Память гарпии (СИ)

Глава 30. Демиург

«Глухой к мольбам и к воплям безразличный»

Вокруг скучные белые стены советского ЗАГСа, с безвкусными вензелями под потолком. У регистрационного стола стоит девушка, из чьих глаз Орфин смотрит на происходящее и чьи чувства для него как на ладони.

В первый миг его, как прежде, обдало этими горячими, интимно-личными эмоциями, но он легко сбросил их и стал сторонним наблюдателем.

Рита чувствовала себя загнанным зверем. Комната словно сжималась вокруг нее, и чертовски хотелось сбежать, но вместо этого она лишь дерганно поправляла декольте. Шею натирало кружевное ожерелье-чокер, которое она успела уже возненавидеть. Казалось, выбрав это украшение, она сама задушила свою волю.

Кольцо на пальце, подпись на бумаге. От нервов сужается угол обзора — кажется, что эти документы просто зависли в воздухе.

Следующие часы несутся чередой поднятых тостов и выпитых бокалов — точно гонка на опьянение.

Рита сделала большой глоток шампанского и уставилась на одного из гостей — молодого брюнета в серой жилетке.

— Теперь ты доволен, да? — спросила она с вызовом.

Новоиспеченный муж Риты держал ее под руку и неуверенно пытался тянуть в сторону, но она упрямо стояла на месте, вперив взгляд в гостя. Тот был до неприличия трезв.

— Конечно я доволен, — мягко улыбнулся он. — Вы — прекрасная пара, и я уверен, что для вас обоих сейчас начинается новый, гораздо более светлый период жизни. Ты переживаешь, это понятно. Но всё будет хорошо.

— А, я еще «спасибо» скажу, да?

Он нахмурился в притворном недоумении.

— Мы можем обсудить всё это на следующем сеансе, Рита. Сегодня твое внимание нужно твоему мужу.

Орфин остался в недоумении от этой сцены.

— Хочешь сказать, твое самое страшное воспоминание — это свадьба? — он от души засмеялся. — «Какой кошмар, мое платье не того белого оттенка!»

«Плевать мне было на платье…» — раздался мысленный ответ.

Одновременно с ним одна из стен зала подернулась мерцающей кровавой пленкой — мембраной, через которую Орфин мог шагнуть в другое, связанное, воспоминание.

— Н-да, я вижу, особенно к концу вечеринки, — хмыкнул он, заострив внимание на пятне от красного вина на груди.

Он подошел к мембране и коснулся упругой пружинистой поверхности. Пока что ее было не преодолеть. Он задумался, подбирая слова побольнее.

— Какая банальность. Как все бабы, мечтала, что свадьба станет твоим самым счастливым днем, да? Но сказки кончились. Нет бы радоваться тому, что имеешь!

Он чутьем услышал нераздавшийся задушенный всхлип, и кровавая пленка впереди натянулась и застыла, обратившись в тончайший лед. Легким ударом ладони Орфин разбил ее и шагнул в соседнюю клетку. Через секунду мембрана за спиной снова размягчилась и срослась, как ни в чем не бывало.

Веранда вечернего кафе, прохлада, переливчатый шум людских разговоров. Рита сидит за столиком с краю. Она пришла чуть раньше назначенного времени. Взгляд мечется: она сравнивает свое чёрное вечернее платье и туфли на шпильках с повседневной неброско-стильной одеждой окружающих и сжимает зубы. Даже спустя год жизни в Москве чувствует себя провинциалкой. Никто так не вырядился, она единственная на каблуках, как дура. Неделю назад Андрей назначил эту встречу, тем самым вынудив ее сдать билеты.

Звонок матери.

— Да, да, извини, я не приеду. Планы поменялись. Всё у меня налаживается, ясно! Никаких проблем, мам. Я отлично справляюсь, — она повесила трубку и еще раз взволнованно огляделась по сторонам.

Она не какая-то чувствительная барышня. Не станет сейчас заламывать руки, терзаясь, придет он или передумает. Не станет поминутно проверять телефон.

Но это было сильнее нее. И она заламывала руки и проверяла телефон, проклиная собственную слабость.

Наконец она увидела, как Андрей выворачивает из-за угла, и едва не подскочила из-за стола. Проклятье! Она отвернулась, потом снова нашла его взглядом и помахала рукой. Он ответил сдержанным, но приветливым жестом.

