Отвлечение

Глава 7

Айзек

Она изолирует себя. Последние две недели я уделял этому немного больше внимания, чем обычно, и не доволен своими открытиями. Она больше не сидит со своей обычной компанией. С каждым днем она улыбается все меньше и меньше, и, судя по разговорам, которые она ведет со своей подругой на моих уроках, она вообще не пьет алкоголь. Последнее приносит мне небольшое облегчение. По крайней мере, она не причиняет вреда своему телу и плоду.

— Мисс Блэкбёрн, не могли бы вы задержаться на минутку? «Мне нужно с вами поговорить», — говорю я Элоизе, когда она встает. Мои глаза сканируют её тело, особенно область вокруг живота. Ничего не видно, значит, ещё рано. Это при условии, что она решила оставить оккупанта.

Она выглядит нервной, когда идет к моему столу и терпеливо ждет, пока я закрою дверь за последним учеником. Конечно, некоторым из них любопытно, но они не задерживаются, слишком стремясь попасть на обед.

Я не трачу время впустую. Сразу показываю её прошлые работы и вопросительно приподнимаю бровь.

Кажется, она не понимает, о чём я говорю.

— Что-то не так, сэр?

— Твоя работа не закончена.

— Которая…?

Я быстро её прерываю, присаживаясь на угол своего стола и скрещивая руки на груди.

— Вся. Ты по-прежнему не ответила на первые вопросы, а у тебя было два шанса ответить на них, целых две недели. — Она морщится и открывает рот, чтобы извиниться, но я поднимаю руку, чтобы заставить её замолчать. — Ты умная девушка, я это знаю. Я просмотрел твои работы до того времени, когда оценки начали скатываться. — Она снова открывает рот, но тут же закрывает его, когда я продолжаю. — У меня такое чувство, что на этих занятиях ты не прилагаешь никаких усилий. Хочешь бросить этот предмет?

Её глаза расширяются от испуга.

— Нет… Нет! Это даже не вариант. Мне нужна высокая оценка.

— Сядь, — говорю я ей, указывая на парту напротив моего рабочего стола. Она так и делает, ставя свою сумку перед собой и обхватывая её руками. Я ставлю её в неловкое положение, что не входило в мои намерения. Чёрт. — Тогда в чём проблема? Задания слишком сложные? Мы проходим материал в классе, у тебя есть конспекты…

Она сглатывает и втягивает в рот свои пухлые, идеальной формы губы. Я смотрю, как они возвращаются на место, блестя от влаги, у меня пересыхает во рту. Я немедленно стряхиваю это с себя и хватаюсь за свои мысли, предшествовавшие её соблазнительному на вид движению.

— Честно говоря, не так уж и сложно. Просто… — Я смотрю, как она ударяется лбом о сумку, а её рыжие волосы рассыпаются по плечам и шее от сильного движения. — Я так боюсь потерпеть неудачу, что всё время забываю даже попытаться.

Чего?

— Чего?

— Всё сложно. Могу я просто пообещать, что буду стараться лучше и… — Она указывает на дверь. — Пойду с миром.

— Нет. — Она вскидывает голову, а её рот открывается от моего отказа. — Ты можешь закончить свою работу прямо сейчас под моим присмотром, а потом сможешь идти.

Она сужает глаза от гнева, шок прошел, и на его месте появилось раздражение.

— Сейчас время обеда.

— А я и не заметил, — саркастически замечаю я и обхожу свой стол. — У тебя есть два варианта: будешь выполнять несделанную работу прямо сейчас и во время обеда до конца недели, или покидаешь мой класс навсегда.

— Это несправедливо!

— Это твой единственный шанс. Я, как и ты, жертвую своим обеденным часом.

Она закатывает глаза и бормочет:

— Как будто у вас есть другие дела.

— Тебе семнадцать, а не двенадцать. Наверняка ты уже знаешь, что учителя существуют не только в вашем присутствии. Разумеется, у меня есть дела поважнее, чем нянчиться с ребенком, который отказывается учиться.

