Песни трубадуров

Легко сирвенты я слагал,[117]

Но в них ни словом не солгал:

Я поделиться, чем богат,

До полденье последних рад,

Но если кто мне скажет: «Мало!»,

Будь это хоть кузен, хоть брат,

Тотчас даров лишу нахала.

Тверд мой рассудок, как кристалл,

Хоть и его поколебал

Лиможца с Ричардом разлад,[118]

Немало принеся утрат;

Чтоб на потомков зло не пало,

Пусть подчиниться поспешат[119]

Сегодня королю вассалы.

Гильем Гурдонский,[120] хоть звучал

Набат ваш выше всех похвал,

Я б вас любил сильней стократ,

Не подпиши вы тот трактат:

Теперь не избежать скандала —

Вас два виконта норовят

В него втянуть, ждут лишь сигнала.

Всю жизнь я только то и знал,

Что дрался, бился, фехтовал;

Везде, куда ни брошу взгляд,

Луг смят, двор выжжен, срублен сад

Вместо лесов — лесоповалы,

Враги — кто храбр, кто трусоват —

В войне со мною все удалы.

Я взялся ветхий арсенал

Баронов в новый сдать закал

И латки класть поверх заплат

На ржавую броню их лат

(Цепь Леонарда из металла

Была прочнейшего)[121] — на лад

Дела их не идут нимало.

Вот Таллейран,[122] бессилен, вял,

Пропал воинственный запал,

Стал лежебокою солдат —

В домашний кутаясь халат,

Он, как ломбардец, копит сало:[123]

Пусть за отрядом в бой отряд

Идут — он подождет финала.

Пока Байард мой не устал,[124]

Взлечу на перигорский вал,

Пробившись через сеть засад:[125]

Пуатевинца жирный зад

Узнает этой шпаги жало,

И будет остр на вкус салат,

Коль покрошить в мозги забрало.

Бароны! Бог не бросит чад

Своих в беде! Давно бы стало

Знать Ричарду, как невпопад

Ворона павой выступала.

Чтоб песни слагать без труда,[126]

Я ум и искусство запряг

И так отпустил повода,

Что легок сирвент моих шаг;

И граф, и король[127]

Находят в них столь

Чарующий лад,

Что все мне простят.

Король и граф Ричард вреда

Не видят во мне: коли так,

Нам мир ни к чему, господа,

Амбларт, Адемар,[128] я — ваш враг!

Мой форт, моя боль!

Тебе, вширь и вдоль

Исхоженный сад,

Осадой грозят.

Докажет, что войны — беда,

Славнейший из горе-вояк —

Желаю, чтоб чирей тогда

В глазу миротворца набряк:

Война — мой пароль!

Земную юдоль

Сраженья долят

Столетья подряд.

Неважно, четверг иль среда,[129]

И в небе какой зодиак,

И засуха иль холода, —

Жду битвы, как блага из благ:

В ней — доблести соль,

Все прочее — ноль

С ней рядом. Солдат

Не знает утрат.

Вся жизнь — боевая страда:

Походный разбить бивуак,

Стеной обнести города,

Добыть больше шлемов и шпаг —

Господь, не неволь

Ждать лучшей из доль:

Любовных услад

Мне слаще звон лат.

Детей моих гнать из гнезда

Задумал союз забияк;

Что им ни отдать — без стыда

Клевещут: Бертран-де из скряг;

Им только позволь —

Все съест эта моль.

Но хватам навряд

Удастся захват.

Ценя мою роль

В размирье, король

Признать будет рад

Моим майорат.

С тех пор как с Перигором договор[130][131]

Скрепили Вентадорн,[132] Комборн, Сегюр,

Но также и Турень, Гурдон, Монфор,

Стал горожанин боязлив и хмур[133] —

Так пусть, сирвентой дерзкою разбужен,

Услышит он, сидящий взаперти,

Что даже и Толедо мне не нужен,

Коль город от беды нет сил спасти.

О вы, Пюи-Гильем,[134] Гриньоль, Кларанс

И Сент-Астье, предоставляет нам

Фортуна для снисканья чести шанс —

Да и сеньору Ангулемцу[135] — там,

Где эн Каретник ныне без кареты,[136]

В кармане пусто, ждет его лишь срам:

По мне, чем быть лжекоролем полсвета,

Поместьем управляй, зато уж сам.