Он был чертовски хорош собой. И когда Рита позволяла себе расслабиться и помечтать, ей было так сладко уноситься в фантазии об их прикосновениях, игривых шутках или даже об уютной квартирке, где они могли бы жить вместе. Она одергивала себя и злилась на эти мысли, потому что они противоречили ее цели и приносили одну только боль. Ей нужен был совсем другой мужчина, состоятельный и глуповатый, который бы влюбился в нее и стал фундаментом, на котором она сможет построить будущее. Какой-нибудь менеджер со стабильным доходом, предсказуемой карьерой и без особых амбиций. Андрей всякий раз словно щелкал ее по носу, когда она пыталась низвести его до этой роли. Ей никогда не провести такого афериста, как он.

Иногда она видела в нем свое отражение, иногда мучительно завидовала ему. Она только мечтала об успехе, а он им уже обладал и ни с кем делиться не собирался. Например с гипотетической женой, м-да. Клиентки записывались к нему на месяц вперед. Это казалось Рите несправедливостью и жульничеством.

…Он уверенно двигался к ее столику, и взгляд скользил по его облику. Узкие серые брюки, джемпер тонкой вязки, красивыми складками собирающийся на поясе, неизменная щегольская стрижка.

Он остановился и указал кому-то на стул напротив Риты. Она с недоумением перевела взгляд на человека, который опустился туда. Только теперь она осознала, что этот мужичок всё время шел рядом с Андреем.

Для нее он был незнаком, но Орфин, наблюдавший воспоминание, сразу узнал недотепу, с которым Рита обменялась кольцами. Выходит, сейчас он попал в более раннее воспоминание.

У нее возникло склизкое ощущение подвоха, но Андрей тоже сел — между ней и незнакомцем — и обезоруживающе улыбнулся.

— Хочу познакомить тебя с моим хорошим приятелем.

Он наклонился к уху Риты и прошептал чуть виноватым тоном, от которого побежали мурашки: «Можешь быть с ним поласковее, пожалуйста? Это клиент… мне нужно доказать ему, что он может кому-то понравиться, понимаешь?»

Комок обиды вырос в горле, но Рита сдержала недовольство.

— Будешь мне должен, — ответила она так же шепотом, полусерьезно-полушуткой, и улыбнулась незадачливому клиенту Андрея.

Дальнейший разговор особо не запомнился — слова звучали унылым шумом. Рите было откровенно скучно с этим «приятелем», но присутствие рядом Андрея приободряло ее, одновременно вынуждая строить хорошую мину.

Единственным ярким ощущением, оставшимся в памяти, был нелепый парфюм, которым веяло от непрошеного кавалера. К концу вечера Рита уже задыхалась от этого мыльного запаха.

Постепенно образ веранды мерк, словно погружаясь в мутное ночное озеро со стоялой водой. Еще немного, и сцена начнется сызнова. Но Орфин разглядел темно-бордовую пелену, возникшую за спиной нежеланного жениха Риты, и приблизился к ней.

«Похоже, он подогнал тебе достойную партию, — насмешливо подумал он, направляя эту мысль в голову Риты. — Для себя он найдет девушку, которая хоть чего-то добилась, очевидно».

Этих слов хватило, чтоб ее сердце сжалось, и он смог разбить новую мембрану. В темноте-промежутке между воспоминаниями эхом звучал вопрос: «Зачем? Зачем ты делаешь это? Зачем? Это не ты, Орфин! Зачем?!»

— Ты сделала меня таким, — отрезал он, входя в новую камеру памяти.

Она оказалась пропитана чувством удушения. Еще толком не разглядев ничего, Орфин ожидал обнаружить сцену насилия, но ничего подобного. Вокруг открылась благопристойная гостиная с искусственным камином и широченным бежевым диваном. Стоя у окна, Рита глядела вниз на огни автотрасс и небоскребов. Мокрые спирали волос капали влагой на ее банный халат. Всё было пропитано комфортом, почти граничащим с роскошью. Но она задыхалась в этих стенах, и кулаки сжимались от бессильной злобы.

Через щель приоткрытого окна донесся шум промчавшихся внизу мотоциклов, и Рита проводила их голодным взглядом.