Застонав от разочарования, она достает из сумки блокнот вместе с ручкой и раздраженно швыряет их на стол.

— Можно мне есть, пока я занимаюсь?

— Ради бога, — Достаю свою собственную работу и устраиваюсь поудобнее за своим столом. От запаха свежего хлеба и листьев салата у меня неприятно скручивает живот, а рот неудержимо наполняется слюной.

Элоиза самодовольно улыбается, разбрасывая свою работу по столу и разворачивая левой рукой фольгу, обернутую вокруг её обеда. Тот, кто приготовил его ей, должен быть богом или повелителем обедов. Чёрт, я не голоден.

Это хумус? Кто, блин, приносит морковные палочки и хумус?

Она пододвигает ко мне контейнер и кивает в его сторону. Я отказываюсь и не отрываю глаз от своей работы. Я не буду брать еду у беременного подростка, хотя она больше клюет, чем ест. Может, ей неловко есть в одиночестве. Женщины иногда могут быть странными по этому поводу.

Без дальнейших колебаний я беру половину её багета, и её губы подрагивают в тайной улыбке. Через несколько секунд она присоединяется ко мне, и в тишине мы оба наслаждаемся блаженным сэндвичем. Такой хрустящий и вкусный, ветчины не слишком много, вполне достаточно. Я едва сдерживаю стон удовольствия и абсолютного блаженства от вкусов, которые проносятся у меня на языке.

Элоиза

Это задание не такое сложное, как я думала. Все ответы есть в учебниках, которые были розданы на первом уроке. Предполагаю, что в течение года работа будет усложняться, но на данный момент я благодарна за легкость.

Мистер Прайс был прав, сказав, что на самом деле здесь нет неправильного ответа. Когда речь заходит об истории, есть только факты и мнения. Поскольку в нашем распоряжении Google, осталось совсем немного того, что еще не было исследовано.

Заканчиваю первый лист заданий, который я не сдала, всего за сорок пять минут. Не теряя ни секунды, кладу работу на стол и киваю, глядя на часы над дверью.

Он поднимает глаза: — Иди. Наслаждайся оставшейся частью своего дня.

— Вы тоже. — Бормочу я без чувств, потому что все еще раздражена тем, что пропустила из-за него свой обеденный перерыв.

— Спасибо за сэндвич.

— Рада, что вы не подавились, — отвечаю приторно сладким тоном и неторопливо выхожу из комнаты. В это же время его хриплый отрывистый смех звучит вокруг меня. У него приятный смех. Очень приятный смех.

Хейли, моя вечно преданная подруга, находит меня после отправки быстрого сообщения, и я удивляюсь, что улыбаюсь её обычному легкомысленному отношению. Она ни в коем случае не тупая, но временами, конечно, бывает довольно глупенькой. Думаю, что Бог случайно пропустил её, когда раздавал мозговую кнопку для логики.

— Дельфины — не рептилии?

Я смеюсь и качаю головой.

— Даже не буду париться и отвечать на то, что ты не потрудишься запомнить.

— Это закономерный вопрос. Я думала, все животные в океане — рептилии?

— Тогда как ты объяснишь змей?

Она ахает.

— Змеи — это рептилии?

Закрываю глаза и молюсь, чтобы кто-нибудь открыл шкафчик или дверь, о которую я могла бы стукнуться головой. Подобного не происходит. Обычно.

— Умоляю, пусть глупость не будет заразной.

Хейли надувает губы и толкает меня локтем.

— Ты говорила, я никогда не бываю глупой, только особенной.

— Ну, тогда я молюсь, чтобы твой вид особенности не был заразным.

Она фыркает, но тут же отвлекается на своего фаворита месяца. Я едва успеваю избежать тройничка, когда их сталкивающиеся тела падают в мою сторону. Неловко и мерзко. Я полностью за милые публичные проявления привязанности, которые занимаю значимую часть в отделе романтики, такие, которые заставляют вас чувствовать себя растекающимися и теплыми внутри. Просто не фанатка жевания лиц.

