Песни трубадуров

Из слов согласной прямизны[96]

Сложу я песнь в канун весны.

Дни зелены,

В цветенье бор

И скаты гор,

И сладостного грома

Лесных стихир

И птичьих лир

Полн сумрак бурелома.

Весь бурелом — как звон струны;

Слова же мной огранены,[97]

До белизны

Их мыл и тер,

Чтоб сам Амор

Не мог найти излома;

Прям их ранжир,

Он командир,

Я в роли мажордома.

Но мажордом — что живодер,

Коль так устроил, чтоб позор

Узнал сеньор,

Чей стал мундир

Протерт до дыр,

Сам — как от костолома;

Впрямь, те больны,

В жару, грустны,

Кому любовь — истома.

Не томен, Дама, но хитер

Я и, что чей-то там партнер,

Плету узор:[98]

Проведай клир

Лихих проныр,

Что к вам душа влекома, —

Вам хоть бы хны,

А мне видны

Все ковы их приема.

Любой прием, хоть пышный пир,

Отвергну, ибо сердцем щир:

Вы мой кумир;

Разлучены

Мы, но верны —

И в душах нет надлома;

Слезится взор,

Но все остёр —

Мной в неге боль искома.

Иском, хоть я не из придир,

Мной в страсти благодатный мир

В любви я сир;

Стезя войны,

Измен, вины

От Каина ведома,

Но (чтя раздор),

Как в нас, с тех пор

Не знала страсть подъема.

О прелесть, будь вы дома,

Не как фразер

Арнаут в ваш двор

Придет стезей подъема.

Когда с вершинки[99]

Ольхи слетает лист,

Дрожат тростинки,

Крепчает ветра свист

И нем солист

Замерзнувшей лощинки —

Пред страстью чист

Я, справив ей поминки.

Морозом сжатый,

Спит дол; но, жар храня,

Амор-оратай

Обходит зеленя,

Согрев меня

Дохой, с кого-то снятой,

Теплей огня, —

Мой страж и мой вожатый.

Мир столь прекрасен,

Когда есть радость в нем,

Рассказчик басен

Злых — сам отравлен злом,

А я во всем

С судьбой своей согласен:

Ее прием

Мне люб и жребий ясен.

Флирт, столь удобный

Повесам, мне претит:

Льстец расторопный

С другими делит стыд;

Моей же вид

Подруги — камень пробный

Для волокит:

Средь дам ей нет подобной.

Было б и низко

Ждать от другой услад,

И много риска:

Сместится милой взгляд —

Лишусь наград;

Хоть всех возьми из списка

Потрембльский хват[100] —

Похожей нет и близко.

Ее устои

Тверды и мил каприз,

Вплоть до Савойи

Она — ценнейший приз,

Держусь я близ,

Лелея чувства, кои

Питал Парис

К Елене, житель Трои.[101]

Едва ль подсудна

Она молве людской;

Где многолюдно,

Все речи — к ней одной,

Наперебой;

Передает так скудно

Стих слабый мой

То, что в подруге чудно.

Песнь, к ней в покой

Влетев, внушай подспудно,

Как о такой

Петь Арнауту трудно.

Не Амор в моей власти, а[102]

Сам он властвует надо мной:

Радость, грусть, ум, дурь — все впрок

Тому, кто, как я, робеет,

Видя, что зла его кара;

Ходить дозором

Должен вслед за Амором

Всякий, кто ждет

Щедрот:

Будет нажива,

Коль страсть терпелива.

Страх сковал немотой уста,

Сердце ж мучится полнотой

Чувств — и то, о чем я молчок,

Переживая, лелеет;

Искать таких дам средь мара

Тщетно по норам

Тайным и по просторам:

Всякий расчет

Собьет

Та, что на диво

Нежна и красива.

Истинна она и верна,

Думать не хочу о другой;

Мысль же о ней — как кипяток:

Закат ли, или утреет[103] —

Сердце на грани развара;

Алкаю взором

Ее — она ж измором

Меня берет;

Но ждет

Сердце призыва,

Тем только и живо.

Тот безумен, чья речь текла

С целью сменить радость тоской.