Щелчок — и воспоминание переключилось само собой. Вдруг заиграла агрессивная музыка в наушниках, и ветер ударил в лицо. Рита мчалась на мотоцикле по трассе, обгоняя автомобили. В крови бурлил адреналин, а сердце наполнялось клокочущим восторгом свободы. Внезапно одна из машин дернула в другой ряд, прямо перед Ритой. Тело окатило жаром, но она успела выкрутить руль и уйти от столкновения. Из горла вырвался улюлюкающий вопль, и она прибавила газу, обгоняя обидчика.

Воспоминание зациклилось без «склейки». Она просто мчалась, кипя эйфорией, снова и снова уходила от фатального столкновения, ликовала и ускоряла обороты. На шестой раз Орфин прошептал ей за секунду до поворота руля: «Разбейся — и никто не будет плакать». Ей кольнуло сердце от этой мысли, и она не успела среагировать на машину. Крутанула руль в последний момент, но мотоцикл летел слишком быстро. Он на всей скорости впечатался в кузов машины, и Риту разорвало ослепляющей болью.

Разбив очередную мембрану, Орфин оказался в воспоминании о другой пронзительной боли. Оно начиналось с падения, с растянувшейся секунды беспомощного полета и страшного крика. А заканчивалось острой болью в затылке и кровавой чернотой. Мир схлопнулся, оставив только тьму, но из нее воспоминание родилось заново, начавшись в этот раз более размеренно.

Рита вместе с этим Андреем смеется, бродя под руку по какой-то заброшке. Поблизости почти нет фонарей, и путь приходится освещать телефонами. Но иногда их отключают, чтоб посмотреть на редкие звезды в московском небе.

— Вот здесь я играл в детстве… Так себе местечко, да?

— По тебе и не скажешь. Гимназия жизни?

Андрей рассмеялся.

— Может, и так, не знаю. У нас под домом была старенькая детская площадка, но нам с пацанами всегда казалось, что она для мелюзги. Мы же хотели быть крутыми и на спор лазали тут по стенам.

— И как, никто не убился?

— Ну, как сказать… Я сорвался, сломал ногу. После этого родители переехали из этого района, чтоб я больше тут не болтался. Хотя, может, они всяко собирались переехать, и это просто так совпало, не знаю.

— Что ж… Выходит, ты оказался недостаточно крутым? — Рита озорно сверкнула глазами, и Андрей пристыженно рассмеялся.

— Ну всё, зря я признался! Придется наверстать упущенное.

Рита сделала большой глоток вина из бутылки, которую несла в опущенной руке, держа за горлышко.

— Так где именно, говоришь, вы лазали?

Осматриваясь и вспоминая, Андрей проводил ее к частично возведенной стене, поверх которой не успели установить плиты. Вокруг опасно торчала ржавая арматура, а на стесанных бетонных блоках желтел лишайник. Тем не менее Андрей нашел ступенчатую часть кладки, позволявшую забраться наверх.

Не ожидая дальнейших объяснений, Рита ухмыльнулась и полезла на стену.

Воспоминание о ее смерти, значит… И такое игриво-радостное. Необычный контраст.

Рита шла по стене, балансировала и смеялась.

— Никому ты не нужна, — сообщил Орфин, пробуя почву.

Она продолжила идти, но смеяться перестала.

— Какая нелепая ложь. Играл здесь в детстве? Что за чушь! Думаешь, это экстравагантное свидание? Как по мне, эта заброшка — отличное место, чтобы спрятать труп.

«Неправда…»

Но зерно недоверия и тревоги уже дало всходы, и «стенки» воспоминания затрещали от напряжения.

Взмахнув руками, точно собравшись взлететь, Рита потеряла равновесие и с коротким высоким вскриком сорвалась со стены. Шип арматуры пронзил ее череп, и воспоминание рассыпалось черной пылью. Мембраны лопнули, прорывая сразу три пути в соседние камеры. Орфин мог бы задержаться здесь, заставить ее умирать снова и снова. Но черт с ней, это уже не будоражило. Он обратил внимание на открывшиеся кадры прошлого.