Чувствую похлопывание по плечу и сразу же улыбаюсь при виде Гаррета. Он крепко обнимает меня, и я вдыхаю аромат его, без сомнения, дорогого лосьона после бритья.

— Давно не виделись.

Кивнув, откидываюсь назад и смотрю в его темно-карие глаза.

— Да, была занята. Извини.

— Никаких проблем. Позволишь проводить тебя в класс английского? — Он отстраняется и протягивает руку. Быстро бросаю взгляд на Хейли и решаю оставить её и Райли там, где они есть. То есть у стены высасывающими лицо друг у другу.

После того как беру Гаррета за руку, мы идем на наш следующий урок, улыбаясь и болтая, как старые друзья.

— Сядешь со мной? — Шепчет он, ведя меня мимо моей обычной парты к своей в конце класса. Когда Хейли, наконец, приходит, то, похоже, не возражает застрять с Райли. За это я благодарна. Гаррет умный. Возможно, он даст мне списать.

Айзек

В настоящий момент в дом въезжают новые соседи. Мне следует предложить им помощь, но у меня слишком много дел. Школа хочет организовать вечеринку в честь Хэллоуина для учащихся старших классов, и, к сожалению, Кэтрин добровольно предложила мои услуги, не спросив меня. Я знаю, что это уловка, чтобы мы оба проводили больше времени вместе, особенно теперь, когда я сказал ей, что буду занят на следующей неделе во время обеда, чтобы помочь студентам с их работой. Это своего рода ложь, так как я помогаю только одной конкретной ученице.

Говоря об упомянутой ученице, думаю, я выяснил, кто отец этого нерожденного оккупанта, которого она носит. Я видел, как она и тот ученик шли рука об руку на свой следующий урок. Можно только надеяться, что если он узнает о её затруднительном положении, то поддержит её, что бы она ни решила. Сейчас слишком много матерей остаются одни с детьми, которых бросили их партнеры.

Будь это я, то, как бы сильно ни ненавидел ситуацию вечной привязанности к одной женщине, то не смог бы отказаться от своего ребенка. Это неправильно. Если это часть меня, то это моя ответственность.

Звук сообщения, приходящего на мой телефон, отрывает меня от моих мыслей. Это от Кэтрин, моей уж очень настойчивой коллеги.

Кэтрин: Когда мы сможем собраться вместе, чтобы начать подготовку к вечеринке?

Айзек: Поговорим завтра. Я помогаю переехать моим новым соседям.

Ложь так и продолжает вырываться. Какого черта со мной не так?

Мне нужно заняться сексом.

Если бы только у меня были настоящие друзья в городе, с которыми можно куда-нибудь пойти и выпить. И вот я вспомнил, как сильно ненавижу это место, потребность снова сбежать почти непреодолима.

Может быть, встречаться с Кэтрин будет не так уж и плохо. Возможно, я получу удовольствие, и если мы расстанемся, то будем вынуждены расстаться мирно ради того, чтобы работать вместе.

Я об это поразмыслю. В данный момент у меня слишком много дел, чтобы уделить этому должное внимание.

Стюарт подает мне кофе, выглядя таким же усталым, как и я. Благодарю его и сажусь за столик у окна. Мои глаза сканируют парковку снаружи, где студенты задерживаются у своих машин, ожидая прибытия своих друзей.

— Дети всю прошлую ночь не давали нам спать. Всю гребаную ночь, — ворчит Стюарт, снова протирая глаза. — Конечно, я люблю их, но, черт возьми, они могут быть ещё теми нарушителями спокойствия.

— Лучше уж ты, чем я. — Мои руки сжимают чашку с кофе, а тело расслабляется в мягком кресле. — Оно того стоит? Должно быть, так оно и есть, учитывая, что у людей, похоже, всегда рано или поздно появляются дети, несмотря на страшные истории.