Когда б виконт, под чьей рукой Гасконь,[137]

Под чьей пятой Беарн и Гавардан,

Когда б все те, чье кредо: «Нас не тронь!» —

Безан, Бернард, де Дакс и де Марсан,

Встряхнулись, — сдержан мыслью об уроне,

Бесстрашный Граф не сунулся б в огонь,[138]

И, разве что спасая от погони,

Его бы здесь промчал пред войском конь.

Когда б Тайбург,[139] Тонне, Понс, Лузиньян

И Молеон хотели перемен,

Когда б сидел в Сиврэ не истукан,

Я помощи б искал у этих стен;

Пусть, приступив немедля к обороне,

Тот из Туара наш поддержит план —

И Граф тогда поступит, как в законе

Записано, что был от века дан.

Близ Пуатье, откуда невдали

Остров Бушар, Мирбо, Луден, Шинон,

В Клерво, средь поля, крепость возвели,[140]

Красив в которой каждый бастион.

Я слышал, Молодой Король спокоен,

Конец, боюсь однако, предрешен;

Ведь белый форт открыто так построен,

Что виден и с дороги в Матефлон.[141]

Такой же ли Филипп монарх и воин,[142]

Как Карл,[143] или в отца натурой он,[144]

Увидим по Тайферу, что достоин

Домена,[145] ибо им был признан трон:[146]

Их договор не может быть расстроен —

Прав «да» сменить на «нет» король лишен.

Я начинаю петь в негодованье,[147]

Узнав о низком Ричардовом плане:

Чтоб выполнить отцовское желанье,

Был Молодой Король, как на аркане,

Согласье брату на коронованье

Дать приведен!

Безвластен Генрих! Королевством дряни

Гордиться может трон!

О чем тут говорить, когда, заране

Согласный на любое подаянье,

Король живет на чьем-то содержанье,[148]

Причем в подобном упрекнуть изъяне

Не может сам Гильема, что в ристанье

Не побежден![149]

Кто подданными уличен в обмане,

Тот их любви лишен.

Пусть он, кому подвластны англичане,[150]

Не мнит, что и Ирландия в кармане;

Нормандия платить не станет дани,

И не пойдут анжуйцы на закланье,

И герцогом Гаскони и Бретани

Не станет он;

И в Пуату он лишь на расстоянье

Увидит бастион.

Представьте, н’Аламанда, я на грани[151]

Любви к злодею:[152] пусть он об охране

Подумает, ибо в его же стане

О нем молва идет как о тиране,

Купающем страну в кровавой бане —

Со всех сторон

Их окружает только поле брани

И тяжкий слышен стон.

Поскольку в куртуазном воспитанье

Граф Джауфре[153] взращен,

Уж лучше бы его отдаться длани[154] —

Не первым, жаль, рожден.

Пенье отныне заглушено плачем,[155]

Горе владеет душой и умом,

Лучший из смертных уходит: по нем,

По короле нашем слез мы не прячем.

Чей гибок был стан,

Чей лик был румян,

Кто бился и пел —

Лежит бездыхан.

Увы, зло из зол!

Я стал на колени:

О, пусть его тени

Приют будет дан

Средь райских полян,

Где бродит Святой Иоанн.

Тот, кто могилой до срока захвачен,

Мог куртуазности стать королем;

Юный, для юных вождем и отцом[156]

Был он, судьбою к тому предназначен.

Сталь шпаг и байдан,

Штандарт и колчан

Нетронутых стрел,

И плащ златоткан,

И новый камзол

Теперь во владенье

Лишь жалкого тленья;

Умолк звон стремян;

Все, чем осиян

Он был, — скроет смертный курган.

Дух благородства навеки утрачен,

Голос учтивый, пожалуйте-в-дом,

Замок богатый, любезный прием,

Всякий ущерб был им щедро оплачен.

Кто, к пиршеству зван,

Свой титул и сан

Забыв, с ним сидел,

Беседою пьян

Под пенье виол —

Про мрачные сени

Не помнил: мгновенье —

И, злом обуян,

Взял век-истукан

Того, в ком немыслим изъян.

Что б ни решил он, всегда был удачен

Выбор; надежно укрытый щитом,

Он применял фехтовальный прием

Так, что противник им был озадачен;

Гремя, барабан

Будил его стан;

Роландовых дел

Преемник[157] был рьян

В бою, как орел, —

Бесстрашен в сраженье,

Весь мир в изумленье

Поверг великан

От Нила до стран,

Где бьет в берега океан.