Первый цеплялся за чувство падения и вел в тренировочный зал, где крутились в танце девушки. Второй был связан с безбашенным ребячеством и открывал дорогу в детство самой Риты, где она шестилетней девчонкой гоняла на велике под дождем. Наконец, третье касалось ее странного любовника и, кажется, очередной их ссоры. Последнее показалось Орфину наиболее болезненным и острым, поэтому он выбрал его и шагнул через мембрану.

«Хватит, пожалуйста, хватит! Уходи!»

— Я хотела попрощаться, — Рита протянула Андрею подарочную коробку. — Я не приду больше.

Мужчина поднял на нее обескураженный взгляд. Казалось, он будет умолять ее остаться, но вместо этого, приняв подарок, он хрипловато сказал:

— Я… понимаю.

Орфин видел, как он переигрывает, но Рита велась на эти манипуляции, и от этого делалось по-черному смешно.

Девушка закусила губу, мучаясь внезапным чувством вины. Андрей открыл крышку подарка.

— Чашка, — сказал он так горько, как будто уже видел десятилетия одиноких вечеров с этой чашкой и бутылками коньяка на столе. — Красивая, — он поднял взгляд на Риту, делая непонятным, к кому относилось последнее слово — к ней или к подарку.

Девушка стояла в дверях, не в силах выполнить свою угрозу и уйти.

Андрей пригласил ее внутрь. Они начали с чая, но быстро перешли пылким объятиям и поцелуям.

— …Ты же знаешь, я разведусь, если ты только попросишь.

— Не надо.

— Но почему? Я… хочу только тебя, — она зажмурилась, и все мембраны воспоминания болезненно натянулись.

Андрей взял ее за плечи и отстранил от себя.

— Почему ты делаешь это? — спросил он с холодным упреком. — Хотела бросить меня, а теперь такие признания? И как я могу связать с тобой жизнь?

Она готова была разрыдаться, но он поднялся с кресла, заставляя встать и ее, сидевшую у него на коленях. Скрестив руки, принялся ходить туда-сюда по кабинету.

«Гениально, — насмешливо подумал Орфин, наблюдая за этим парнем и проникаясь к нему мрачной солидарностью. Против Риты они явно играли на одной стороне.

— Он устраивал тебе скандалы, когда ты спала с законным муженьком? — спросил он со смешком.

«Он? — опешила Рита, вернее, ее бесплотный голос. — Так ты не узнаешь…»

— Так сложно усвоить, что я благополучно забыл Бытое?

Напряженное молчание Риты странно взволновало его, наводя на тревожное предположение.

— Хочешь сказать, что этот щегол — это?..

«Ты».

Орфин расхохотался.

— Погоди, серьезно? И все твои влажные мыслишки…

«Замолчи!»

— …обо мне? Хах! Что ж, приятно знать, что я был хорош!

«Нашел чем гордиться!»

— И правда. Соблазнить такую дурёху должно быть раз плюнуть.

Всё это было очень смешно, но только если не копать глубже.

— Итак, на чем мы остановились… — он огляделся, ища взглядом кровавую мембрану — путь в следующую камеру.

«Нет, пожалуйста! Убирайся! Оставь меня в покое наконец!»

— О, я еще не отыгрался.

«Что я должна сказать, чтоб ты ушел? Я… — голос ее мыслей горестно дрожал, — была влюблена в тебя по уши. Я последняя дура. Я не достойна тебя».

Он хмыкнул.

«Пожалуйста, Орфин, уйди! Что ещё ты хочешь услышать?! Что я всегда была чудовищем?»

— Да уймись ты, хватит умолять. Я ж тебя не мучаю прямо сейчас.

«Зачем еще ты здесь…»

Повинуясь странному томлению, он впустил в себя крупицу ее боли, позволил себе немного сочувствия. Эта горечь ощущалась правильной, как терпкость дорогого вина.

— Не хочешь, чтоб я продолжал, тогда сама покажи что-нибудь особенное.

До него донесся уголек ее паники.

«Как?..»

— Значит, не можешь? — он приблизился к новой мембране и провел по ней пальцами.

«Стой!.. не надо».

— Я жду. Удиви меня, и я оставлю тебя в покое.

Камера памяти дрогнула, смазывая образы и звуки, пуская ворох помех, как на старой пленке. Но смениться воспоминание не могло. Пленникам не удавалось выбраться из этой тюрьмы.