Он кивает, его губы кривятся в улыбке.

— Конечно, стоит. Больше не представляю себе жизнь без них.

— Это ведь хорошо?

Его смех быстро переходит в зевок.

— Я бы никогда не пожелал, чтобы они исчезли.

Некоторое время мы сидим в тишине. Я пытаюсь представить, что я живу его жизнью, и, без сомнения, он представляет, что живет моей.

— Знаю, с тех пор как ты вернулся, мы по-настоящему не разговаривали, но я просто хочу, чтобы ты знал, как нам всем жаль слышать о Джудит. — Мои руки сжимают чашку при звуке имени моей матери. — Если я могу что-нибудь сделать, пожалуйста, дай мне знать. Джудит — удивительная женщина, и она была рядом со многими из нас на протяжении многих лет.

— Я ценю это. — Прочищаю горло и допиваю остатки своего кофе, прежде чем встать. — Я сегодня пропущу обед. У меня есть пара учеников, которых нужно немного воодушевить.

— Господи, ты, должно быть, очень целеустремленный, раз отказываешься от своего обеденного перерыва!

Да, наверное, так и есть.

— Все сложно. Поговорим позже.

— О… Кстати, Кэтрин спрашивала меня о тебе

Я останавливаюсь и смотрю на него через плечо.

— Что именно?

— Она просто пытается прощупать почву. Ты ей нравишься, она спросила, чувствуешь ли ты то же самое. Видимо, ты подаешь противоречивые сигналы.

Шумно выдыхаю и провожу пальцами по волосам, которые всё ещё слегка влажные после утреннего душа. Мне серьезно стоит подстричься. Мои светлые волосы, когда они длиннее двух дюймов, всегда начинают завиваться самыми детскими локонами.

— Я обдумываю это.

— И следовало бы. Она хорошая женщина. Временами немного властная, но страсть — это не плохо. — Он подмигивает и улыбается. Я качаю головой и ухожу.

Элоиза

Я ненавижу мистера Диплока. Ненавижу, ненавижу, ненавижу его! Почему он всегда усложняет мне жизнь? Это несправедливо. Я делаю работу, я внимательно слушаю… Так почему же он так сильно меня ненавидит?

А теперь у меня даже нет обеденного времени, чтобы расслабиться. Я должна пойти к мистеру Прайсу и сделать свою работу. Просто великолепно.

Почему именно я стала мишенью?

Еле волоча ноги, я вяло подхожу к его классу в конце коридора. У него внутри всё ещё есть несколько учеников, поэтому я жду у двери, пока они уйдут, прежде чем войти.

Мистер Прайс потягивается всем телом, протирая белую доску влажной тряпкой. Я прислоняюсь к стене внутри класса и жду, когда он заметит моё присутствие. Я не извращенка, ничего подобного, но его задница так хорошо смотрится в этих чёрных брюках. Такая круглая и упругая.

Он начинает насвистывать мелодию, которую я не узнаю, пока убирает с доски, а когда заканчивает, поворачивается к своему столу, поэтому по-прежнему не замечает моего присутствия. Я улыбаюсь, гадая, как бы мне заставить его подпрыгнуть, но потом решаю этого не делать, поскольку это, вероятно, только поставило бы ситуацию в неловкое положение.

Пока он приводит в порядок бумаги и книги на своем столе, я прочищаю горло и наблюдаю, как его испуганные глаза встречаются с моими, после чего очаровательная улыбка озаряет его лицо.

— Добрый день, мисс Блэкбёрн. — Мне нравится, когда он меня так называет. Не знаю почему, но от этого у меня слегка покалывает внизу живота. — Как ты сегодня?

— Раздражена, голодна и устала. — Отвечаю честно и прохожу к ближайшей к его столу парте, той самой, за которой сидела в прошлый раз.

— Поешь, поработай и взбодрись.

