Память гарпии (СИ)

Глава 18. Химера

«Ты пируешь на похоронах, о демон горя!»

Тоха приглушил мотор, и лодка повисла над бездной среди астероидов, чуть покачиваясь от ветра. В Бытом здесь находилось ярко-красное здание выставки. Алтай и Набат уже прибыли — перескакивая с одного обломка тверди на другой, они исследовали музей.

Орфин наблюдал за их размытыми фигурами, переключая внимание между Бытым и Пургой и пытаясь понять, как старший зрячий использует синергию. Тоха скрестил руки и нетерпеливо постукивал ногой, поминутно спрашивая «Ну как?» Наконец Алтай призывно махнул рукой. Инженер снова переключил передачу и, маневрируя между камнями, начал спускаться.

Орфин внимательно осматривал Бытое, пытаясь не чувствовать себя бесполезным. Они проплыли через зал с винтажными машинами, погрузились в его пол и оказались в кромешно-темном архиве, где хранились полузабытые экспонаты.

Лодку тряхнуло — это на нее приземлился Набат.

— Ну, смотри, — зрячий положил тяжелую ладонь на плечо Тохе, и глаза парня подернулись желтой дымкой и засветились.

Ступая по лодке, он осматривал одну полку за другой в поисках подходящего двигателя. Легкое сияние глаз позволяло разглядеть предметы, несмотря на темноту, царившую в Бытом. Набат шагал след в след, поддерживая синергию.

«Как у них все продумано и слаженно, — подумал Орфин. — Не испортить бы. Но я ведь хочу научиться… И кажется, сейчас хороший момент».

Вдруг что-то влажное коснулось его груди. Он перекинулся в Пургу, но сперва ничего не увидел. Огляделся. Алтай балансировал на крупном обломке неподалеку, уткнув в него посох и читая книгу, которую он умудрялся держать и листать одной рукой. Двое других в ментальной сцепке медленно приближались к дальнему борту. Что-то снова чиркнуло Орфина — в этот раз сзади по локтю — как тяжелая горизонтальная капля дождя.

Он взмахнул рукой и почувствовал, как едва уловимая нить натянулась и порвалась. Порыв ветра сдернул с плеча тонкий невесомый лоскуток и развеял его пургой.

— Здесь… что-то есть, — пробормотал Орфин, сам не зная, хочет ли, чтоб его услышали.

Он провел пальцами по груди и нащупал чужеродное нечто — тонкую влажную леску. Зная где она, Орфин сумел различить слабый блеск паутины.

О, черт… Воображение тут же нарисовало жуткие картины.

Он проследил взглядом за редким блеском нитей и увидел, куда они ведут. В пустоте, полускрытая туманом пурги, висела фигура с двумя длинными тонкими ногами и огромным корпусом.

— Алтай! — громко позвал Орфин и указал на существо.

В тот же миг фигура качнулась, и нити, окружавшие призраков, вмиг затвердели. Орфин дернулся, разламывая ту, что прошла мимо груди, и еще пару незамеченных. Но новые свистели вокруг, наполняя воздух эфемерным блеском. Одна из них, тонкая, как игла, прошила Орфину низ живота, и он охнул от внезапной боли. Другая оцарапала щеку.

Он схватил нить, пронзившую насквозь, и морщась, разломил ее. Застрявший в животе обломок тут же растворился.

Мир звенел от бьющихся в порошок невидимых струн. Чудовище медленно надвигалось из тумана, насылая путы, норовя захватить и обездвижить.

Сквозь шум и ругань прорезались отдельные слова:

— Напитай нас… нас… Отдай… отдай… забывай!.. нам нужней…

Его голос звучал как чудовищное смешение мужского и женского, детского и взрослого — одновременно хриплый и визгливый, перемежающийся стонами и рычанием. Словно две глотки слились в одну. От него по загривку бежали мурашки.

— Что за хрень?!

Оно шагало по пустоте, неспешно и невесомо — паук, надвигающийся на жертву. Его тонкие липкие иглы пробили руку над локтем, затем бедро и ладонь. Орфин едва успевал разламывать их и вырываться из захвата, как его пытались сковать новые нити.

На короткое время, потонув в этом клаустрофическом ужасе, он напрочь забыл о спутниках. Его вырвал из забытья голос Алтая:

— Уходим!