И всё же Орфин честно ждал, оставляя Рите шанс. Сцена с чашкой повторялась снова и снова, всякий раз с небольшими изменениями. И чем больше Орфин наблюдал за этим Андреем, тем менее приятно становилось ассоциировать себя с ним. Первая симпатия протухала, как мясо на жаре. Краткое самолюбование сменилось смутной брезгливостью и виной. Пытаясь отделаться от них, Орфин усомнился: а впрямь ли это он?

— Довольно, — бросил он Рите.

Используя прежний метод, он прошел через несколько мембран, бегло просматривая воспоминания.

"Когда-нибудь я и к этому привыкну, — сообщила Рита с горькой злостью. — Может, мне даже станет лестно, что ты тратишь время на мой личный ад".

— Времени у меня теперь… как бы не захлебнуться.

Наконец он отыскал доказательство. Эта камера памяти была наполнена ощущением могущества и вседозволенности, полета и ветра в крыльях. Он разглядел мужчину, которого Тис тащила в когтях и затем бросила на коряжистую почву у входа в Чертоги. Его лицо было старше, отмеченное печалью и страхом — но без сомнений это был тот же человек.

— Вот, значит, как. Я разбил тебе сердце, и ты решила прикончить половину некропилага? Хорошенькая месть, и, главное, по адресу!

«Всё было не так…»

— Неужели.

«Орфин, как ты не видишь? Ты повторяешь мои ошибки!»

— Потому что ты меня на это обрекла!

Камера памяти содрогнулась от ее боли.

«Я так хотела хоть немного загладить вину…»

Одна из мембран натянулась и разошлась сама собой без удара Орфина, словно приглашая войти. Ей всё-таки удалось перехватить управление? Освоиться в лабиринте собственных воспоминаний и оседлать ветра ассоциаций? Что ж, это достойно. Он поднял влажную алую вуаль и нырнул под нее.

Воспоминание оказалось самым свежим и детальным из всех. И оно было пропитано мучительным стыдом. Рита сидела в загробной лодке и лила слезы. Орфин не хотел пускать в себя эти чувства, но они резонировали с его собственными. Слишком долго он сам носил под сердцем вину.

— Я вот чего не понимаю, — проронил он, когда эпизод памяти померк. — Как из той сентиментальной профурсетки возникла гарпия? Можешь мне это объяснить?

«Всё менялось постепенно. Я верила Асфодели в начале. Но когда увидела, как она обходится с тенями, которых я привела… Я ведь не сразу стала таскать души в когтях. Когда она отправила меня за первым призраком — я подружилась с ним. Он пошел со мной по доброй воле. И то, как он смотрел…»

Мир вокруг них резко изменился, перенося в воспоминание, о котором говорила Рита. Глаза призрака, чье тело неумолимо превращалось в костяную корягу, пылали обидой и ненавистью.

«Я не хотела продолжать. Сопротивлялась и спорила с ней. Но она всякий раз заставляла. И в итоге… я просто перестала хоть что-то чувствовать. Все вокруг погибали. Мне стало плевать».

— Это не оправдывает твои зверства. Ты убивала куда больше, чем приказывала Асфодель. Ты получала удовольствие! Ты рассказываешь про безразличие, а я спросил про садизм.

«Наверное… это было во мне всегда. Как только пропало сочувствие, мне стало приятно мучить других. Ты здесь психолог, вот и объясни».

— Я здесь палач, — возразил он с горечью и ощутил пустоту.

Она не спорила, но и не умасливала его больше.

Воспоминание погрузилось в темноту и сменилось дождливой аллеей и разбитыми коленями. Рита бежала к станции электричек, но опоздала и теперь брела, пытаясь отдышаться, совсем одна, без куртки. Орфин ощутил холод капель и ночную свежесть парка. И вопреки всему ему вдруг захотелось укрыть Риту и хоть немного утешить ее. Он потянулся к ней и возник рядом — побрел нога в ногу, склонив голову, нахохлив плечи.

— Выходит, никаких проклятий? — задумчиво подытожил он. — Стать фамильяром — как напиться: получаешь волшебное оправдание для любых выходок. Но на самом деле есть только мы, наши эмоции и наши решения.

Рита не ответила, просто шагала справа от него. Дождь оседал росой в волосах. Орфин чувствовал душу этой женщины ближе, чем когда-либо, и это наполняло его щемящей тоской.