— Как работа над чем-либо сделает меня менее усталой и раздраженной?

Он пожимает плечами, снова улыбаясь. На это так приятно смотреть.

— Никак, но это прекратит твои стоны, и тогда мне не придется их слушать.

— Вы отстойный учитель, — ворчу я, вытаскивая свой блокнот и ожидая, когда он даст мне задание.

Он кладет листок на мой стол и постукивает по нему пальцем.

— Это, пожалуй, проще, чем вчерашнее.

— Так почему вы не дали мне его вчера, а вчерашнее сегодня?

Смерив меня взглядом, который ясно говорит «заткнись», он садится на свое место за столом и кладет ноги на поверхность, закидывая руки за голову и закрывая глаза.

Серьезно?

— Я не слышу звуков письма, — отмечает он, его глаза по-прежнему закрыты. Тут он не ошибается. Я слишком занята разглядыванием его носков. На нём странные носки. Один темно-синий, а другой черный. Я могу их видеть только потому, что его ноги расположены под таким углом, что брюки на дюйм сползли к коленям.

Когда он открывает глаза, чтобы выяснить в чём дело, то замечает, как я пялюсь. Его глаза прищуриваются на моем лице.

— Не у всех есть матери-горничные, знаешь ли.

Посмеиваясь, я пишу своё имя вверху листа и перечитываю первый вопрос, прежде чем выпустить шутку, которую сдерживала.

— Нет, но, по крайней мере, у меня есть чувство стиля.

— В этом городе нет такого понятия, как стиль. — Он натягивает брюки, пытаясь спрятать носки, но сдается и садится прямо, повернувшись ко мне лицом. — У вас на выбор только три магазина, но все они ужасны.

— Моя мама каждую неделю ездит в другой город. Не думаю, что хоть раз в жизни закупалась в этом городе. Не считая того раза, когда мне нужна была новая карта памяти, — я морщусь. — Вы знали, что единственное место в городе, где продаются карты памяти — это тот странный магазинчик на углу Лорел Авеню?

Его брови доходят до линии роста волос, и он слегка наклоняется вперёд.

— Серьезно?

— Ага. Сейчас большинство людей просто заказывают что-то онлайн, но кто бы мог подумать, что в супермаркете есть карты памяти.

— Это нелепо. Плюс тот магазин на углу Лорел… как он называется?

Я задумчиво поднимаю глаза к потолку. Я знаю его… Уверена, что знаю.

— «Уголок Бастиана»?

— Точно. — Он пренебрежительно морщит нос. — Парень, которому он принадлежит…

— Бастиан.

— Верно, он такой…

— Жуткий? — Заканчиваю я, и он смеется, после чего кивает. — Да, со мной ходила Хейли, он пригласил её на свидание. Как по мне, ему за пятьдесят.

Мистер Прайс качает головой, внезапно становясь похожим на мальчишку и слегка взволнованным.

— Нет, ему должно быть больше. Когда я был в твоем возрасте, у него были седые волосы.

— И он не мёртв? Разве тогда ему не должно быть, по меньшей мере, восемьдесят?

У него отвисает челюсть.

— Я не настолько старше! Это было всего двенадцать лет назад.

— А, когда я была ещё в подгузниках, — шучу я задумчивым тоном. — Вот это были деньки.

— В пять лет ты по-прежнему была в подгузниках?

Я вздыхаю над собственным идиотизмом.

— Что ж, здесь я сама себя подставила. — Чтобы скрыть свои розовые щёки, я хватаю сумку и достаю свой обед. — Хотите половину? — Он качает головой, но я точно знаю, что хочет. Никто не может устоять перед моими потрясающими сэндвичами, особенно после того, как уже их попробовал. — Какая жалось. Я приготовила два, на всякий случай… — Поднимаю завернутый в фольгу восьмидюймовый багет и улыбаюсь, когда его выхватывают у меня из рук. — Не за что.

