженные кровью, покрывающей мои руки и лицо. Нас направляют в отделение интенсивной терапии, но один из сотрудников приказывает нам привести себя в порядок.

Только когда я вижу, как кровь стекает с моего лица и рук в канализацию, я понимаю, что только что произошло. Мое тело сгибается от боли и шока, а слезы текут по моему лицу непрерывной волной. Они не прекращаются, и дрожь усиливается.

Я обхватываю себя руками и мчусь обратно в холл на поиски мистера Прайса, надеясь, что у него уже есть ответы.

С Айзеком все в порядке? Он жив? Он не выглядел живым, когда его увозили.

Я не могла сказать, дышал ли он; я была вне себя.

Мистер Прайс меряет шагами коридор. Его глаза, покрасневшие и испуганные, останавливаются на мне.

— Ты помнишь, что я сказал тебе в машине?

Я быстро киваю.

— Ты все понимаешь?

Я киваю еще быстрее.

— С ним все в порядке?

— Он на операции.

При слове "операция" мои нервы выходят из-под контроля.

— Мне так жаль. — Я обнимаю старика за талию. — Мне так жаль. Я не хотела, чтобы это произошло. Я не… Я не могу… Я люблю его.

Он молча отстраняет меня от себя и ведет к ближайшему стулу.

Дежурная по этажу проводит нас в комнату ожидания, где мы сидим в тишине. Она предлагает нам выпить, но я ничего не хочу. Я не могу справиться со своим желудком, пока не узнаю, что с ним все в порядке.

Я тихо плачу, желая, чтобы пострадала я, а не он.

Почему мой отец это сделал? Он, блять, сумасшедший!

Кажется, что мы ждем годы, но на самом деле прошло всего полтора часа, прежде чем к нам выходит врач, чтобы поприветствовать нас. Он пожимает руку мистеру Прайсу, прежде чем посмотреть на нас обоих.

— Его состояние стабильно. К счастью, рана была не слишком глубокой и лишь слегка задела легкое. — О Боже. — Однако рана задела артерию. Он потерял довольно много крови, но мы его зашили. Сейчас ему делают переливание, и я не сомневаюсь, что он полностью поправится.

Мои глаза закрываются, когда меня охватывает облегчение. Я плюхаюсь на свое место, а мистер Прайс еще раз пожимает руку хирургу и горячо его благодарит.

— Когда мы сможем его увидеть? — Спрашиваю я. Моя губа дрожат.

— Когда он выйдет из реанимации и будет переведен в палату, мы зайдем за вами. Это займет еще несколько часов. Я бы посоветовал пойти домой и принять душ. — Он поворачивается к мистеру Прайсу. — Полиция, вероятно, захочет поговорить с теми, кто присутствовал при… несчастном случае.

— Конечно. — Он кивает, снова пожимая руку хирургу. — Мы будем рядом, когда понадобимся.

Мистер Прайс смотрит на меня и протягивает мне свой телефон.

— Позвони кому-нибудь, чтобы за тобой приехали. Иди домой.

Я качаю головой.

— Я никуда не уйду.

— Думаю, будет лучше, если ты уйдешь, Элли. Просто помни, что я сказал тебе в машине.

Я свирепо на него смотрю.

— Я никуда не уйду, и вы меня не заставите.

— Элли…

— Нет, — резко говорю я, качая головой и вытирая выступившие на глазах слезы. — Айзек не бросил бы меня, и я не оставлю его.

Его губы сжимаются в тонкую белую линию, хотя по этому поводу он хранит молчание.

— Как вы оба могли быть такими глупыми? — На этот раз я храню молчание. — Я знал… У меня было предчувствие… Я видел, как вы смотрели друг на друга, как вы реагировали друг на друга. Я не слепой. — Я продолжаю молчать, но его слова влияют на меня сильнее, чем он думает. — Теперь посмотри, где вы находитесь.

Я притягиваю голые ноги к груди и крепко сжимаю их.

— Он любит меня, а я люблю его.

— И эта любовь чуть не убила его, и из-за этой же любви он лишится своей чертовой лицензии.

Он прав. Я опускаю глаза на колени и сижу молча. Сейчас не время спорить или защищать наши отношения. Как я могу? Айзек чуть не погиб из-за меня.

Айзек

Мои веки подрагивают, пока глаза привыкают к свету. Я оглядываюсь по сторонам, рассматривая бежевые стены и потолки.

Поблизости пикает аппарат, а из-за пределов комнаты доносятся голоса.

Теплые и нежные пальцы скользят по моей ладони. Черт, у меня так пересохло во рту.

Я пытаюсь сесть, но боль пронзает меня насквозь. Ноет, жжет и покалывает, но это не невыносимо.

Моя память немного затуманена. Я помню ужин, Элли, ее очарование, но потом… Не совсем уверен. Обрывки воспоминаний возвращаются ко мне, но они не имеют смысла. Отец Элоизы, нож, кровь, Элли плачет и прижимает что-то к моему телу, что причиняет адскую боль.

— Привет. — Голос Элоизы доносится до меня сквозь туман в ушах. Я поворачиваю голову и смотрю на нее. Она выглядит ужасно. — Я так рада, что ты проснулся.