— И что же ты решишь? — спросила она смиренно после долгого молчания.

— А какой смысл? Асфодель сделает из меня, что ей угодно.

— Но ты же сам себе противоречишь. И говоришь моими словами — перекладываешь всё на хозяйку.

Он поджал губы и хмыкнул, мысленно соглашаясь: «Резонно».

— Ты права, Асфодель ни при чем. Я всегда был ублюдком.

— Неправда, — неожиданно пылко возразила Рита. — Ты был ранимым и заботливым…

— Или хотел, чтоб ты меня таким видела?

— Ты же ничего не помнишь. Откуда такие идеи?

— Мне достаточно было посмотреть на этого парня.

— Может, ты просто хочешь видеть в людях худшее?

— Серьезно? — возмутился Орфин. — Да он же верёвки из тебя вил!

— Ну, не знаю… Но давай о том, что помним мы оба. Твоя кода. Да ты был самым бескорыстным, кого я встречала!

— И куда меня это привело?

Снова стать тем Орфином, который гонялся за гарпией, тщетно пытаясь вернуть ей память? Тем, кто напрашивался на риск, лишь бы стать «своим» среди кочевников; давал обещания и от души пытался сдержать их. Тот призрак был живым — что за оксюморон. Память утекала из его рваных ран, заживляя их, но он всё рвался вперед, потому что остановиться значило умереть. Сердце свело болью от этих воспоминаний. Пройденный путь дался невероятно тяжело, и Орфин не хотел возвращаться на эту тропу. Не хотел снова разбиваться об эфемерную мечту, особенно теперь, когда на ее осуществление не осталось никаких шансов.

Не хотел снова рождаться. Но и оставаться в утробе безразличия теперь не мог, потому что стал задыхаться тут.

Чего ради бороться? Не думай об этом. Здесь нет конечной цели, важен только шаг. Жизнь всегда идет к одному печальному финалу, но это не мешает людям жить. Вот и ты живи.

Он вспомнил одно из данных обещаний — вытащить Тоху из древа. До Тохи он добраться пока что не мог. Зато…

— Рит, — позвал он. — Мне нужно, чтоб ты еще немного поборолась.

Она подняла на него совершенно горький взгляд. В нем не было страха, только боль. Она восприняла его слова как угрозу.

— Хватит, пожалуйста. Я ведь сделала, как ты сказал. Оставь меня… Прости меня…

— Нет, ты не поняла. Если ты хочешь, чтоб я дал отпор Асфодели — тебе придется составить мне компанию. Я не собираюсь сражаться с ней в одиночку.

— Но ведь…

— Мы должны вернуться в первое воспоминание, о твоей свадьбе. Можешь перенести нас туда?

— Но как это поможет?

— Считай, что это вход в твою клетку памяти. Вход и выход. Ты должна пережить заново ту ситуацию, но в этот раз вести себя иначе. Поступить так, как сейчас считаешь нужным, исправить ее, понимаешь?

Рита озадаченно опустила взгляд.

— Я… не хочу возвращаться туда. Нет там никакого выхода.

— Я понимаю, что это непросто, но…

— Как я могу изменить свое прошлое? Я помню то, что помню.

— Послушай… Этот Андрей, то есть я, был неправ. Разве без его… моего вмешательства ты связалась бы с подобным мужчиной? Это изначально был не твой выбор. Я поймал тебя в эту ловушку.

Она сжала губы.

— По-твоему, я никогда об этом не думала? — она помолчала. — Ладно, ты, конечно, не помнишь, но, черт возьми! Почему ты делал всё это?

— Потому что козел?

— Хватит. Это не причина.

Орфин прочистил горло.

— Какие-то проблемы с доверием. Вообще, похоже на контрзависимость — патологический страх привязанностей. Видимо, он хотел удержать тебя, но боялся слишком сблизиться. В любом случае, с такой кашей в голове он не имел права зваться чьим-то психологом, брать за это деньги и уж тем более — вот так играть чужими жизнями. То есть, я. Так что… прости. Я вел себя как последний ублюдок.

Она утерла навернувшуюся слезу.

— Выйди из моей головы.

— Но…

— Это слишком личное. Пожалуйста, мне нужно остаться одной.