Он лишь отвечает стоном при первом укусе. Я улыбаюсь в свой листок и снова прикладываю ручку к бумаге, чувствуя удовлетворение от того, что доставила ему удовольствие.

Я уже давно не чувствовала себя такой счастливой. Хотя в ту секунду, когда прозвенел звонок, и я вышла из класса, моё хорошее настроение улетучилось.

— Думаю, у меня депрессия, — говорю я отцу, когда он возвращается домой после утомительного рабочего дня.

Он останавливается с инструментами в руках и сумкой через плечо. Я наблюдаю, как дверь за ним закрывается сама по себе, а затем опускаю взгляд на свои ботинки, чтобы скрыть смущение в глазах.

— Почему ты так думаешь? На мой взгляд, с тобой всё в порядке.

— Просто… чувствую себя подавленной. Ничто больше не заставляет меня смеяться, ничто не делает меня счастливой.

Он бросает свои вещи на пол и наклоняется вперед, чтобы поцеловать меня в макушку.

— У тебя месячные?

— О боже! — Я кривлюсь и отступаю назад. — Почему всё должно быть связано с месячными? Может быть, у меня правда депрессия.

— Хорошо, — он вздыхает и наклоняет голову. — Что я могу сделать?

У меня падает челюсть.

— Ты серьезно? Ты мой папа! Ты взрослый! Ты тот, кто должен сказать мне, что делать! — Он открывает и закрывает рот, пытаясь придумать, что сказать. — Забудь. Забудь, что я сказала.

— Знаешь, было бы здорово, если бы я мог однажды прийти домой и для разнообразия увидеть улыбающееся лицо, — кричит он, пока я топаю вверх по лестнице.

— И было бы здорово, если бы мой дом для разнообразия стал счастливым! — кричу я в ответ и хлопаю дверью своей спальни, эффективно завершая разговор.

Текут слёзы разочарования, но я останавливаю их после первых трех капель. Это бесполезные слёзы, от которых мне будет только хуже.

Элоиза: Не хочешь улизнуть из дома?

Хейли: Ещё спрашиваешь? Встречаемся у церкви через пять минут?

Элоиза: Захвати бутылку чего-нибудь покрепче.

Хейли: Все, что у меня есть — это бутылка Джека, оставшаяся с прошлых выходных.

Элоиза: Круто!:D Я уже в пути.

Запираю дверь своей спальни и выключаю свет. Сомневаюсь, что мой отец будет меня сейчас беспокоить. Если он дуется, то так же сильно, как и я. Его гордость не позволит ему сказать, что он сожалеет, и будь я проклята, если собираюсь извиниться перед ним.

За моим окном есть карниз, который ведет в оранжерею. Хватаю сумку и быстро выбираюсь наружу. Мой топ цепляется за угол и слегка рвется, когда я падаю на выступ.

Вот же ж.

Он один из любимых.

Выкинув из головы злость на собственный идиотизм, я осторожно пробираюсь к углу карниза, где его удерживает от земли деревянная колонна, следя за тем, чтобы мои ноги не ступали по плиткам, чтобы ничего не сместить.

Верно, я уже делала это раньше. Смогу сделать и снова.

Делаю глубокий вдох, приседаю и соскальзываю с края так, что только моя верхняя половина цепляется за плитки, а нижняя болтается, пока мои ноги пытаются нащупать колонну. Когда они соприкасаются, мое сердце выравнивает свой ритм, дав мне достаточно времени и смелости, чтобы опуститься ещё ниже и обхватить бедрами узкую древесину.

Последним движением и с дрожащими руками я сдвигаю себя ещё дальше к краю, используя ноги как якорь для дерева, за выступ держатся только пальцы.

Выдыхаю и, наконец, отпускаю одну ногу, чтобы нащупать ею ограждение веранды.

Когда благополучно оказываюсь на земле, то моё облегчение невообразимо. Какого черта я снова это делаю?

Да кого это волнует, время напиться и забыть обо всём.