— Нет! — крикнул Тоха. — Нет! Я копирую! Почти закончил!

— Сдурел?! Набат, обрывай!

Штурман молчал, с желчной решимостью оставаясь в Бытом. Орфин обернулся к Алтаю — его лицо искажали злость и отчаяние.

Их противник почти добрался до лодки. Та опасно кренилась на бок, из пары точечных пробоин в правом борту с шипением выходили струи пурги.

Сдвоенный голос существа звучал уже близко, но всё так же рвано.

— Наши… они наши… Отдай нашу память…

— Отвянь! — в сердцах крикнул Орфин.

Нужно было уравновесить плот — это лучшее, что он мог придумать. Бросил взгляд на Алтая — тот делал пассы посохом, нащупывая ветер. Куда он хотел прыгать? Разбить синергию спутников, напасть на тварь или вовсе сбежать? Орфин не взялся бы судить.

Он пытался пробиться сквозь полотно нитей к переднему борту, который поднимался всё выше с каждой секундой. Но паутина стала слишком плотной. Если б нашлось что-то потверже руки… Твою мать! Орфин выхватил нож — и дело пошло бодрее. Ему удавалось разбить десяток с каждым взмахом. Он добрался до штурвала и немного выровнял лодку своим весом.

— Наши! — завывало существо. — Воспоминания — наши! Добыча — наша! Хочешь на волю — забывай!

Тварь находилась в десятке метров от Орфина, и он наконец понял, из чего формировался странный силуэт. Это не огромный корпус на тонких ножках. Это два человека — мужчина и девочка, которая сидит у него на плечах. Их руки переплелись в болезненных объятьях, а лица слиплись одно с другим, щека ко лбу. В них читалось неестественное сходство, как у отца с дочерью. И бессмысленный голод в четырех глазах.

С какой-то животной хитростью двуединое существо повернулось к Тохе и Набату, хотя они были дальше от него, чем Орфин. Словно поняло, что именно их ждут остальные. Призраки дрогнули под шквалом его нитей.

По дуге над монстром пронесся Алтай, с размаху врезав посохом — удар пришелся по спине девочки. Свист нитей стих, но лишь на мгновенье. Усилий Алтая не хватало.

Орфин хотел было крутануть штурвал — может, удастся сбить существо бортом лодки или хотя бы переключить его внимание. Но в последний миг понял, что нельзя. Это ударило бы всех троих пассажиров о стену из натянутых нитей, и к тому же могло лишить Тоху контакта с его вожделенным прототипом, ведь в Бытом двигатель остался бы лежать неподвижно.

Проклятье!

— Хочешь воспоминаний?! — выкрикнул Орфин. Прозвучало надрывно.

При всей своей чудовищности это существо казалось ему болезненно-уязвимым. Словно все его травмы вывернуты наружу и кровоточат. Прежде чем сойти с ума и озвереть, это были люди — сперва живые, затем призраки. Такое безумие и беспамятство — наверное, самая страшная судьба в Пурге, похуже даже полного забвения.

Проще всего было бы оскорбить существо, ударить по слабому месту. Орфин так злился, что в голове вертелась целая сотня едких идей. Но… был и другой путь.

— Эй, папаша! Ты помнишь хотя бы имя дочери?! Помнишь день, когда она родилась?!

Взгляд четырех мутных глаз замер на нем.

— Отдай… нам!

— Думаешь, от моей памяти станет легче? Ты ищешь не там!

Орфин бросил короткий взгляд на Тоху и Набата. В руках инженера уже сформировался широкий металлический цилиндр с прорезями — должно быть, он скоро закончит. Нужно просто удержать внимание двуликого.

— Хочешь, я отдам воспоминание о своем ребенке? Думаешь, это заменит ее? — Орфин вошел в раж. — Нет! Но я скажу тебе, как вспомнить хотя бы ее лицо! Ты ведь и его забыл, так? Отпусти ее! Она не часть тебя! Отпусти — и сможешь ее увидеть!..

— Хватит… болтать! Ты сгинешь… Отдай… Ты знаешь… слова…

Он, и правда, знал их. Отчетливо помнил тот разговор в баре фантомов и то, как призрак за стойкой отрекался от памяти. «Пусть моя память о горах отныне служит мнемой…»

Впрочем, Орфин не собирался отдавать ему ни крупицы своей памяти. Считав упертость по его позе, двуликий снова повернулся к кочевникам.