Она звучала убедительно, и он хотел бы уступить, особенно после такой исповеди. Но разве хоть кому-то из призраков удавалось своими силами выбраться из древесной клетки? Впрочем, и с помощью Орфина — также никому.

— Выход всё равно через то воспоминание, — сказал он виновато. — Даже если ты просто хочешь меня выгнать, придется вернуться в него.

Она вдруг усмехнулась.

— То есть ты здесь тоже в ловушке? А… — ухмылка сползла с ее губ. — Ты же можешь и сам…

Да, он мог бы перебросить их в любое соседнее воспоминание, пробив через мембраны путь к нужному фрагменту памяти. Достаточно лишь уколоть Риту побольнее. Но делать этого он больше не хотел.

— Я не потащу тебя туда силой, — пообещал он.

Она нахмурилась, прислушиваясь к собственным ощущениям, и шепотом выругалась.

— Понимаешь, самой мне туда возвращаться так же больно. И я… ничего там не исправлю. Это была безвыходная ситуация, она не могла пойти хорошо!

— Ты могла просто отказать.

Он озвучил очевидный вариант, которым бы воспользовался сам для выхода из воспоминаний Риты. Но она лишь поджала губы.

— Ну да, и что? Все бы смотрели на меня, как на больную, судачили за спиной. Это было бы не менее отвратительно.

Орфин стряхнул капли с промокших волос, обдумывая ее слова. В голову закралась одна идея, и теперь он боролся со смущением. Одолев его, обернулся.

— Той свадьбы в принципе не должно было быть, я понял. Но… что насчет другой? Может, тебе нужно заменить в воспоминании не ответ, а парня? Так сказать… выходи за меня?

Она остановилась и приложила ладонь к глазам, закрывая их.

— Вау, — произнесла она хрипловато. — Это я запомню.

Она опустила руку.

— Даже не знаю, наверное, это щедро. Было бы. Раньше. Я… — она судорожно вдохнула и медленно выпустила воздух. Мембраны, окружавшие камеру, пошли трещинами. Рита выдавила улыбку. — Это бы сработало, если бы я могла поверить, что так всё и было. Но я… не могу.

— Я правда мог бы тогда…

— Не надо! — Рита вскинула руки, словно обороняясь. — Не смей! Не разбивай мне сердце еще раз.

— Но как нам тогда вывести тебя отсюда? — взорвался он.

Она уронила лоб в раскрытую ладонь.

— Если и есть выход… то через другое воспоминание. С этой проклятой свадьбы ничего не взять и ничего в ней не исправить. Эта… дверца только в одну сторону работает, ясно?

Орфин кивнул. Сравнение прозвучало для него удивительно точно. Более того, возможно, это именно та идея, которой ему не хватило, когда он пытался вызволить Тоху. Ох, как же давно это было.

— Но какое тогда? Ты чувствовала в каком-то из них «правильную дверь»?

Рита закусила губу и задумчиво кивнула.

— Отчасти.

Она опустила веки, и окружение смазалось, подобно акварельным разводам, и начало меняться. Вдвоем они текли по Ритиной памяти, и образы возникали и таяли вокруг них. Наконец они остановились на светлой улице перед широкими дверями училища. Юная Рита замерла подле них в нерешительности. Наконец боязливо подняла руку, надавила на ручку и потянула дверь на себя. Дверная щель засвистела чудовищным ветром, и не успел Орфин опомниться, как их обоих затянуло внутрь, в холодные земли Пурги.

Орфин очнулся посреди Чертогов, выжатый до нитки, словно пробежал кросс. Вид кровавых зарослей мгновенно испортил ему настроение. Подумать только, он ведь и думать забыл о той участи, которую Асфодель ему уготовала. Одно хорошо: демоницы не было поблизости — они вернулись в Пургу далеко от колодца. Только вот… и Риты он тоже не видел.

Орфин в тревоге осмотрелся и узнал среди цепня мерцающий вьюн, в который она обратилась. Сердце упало и тут же наполнилось злобой. Черт! Зачем он позволил себе снова на что-то надеяться!

Но неожиданно лозы начали шевелиться и… превращаться в Риту. Тонкие алые стебли срослись в органы и мышцы, нитки нервных волокон прикрепились к костям. И вот она снова была здесь, целая и невредимая, хоть и покрытая кровавой росой, будто пережила второе рождение.