Траур безвременный ныне назначим;

Станет пусть песне преградою ком,

В горле стоящий; пусть взор, что на нем

Сосредоточен был, станет незрячим:

Ирландец, норманн,

Гиенна, Руан,

И Мена предел

Скорбят; горожан

И жителей сел

Разносятся пени

В Анжу и Турени;

И плач англичан

Летит сквозь туман,

И в скорби поник алеман.

Едва ль у датчан

Турнир будет дан:

На месте ристалищ — бурьян.

Дороже безан[158]

Иль горстка семян

Всех царств, если царский чекан

Страшнейшей из ран

На части раздран —

Скончался король христиан.

Я к стене не приперт,[159]

Хоть и разбит,

Взгляд мой, как прежде, горд,

Весел мой вид:

Длить не станет Ниорт[160]

Список обид —

Отнятый Аутафорт

Мне возвратит;

Пред графом виноват,

Ждал бед я и утрат,

Но поцелуем снят

Отныне тот разлад.

Клеветники мне мстят,

Хотят лишить наград,

Но их безвреден яд.

Лимузинцы плели

Хитрую ложь,[161]

Три паладина[162] и

Те, кто похож

На дам: перигорца три,

Ангулемцы тож,

Против меня они

Все были сплошь;

Все, с кем был заключен

Мною союз: Гастон,

Тот, в чьей власти Дижон,

Какой ни возьми барон,

Авиньонский Раймон,

Граф Бретонский — и он! —

Мне нанесли урон.

Лучше предавших те,

С кем враждовал,

Пусть лжедрузья себе

Не ждут похвал,

В старом монастыре[163]

Святой Марциал

Клятву сеньоров мне

Благословлял —

И что ж! К исходу дня

(Должно быть, тех кляня,

Чье слово — как броня)

Все предали меня,

В том только и виня,

Что, верность им храня,

Не в стачке с графом я.[164]

Если б граф ко мне стал

Добр как отец,

Бедам его б настал

Сразу конец:

Вплавлюсь сам, как металл,

В его венец,

Только б он море взял

За образец:

Все поглощает, но

Что ценно — то на дно,

А что не подошло —

На берег; если кто

Приобретет добро,

Пусть возместит его

Тем, что ему равно.

Мне именье отдав,

Весьма умно

Славный поступит граф,

Ибо оно

От баронских потрав

Терпит давно,

И проучить раззяв

Мне суждено.

Чести не потеряв,

Как прежде величав,

Меня вернет, позвав,

В любое время граф:

На зов примчусь стремглав —

Но лишь владельцем став

Эн Адемара прав.[165]

Не сердце — твердый сплав

В вас, Дама, коль, не вняв

Мольбам, ушли, сказав,

Что вам не до забав;

Оправлюсь я, лишь взяв

С вас поцелуем штраф,

Да видит бог, кто прав!

Спой, Папиоль,[166] слетав

К той, чей коварен нрав,

Как Адемар лукав,

Как я сдаюсь, устав.

Когда я вижу, как плывут,[167]

Пестрея средь листвы, знамена,

И слышу ржанье из загона

И звук виол, когда поют

Жонглеры, заходя в палатки, —

Труба и рог меня зовут

Запеть — пусть Ричардов редут

В сирвенте ищет недостатки.

Надеюсь, мои порыв поймут:

Мной почитаема корона

Того, кто с войском с Арагона

Пришел сюда на бранный труд;

Но в нем самом не все в порядке,

Он по натуре груб и лют,

Я выношу на общий суд

Его бесчестные повадки.

Я слышал, дал ему приют

Эн Эспаньоль во время оно —

И что ж: прогнал король барона

Из замка через пять минут;

Столь вероломные ухватки

Едва ли к славе приведут:

Будь тот при Кастеллоте крут,[168]

Король бежал бы без оглядки.

Мне рта приличья не заткнут,

Для правды дружба не препона:

Я от беарнского Гастона[169]

Узнал, что он еще и плут:

Взяв деньги[170] с тем, чтоб после схватки

Избавить рыцарей от пут,

Он, вместо выкупа, под спуд

Их положил, и взятки гладки.

Соврать жонглеры не дадут:

Звучала долго их кансона,

Ответного не слыша звона,[171]

А каждый был раздет-разут;

При них евреям под задатки

И Артюзет, придворный шут,

Был отдан — так себя ведут

Злодеи, что на деньги падки.