Да гори оно огнем!

— Эй, извращенец! Может, ты сам и ее убил, а?! Не хотел отпускать дочурку! Хочешь вспомнить это?!

Существо взревело пронзительным диссонансом двух голосов. В грудь Орфина вонзилось разом три нити, и еще десяток просвистел вокруг. Он задохнулся от боли и упал бы, но теперь сами нити держали его на весу.

«Что я делаю?!»

— Наш! Гр-рязный… к-комок… пр-раха! Пойман — наш! Твою память — нам! Отдай!

Двуликий рывком переместился и выпустил новые нити, наращивая сеть-ловушку вокруг Орфина. Тот едва мог пошевелиться. Лишь мысленно молился, что кочевники успеют и как-нибудь… вытащат его из этой передряги!

— Ладно, уймись!.. Да отдам я воспоминание, сука! Прекрати стрелять! Если ты меня прикончишь — я ничего дать не смогу!

— Есть! — гаркнул вдруг Тоха.

Пора уходить. Орфин хотел было обернуться, но даже его голову удерживал частокол остекленевших струн. Единственное, что он мог — скосить глаза.

Его пробрало страхом. Он и не думал, ввязываясь в это дело, что ставки окажутся так высоки. Но что теперь? Он застрял в этой чертовой паутине, ранен, а кочевники получили то, за чем пришли. Ему вдруг с ужасающей ясностью увиделось, к чему всё идет. Даже если он чудом освободится, на прохудившейся лодке не хватит места, и им придется уйти — ничего личного, парень, просто ты чужак. Он дал им наводку, сам полез в капкан — что еще с него взять? Они такие же мертвецы, как все в Пурге — такие же выживальщики.

На периферии слуха раздался звон бьющихся нитей и выкрики. Алтай промелькнул над лодкой, снеся посохом хрусталь паутины и почти попав двуликому в сросшиеся головы. Он приземлился на каменный обломок и изготовился к новом прыжку.

На дальнем краю лодки сверкнуло движение. Белый шар размером с яблоко врезался твари между лиц и разбился ослепительным светом. Нити, проходившие сквозь Орфина, со звоном рассеялись. Он рухнул на дно лодки и на несколько секунд совсем потерял связь с реальностью. Когда зрение вернулось, он увидел, что Набат заводит мотор, а Тоха натирает ладони, выращивая между ними второй белый шар. Двуликая фигура оставалась всё дальше позади, и ее чудовищные крики глохли за шумом лодки.

Орфин лежал, не шевелясь, и чувствовал холод и сосущую пустоту. Тонкие раны в груди горели и пытались затянуться, но им неоткуда было взять на это мнему, кроме как из собственной памяти. Всё прочее он растратил. Даже собственное тело теперь предавало и тянуло из него крупицы души. Он не хотел забывать, но это было в природе теней — как для живых выдернуть руку из ведра со льдом. Физическая реакция.

В паре метров над ним возникла борода Набата.

— Ты больной на всю голову, — мрачно заметил он. Затем крикнул куда-то в небо: — Эй, Алтай! Давай-ка его к Насте!

Лодку тряхнуло, когда на нее приземлился бродяга. Он окинул Орфина суровым взглядом.

— Ты держись, ладно?

С этими словами он склонился, подхватил Орфина под мышки и взмыл по ветру.

Тот старался «держаться», правда… Но к моменту, когда они добрались до пристанища кочевников, раны давно затянулись. Физически ему стало от этого гораздо легче, остался только лёгкий озноб, но на сердце скребли кошки. Он понятия не имел, каких воспоминаний только что лишился и много ли их было. Его представления о собственной жизни стали еще более размытыми, а сам он на шаг приблизился к забвению. Эта мысль изводила его, когда он следовал за Алтаем в шатер загадочной Насти.

— Можно было и не гнаться, — сказал он с горькой досадой.

Бродяга промолчал; выглядел он удрученным. С чего бы это? Двигатель ведь добыли.

На секунду доверие снова покинуло Орфина. Что, если задача этой кочевницы — вовсе не вылечить его? Но он одернул себя: хватит мнительности. Не скатись в паранойю.