— Тебе… — Орфин откашлялся. Говорить после столь интенсивного путешествия по чужой памяти оказалось трудно. — Ты как?

Она попыталась ответить, но голос тоже вернулся не сразу.

— Порядок, — наконец пробормотала она хрипло. Подняла на него осоловелый взгляд и несколько секунд разглядывала, словно не в силах поверить, что они правда снова на одной стороне. Стряхнув оцепенение, добавила: — Давай быстрей.

Она встала на ноги, пошатнувшись, и схватилась за коряжистую стену. Силы возвращались постепенно.

Вдвоем они спустились к наружной окантовке Чертогов — внешнему двору. На каждом шагу Орфин прислушивался к себе, опасаясь, не подглядывает ли Асфодель в его мысли. Но ничьего присутствия не ощущал. Должно быть, она снова отвлеклась на оранжерею у колодца.

— Удивительно, — вдруг пробормотала Рита. — Думала, они уплывут на ней.

Орфин проследил за ее взглядом и тоже уставился на пришвартованную лодку.

— Здесь были кочевники? — изумился он.

Рита кивнула.

— Я… — она усмехнулась одной половиной рта, — всё-таки нашла с Алтаем общий язык.

— Что с ним?..

— Я помогла ему освободить Мастера — их старшего инженера — и они вдвоем улетели. А взамен, похоже, оставили мне лодку. Или без нее просто быстрее?

— Вот уж не думал… — Орфин удивленно покачал головой. — Это ведь другая лодка, да?

— Да. Нашу забрали вместе с древом. Я объяснила, что там внутри призрак и… что зрячие смогут с ним общаться.

Орфин кивнул с робкой надеждой, что Набат разберется и сможет вытащить Тоху.

Они стояли у плота в нерешительности. Орфин вдруг понял, что Рита ждёт, когда он сам зайдет на борт.

— Мне не сбежать, ты же знаешь. Она меня теперь из-под земли достанет. Лети.

Рита горестно опустила голову.

— Прости… Я, то есть Тис, не должна была…

— Ладно, уже в прошлом.

— …Я не хочу плыть без тебя.

— Несмотря на всё, что…

— Прекрати. Мы оба знаем, сколько ты сделал для меня здесь, в Пурге! Впрямь вернул мне память и свободу… Я хочу хотя бы попытаться отплатить тебе тем же.

— Привести Асфодели ещё более ценного кандидата? — он хмыкнул. — Она меня не отпустит.

Рита сощурилась, и ее темные демонические глаза заискрили золотом.

— А мы не станем ее спрашивать. Хватит уже строить из нее несокрушимую богиню! Алтай подкинул пару идей о ее якобы-бессмертии. Она уязвима, если напасть одновременно и в Пурге, и в Бытом. А мы с тобой такое как раз можем.

— Ты что же предлагаешь — убить ее?

Рита коротко и резко кивнула.

— Это должно тебя освободить.

Он облизнул губы.

— По правде… Прежде чем она вонзила иглу, я и сам попытался. Если бы мы с тобой вошли тогда в синергию и ударили ее разом — могло бы получиться. Не убить, но по крайней мере ранить. Но в Чертогах… я почти не могу смотреть в Бытое. Здесь все покрыто цепнем, и мне через него не пробиться. Разве что на оазисах, но… — он хмыкнул, — едва ли нам настолько повезет. Не будет же она ждать удара прямо на одном из них.

Они задумались и начали набрасывать варианты. Вдвоем действуя из-за завесы, они могли бы нажать на курок или устроить отравление угарным газом. Но ни пистолетов, ни газопровода в заброшенной типографии не было. Обсуждать варианты убийства было довольно жутко, но вместе с тем захватывающе.

Встав на лодку, где он не касался древ, Орфин осмотрел Бытое. Темнела ночь, черные окна бойницами зияли в стенах, и лишь снаружи неровно мерцали фонари.

Наконец, у них сформировался план — фантастический, несбыточный. Чтоб поверить в него, приходилось обманывать самого себя. Притворяться, что у них есть шанс, в красках представлять успех. Сжечь еще кусочек сердца в пламени надежды, чтоб на этом топливе карабкаться дальше.