Чья-то рука сжимает мое другое плечо. Я поворачиваю голову в ту сторону и вижу своего отца. Он выглядит так же ужасно, как и Элли, если не хуже.

— Как ты себя чувствуешь?

Я моргаю и пытаюсь снова сесть, но они с Элли хватают меня за плечи.

— Пока нельзя, — тихо говорит Элли и проводит пальцами по моим волосам. Я двигаюсь навстречу ее прикосновениям, закрывая глаза и наслаждаясь ими. — Тебе пока не стоит двигаться.

— Что произошло? — Мой голос звучит хрипло и грубовато.

— Мы поговорим об этом через минуту. — Говорит папа, когда Элли подносит соломинку к моим губам. Я отпиваю холодной воды, на вкус как пепел. — Вызови медсестру.

Элли кивает и нажимает что-то на стене. По комнате разносится тихий звуковой сигнал, и через несколько секунд дверь открывается.

Женщина в белом проверяет мои показатели, задает множество вопросов, прежде чем дать мне еще воды и позвать врача.

Когда тот уходит, рассказывая мне о том дерьме, которое он сотворил с моим телом, чтобы поправить его, у моего отца наконец-то появляется достаточно времени, чтобы свалить на меня всю информацию.

Когда он говорит мне, что отец Элли пырнул меня ножом, все возвращается, а вместе с этим и мигрень. Элли нажимает на кнопку, чтобы ввести морфий, который поступает по трубке мне в руку. Мигрень проходит, боль притупляется, но вместе с ней и мои мысли.

— Полиция захочет поговорить с тобой, — мягко говорит мой папа. — Они уже говорили с нами. Насколько ты помнишь, ты споткнулся об одну из туфель Элли и врезался в стол. Это был несчастный случай. Мы все были там за ланчем, и все произошло быстро.

— Но это был не несчастный случай, — выплевываю я, удивляясь, какого хрена он защищает человека, который чуть меня не убил.

— Это был несчастный случай, потому что, если это не так, то ты будешь нести ответственность за свой роман со школьницей.

Я издаю рычание.

— Это чушь собачья.

— Таким образом, ты сохранишь свою работу, твоя семья не будет опозорена, а Элоиза не потеряет свое место в Кембридже. Ваши отношения не только будут расследованы, но и ее экзаменационная работа, переданная тебе, будет списана как плохо оцененная из-за фаворитизма. Ей придется пересдавать историю и пересдавать экзамены, что отодвинет ее еще на год.

Я держу рот закрытым и киваю. Он прав. Может, меня и не арестуют из-за ее возраста, но обе наши жизни будут разрушены.

— Мистер Блэкберн ничего не скажет, потому что из-за того, что он сделал, его надолго упрячут за решетку. — Элли всхлипывает. Я слышу в ее сдавленном плаче чувство вины и сжимаю ее руку, чтобы успокоить. Это не ее вина. В том, что сделал ее отец, нет ее вины. Мой отец продолжает: — Что касается ваших отношений, то после сегодняшнего дня вы будете держаться подальше друг от друга. Элли поедет домой, будет готовиться к каникулам и вести себя так, будто все хорошо, прежде чем переехать в Кембридж, а ты останешься учителем, который не прикасается к другим гребаным школьницам.

Моя мигрень возвращается, когда я смотрю на отца.

— Это мое решение. Это решение Элли.

— И тогда вся наша сегодняшняя ложь окажется напрасной. — Шипит он, вцепившись в спинку кровати обеими руками. — Прямо сейчас, Айзек, ты нужен своей матери. То, что между вами с Элли, вероятно, ненадолго. Она молода и глупа, а ты старше и еще более глуп. Если ты продолжишь эту шараду, ты погубишь нас всех. Не только себя и Элли, но и меня тоже. На кону будет моя карьера. Твою мать отправят в дом престарелых, если я не получу свою пенсию. Ты этого хочешь? — Он не останавливается. Даже видя горе на моем лице, он не останавливается. — Если вы действительно любите друг друга, вы подождете несколько лет. — Он с отвращением смеется. — Я, честно говоря, не могу поверить, что мне приходится объяснять это своему тридцатилетнему сыну. Тебе следовало быть разумнее.

Он прав. Я должен был быть разумнее, но не был.

Элли тихо плачет рядом со мной. Знаю, что она тоже согласна с моим отцом.

— Ты можешь остаться, пока не закончится время для посещений, Элли, а потом поедешь домой.

Мы оба смотрим друг на друга. Я поднимаю руку и вытираю слезы с ее щек тыльной стороной пальцев. Она целует мою ладонь и закрывает глаза.

— Я пойду сейчас.

— Нет, — говорю я, крепко сжимая ее пальцы. — Не сейчас. Останься еще немного.

Когда она кивает, я чувствую, как меня охватывает облегчение. Но это ненадолго. Мое измученное тело отключается прежде, чем я успеваю это остановить.

Когда я просыпаюсь, ее уже нет, как и моего отца. Единственные люди в комнате — это два офицера в форме, ожидающие моего допроса.