Они вошли под полог. Обстановка внутри шатра напоминала выцветшую сепию с фотографий позапрошлого века. Настя — та самая блондинка, которой все сторонились — сидела, зарывшись в подушках, лицом ко входу. На ее коленях лежала стопка бумаг, а в пальцах застыл карандаш. Она настороженно смотрела на вошедших.

Едва Алтай начал объяснять, в чем дело, как она отложила записи, плавно поднялась и указала Орфину на лежанку справа от входа. Он сел, и она опустилась напротив.

При первой встрече было не до того, но теперь Орфин разглядел ее внимательнее. Худое угловатое лицо с морщинкой между бровей и старомодная прическа в стиле Мерилин. В ее серой коже почти не осталось цвета, и Орфин мельком задался вопросом, сколько десятилетий она уже странствует по Пурге?

Алтай оставил их наедине.

— Орфин, да? — начала женщина таким тоном, словно извинялась. Она открыла ладонь и слегка протянула вперед. — Не бойся. Ты знаешь, кто я, да? Как будешь готов, клади руку, и я передам тебе немного мнемы.

— Первый раз кто-то настолько тактичен.

Пожалуй, эта церемонность только нагнетала обстановку. Орфин решил не разыгрывать драму и просто взял ловчую за руку. Чувство было… двоякое. Сперва пронизывающее внимание, как ледяные пальцы — Настя заглянула ему в душу. Он на миг оцепенел, как в Приюте, когда имел дело с Геласием. Но затем на смену парализующему холоду пришло покалывающее тепло, с которым мнема проникала в призрачный организм. Он хотел бы раствориться в этом чувстве, но саднящая горечь не отпускала.

— Вижу, тебе досталось, — прошептала Настя с искренним сочувствием.

Орфин напрягся.

— Ты что, читаешь память?

— Не в том смысле. Но я вижу рваные края. Кто-то сделал это… намерено.

Орфин неохотно кивнул.

— Я всякий раз… чувствую вину за свою касту, когда вижу такое.

Через несколько минут ощущение пошло на спад, и кочевница мягко сказала: «Отпускай». Он убрал руку.

— Спасибо.

— Я понимаю, о чем ты переживаешь, — печально добавила ловчая, когда он поднялся и уже почти вышел из шатра. — Но, насколько я могу судить, сейчас ты потерял немного.

— Немного души?

Она молчала. Орфин болезненно поморщился и, поддавшись внезапной злости, резко обернулся к ней.

— Ты-то можешь забрать сколько хочешь у кого угодно.

На секунду повисла пауза. Они тяжело смотрели друг другу в лица. Орфин закрыл глаза от стыда.

— Прошу прощения.

Он отдернул полог и шагнул наружу.

— Постой!

— Я не должен был этого говорить. Извини. Беспочвенное обвинение.

— Может быть. Но мне точно стоило убедиться, что ты не голодаешь, когда ты к нам присоединился. Послушай, — она вышла следом за ним под серое ветреное небо. — Ты зря думаешь, что пиратам легко живется в Пурге. На первых порах почти все обречены, потому что никто не станет помогать проклятому упырю, даже если он только что перешел. Его предпочтут прикончить, чтобы в будущем не создавал проблем.

Орфин нахмурился.

— Но при этом… ни одно сообщество не обходится без вас? Вы слишком опасны и слишком полезны.

— Да. Я просто хотела сказать, что нет более счастливых каст. У всех свои проблемы и свои преимущества. Ты, как штурман, ближе всех к жизни, и тебе проще поддерживать в себе ее биение. Память… ее можно растратить в считанные дни, но можно растянуть на века. Если только сохранишь искру. Понимаешь, о чем я? — она сделала паузу, всмотрелась ему в лицо.

Он неопределенно кивнул.

— Мне однажды удалось защититься от ловчего через Бытое. Но не надолго.

Она опустила взгляд.

— Мы не все такие уроды.

— Я понимаю. Не бери в голову. В любом случае, я рад с тобой познакомиться. Уж думал, тут ни у кого нет обычных имен.

— Это потому что их быстро забывают. Но вообще «Настя» это тоже… шуточка. Так-то они прозвали меня Анестезия, — она усмехнулась.

Тоха и Набат добрались до доков только на следующий вечер, поскольку лодка совсем сдала. Тоха, как мог, подправил ее в пути, частично заделал прорехи в обшивке, но на этом кончилась и его мнема. Так что, вернувшись, он первым делом наведался к Анестезии, а затем сразу исчез в дирижабле.