У лжецов — обезумь их бог! —

Вряд ли язык подобреет:

Совет дадут — тотчас свара;

Покрыт позором

Амор, но, верю, в скором

Времени в ход

Пойдет

То, что нелживо

В природе порыва.

Пусть она меня вознесла,

Но молчу об усладе той;

Гортань, заперта на замок,

Ее омрачить не смеет;

Мучусь от знойного жара,

Справлюсь с которым

Тем же крепким затвором:

В том, что наш рот

Ведет

Себя крикливо, —

Причина разрыва.

Если бы мне помогла она,

Песням дав высокий настрой,

Я б немало сложить их мог;

Душа то никнет, то реет,

То дара ждет, то удара;

С ней ни потвором

Сладить нельзя, ни спором,

И все пойдет

Вразброд,

Косо и криво,

Коль Милость глумлива.

К Мьель-де-бен шлет[104]

Сей сплот

Слов и мотива

Арнаут учтиво.

Гну я слово и строгаю[105]

Ради звучности и лада,

Вдоль скоблю и поперек

Прежде, чем ему стать песней,

Позолоченной Амором,

Вдохновленной тою, в ком

Честь — мерило поведенья.

С каждым днем я ближе к раю

И достоин сей награды:

Весь я с головы до ног

Предан той, что всех прелестней

Хоть поют метели хором,

В сердце тает снежный ком,

Жар любви — мое спасенье.

Сотнями я возжигаю

В церкви свечи и лампады,

Чтоб послал удачу бог:

Получить куда чудесней

Право хоть следить за взором

Иль за светлым волоском,

Чем Люцерну[106] во владенье.

Так я сердце распаляю,

Что, боюсь, лишусь отрады,

Коль закон любви жесток.

Нет объятий бестелесней,

Чем у пут любви, которым

Отданы ростовщиком

И должник, и заведенье.[107]

Царством я пренебрегаю,

И тиары мне не надо,[108]

Ведь она, мой свет, мой рок,

Как ни было б чудно мне с ней,

Смерть поселит в сердце хвором,

Если поцелуй тайком

Не подарит до Крещенья.

От любви я погибаю,

Но не попрошу пощады;

Одинок слагатель строк;

Груз любви тяжеловесней

Всех ярем; и к разговорам:

Так, мол, к Даме был влеком

Тот из Монкли[109] — нет почтенья.

Стал Арнаут ветробором,[110]

Травит он борзых быком[111]

И плывет против теченья.

Слепую страсть, что в сердце входит,[112]

Не вырвет коготь, не отхватит бритва

Льстеца, который ложью губит душу;

Такого вздуть бы суковатой веткой,

Но, прячась даже от родного брата,

Я счастлив, в сад сбежав или под крышу.

Спешу я мыслью к ней под крышу,

Куда, мне на беду, никто не входит,

Где в каждом я найду врага — не брата;

Я трепещу, словно у горла бритва,

Дрожу, как школьник, ждущий порки веткой,

Так я боюсь, что отравлю ей душу.

Пускай она лишь плоть — не душу

Отдаст, меня пустив к себе под крышу!

Она сечет меня больней, чем веткой,

Я раб ее, который к ней не входит.

Как телу — омовение и бритва,

Я стану нужен ей. Что мне до брата!

Так даже мать родного брата[113]

Я не любил, могу открыть вам душу!

Пусть будет щель меж нас не толще бритвы,

Когда она уйдет к себе под крышу.

И пусть со мной любовь, что в сердце входит,

Играет, как рука со слабой веткой.

С тех пор как палка стала Веткой[114]

И дал Адам впервые брату брата,[115]

Любовь, которая мне в сердце входит,

Нежней не жгла ничью ни плоть, ни душу.

Вхожу на площадь иль к себе под крышу,

К ней сердцем близок я, как к коже бритва.

Тупа, хоть чисто бреет, бритва;

Я сросся сердцем с ней, как лыко с веткой;

Она подводит замок мой под крышу,

Так ни отца я не любил, ни брата.

Двойным блаженством рай наполнит душу

Любившему, как я, — коль в рай он входит.

Тому шлю песнь про бритву и про брата

(В честь той, что погоняет душу веткой),

Чья слава под любую крышу входит.