Поднялась суета. Кто-то собирал вещи, предвкушая скорое отбытие, кто-то жаждал услышать подробности их вылазки. Орфин, взяв на себя роль барда, в красках и с домыслами пересказывал приключение.

Второе голосование проводить не стали: и так было ясно, что Орфин теперь свой. Кочевники прониклись к нему и приняли с теплом и радушием.

Только одного пока не удалось расположить к себе. Набат оставался едким и нелюдимым, и слушать цветистые пересказы ему явно не хотелось.

Приметив бородатого призрака между шатров, Орфин нагнал его и неловко поздоровался.

— Хотел спросить… Часто встречаются подобные твари? Как тот, сросшийся.

Набат смерил его взглядом.

— Нечасто. Но бывает.

— Слушай… — продолжил Орфин, не отставая. — Ты первый штурман, которого я встречаю. Можешь рассказать толком про нашу касту?

Набат наконец остановился и критично осмотрел собеседника.

— Чего уж, могу.

Больше всего Орфина интересовала синергия.

— Ты просто проводник, — пояснил Набат. — Переносишь силы партнёра в Бытое. В паре с крепчим можешь создать звук или ветер, подвинуть легкий предмет. Старые добрые полтергейсты — они отсюда. С пиратом можешь собирать с живых мнему — вернее, дать ему собирать. С инженерами — ты открываешь проход, а уж партнер, если достаточно умелый, сварганит слепок. С бродягами можно ходить путями живых, но… это редко заканчивается чем-то хорошим. Ну и, ясное дело, можешь просто поделиться зрением или слухом. Это похоже на совместный прыжок.

— Тоже требует взаимного доверия?

— Конечно.

— И как именно?..

— Касаешься партнера, тянешь за собой — приглашаешь в свое видение. Надо пробовать, с опытом поймешь.

Орфин задумчиво кивнул.

— Можно будет посмотреть, как вы с Настей охотитесь?

Набат вдруг усмехнулся.

— А ты уже видел.

— Когда?

Призрак присел на седой валун, закинул ногу на ногу, извлек из складок одежды трубку и закурил — дым серой пургой повалил из нее.

— Мы с тобой уже пересекались — на кладбище. Не помнишь?

Орфин отпрянул. Незадолго до смерти у него и впрямь пытались выманить память. Это было паршиво.

— Так это был ты?

— С компанией, ага, — на сумрачном лице Набата явственно читались насмешка и любопытство. — Впервые встречаю кого-то из вас, беспечных, здесь, — в хрипотце его голоса узнавался шорох рваной бумаги, который требовал «забыть». Вечность назад. — Забавно вышло.

— И часто вы таким промышляете? Грабите память живых.

— Что за упрек? Для живых пара воспоминаний — это не потеря.

— Пара ли? И смотря каких.

— Поэтому я и предлагаю всем самим выбрать, что забыть. Обычно среди гробов и рюмок людям многое хочется выкинуть из головы.

«И чем ты лучше Лукреция?» — подумал Орфин, но вслух говорить этого не стал.

— Значит, всегда, когда живые забывают — это дело рук призраков?

— Нет, конечно, — Набат зыркнул на него раздраженно. — В том и дело, что живые постоянно забывают. Чистят память, так сказать. Ты же мозгоправ — должен лучше меня знать, как это работает.

— А амнезии? — спросил Орфин, сам не зная, почему это так его взволновало.

Набат пожал плечами.

— Думаю, загадочные случаи, когда человек теряет память ни с того ни с сего, беспричинно — это работа призраков, да. Но всякие инсульты — это не к нам.

Орфин протяжно выдохнул и уставился в пустоту Пурги. Ну, и что лучше: доить память с мертвых, грабить живых или вовсе смириться с недолговечностью призрачного бытия?

Ему хотелось сказать «Одумайся! Живой без памяти — такой же мертвец, как облако пыли, что остается от развеянного призрака!» Но это было бы заносчивым морализаторством, рожденным из неведомой детской боли. Разумом Орфин понимал, что подход Набата рациональный и даже гуманный. Сдержанная охота на память живых — пожалуй, лучший способ выживания в Пурге.

— Прости, если мы забрали у тебя что-то ценное, — добавил Набат.