Пейре-жонглеру скорый суд

Он учинил — и та матрона

Из Фонтевро[172] за смелость тона

Вить стала из бедняги жгут;

Зря он снурок хранил в укладке,

Надеясь, что его спасут:

Увы, под новенький хомут

Пошли жонглеровы лошадки.[173]

Юн королек был, слаб и худ,

Когда Пейре Руис[174] у трона

Стоял, мрачнея от уклона

Его занятий и причуд:

Задатки были лишь в зачатке,

Но он невесел был, надут

И все зевал — откуда тут

Взять сил для предстоящей схватки?

Он каталонский низкий люд

По знаку своего патрона[175]

Сюда привел[176] — размер урона

В моих владеньях не сочтут;

Однако дух мой не в упадке,

Ведь тот, кого награды ждут

Там, в Пуатье,[177] — в сирвенте, тут,

Положен мною на лопатки.

Мотив несложен, строчки гладки,

Король с Наваррцем пусть споют[178]

Их на два голоса — пойдут

На пользу им мои нападки.

В нежный и новый сезон,[179]

В белом сиянии Пасхи,

В дни радости ежегодной,

Прекрасной и благородной,

Когда веселятся душой,

Цветущей и славной порой —

Вдыхаю я сладостный зной.

Праздник — но день превращен

В месяц, лишенный окраски,

Скорбный, пустой и холодный,

Ибо обет благородный

Был словно порыв ледяной;

Бесился бы, знай я, что мой —

Дуэ, но Камбрэ не со мной.[180]

Будет пускай ослеплен

Тот, кто боится развязки.

Злобе ль равняться бесплодной

С утратою благородной?

Но сравнивать сонный покой

С опасной и тяжкой войной

Сеньору Руи[181] не впервой.

Ни тел разрубленных он,

Ни в алой крови повязки

Не видел, жизни походной

Не ведал, не вел благородной

Армии под Руаном в бой,

И дрота не бросил герой

В щит вражеский мощной рукой.

Спор без урона сторон,

Без жаркой кровавой встряски,

Бессмысленный, безысходный,

Стал притчей неблагородной,

Все кончилось сном и едой;

А Юность без сечи лихой[182]

Становится жалкой трухой.

Король, ваш непрочен трон:

Живут по чужой указке

Жизор,[183] от дани свободный,

И Тур, досель благородный;

Кто выбор не сделает свой

Меж мирным житьем и борьбой,

Тот будет унижен судьбой.

Эн Да-и-Нет[184] мной прощен:

В битву идти без опаски —

Вот жребий, ему угодный;

Им явлен нрав, благородный:

Он стрелы одну за другой

Пускает — и замок любой

Берет, всех ведя за собой.

Филипп славит мир и покой,

Как трантезский отец святой.[185]

Да-и-Нет любит грозный бой

Больше, чем Алгейсы разбой.[186]

Споемте о пожаре и раздоре,[187]

Ведь Да-и-Нет свой обагрил кинжал;

С войной щедрей становится сеньор:

О роскоши забыв, король бездомный

Не предпочтет тарану пышный трон,

В палатках станет чище жизнь вельмож,

И тем хвалу потомки воспоют,

Кто воевал бесстрашно и безгрешно.

По мне, звон сабель — веский довод в споре,

Знамена ярче, если цвет их ал,

Но сторонюсь я ссор, коль на ковер

Кость со свинцом кидает вероломный.[188]

О, где мой Лузиньян и мой Ранкон?[189]

Истрачен на войну последний грош,

И латы стали тяжелее пут,

И о друзьях я плачу безутешно.

Когда б Филипп спалил корабль на море

И там, где ныне пруд, насыпал вал,

И взял Руанский лес, спустившись с гор,

И выбрал для засады дол укромный,

Чтоб знал, где он, лишь голубь-почтальон, —

На предка Карла стал бы он похож,[190]

Что с басками и саксами был крут,

И те ему сдавались неизбежно.

Война заставит дни влачить в позоре

Того, кто честь до боя потерял,[191]

Едва ль мой Да-и-Нет решит Каор

Оставить[192] — он в игре замешан темной

И ждет, когда король отдаст Шинон:[193]

Чтобы начать войну, момент хорош,

Ему по сердцу время трат и смут,

Страну он разоряет безмятежно.

Когда корабль, затерянный в просторе,[194]

Сквозь шквал, на скалы, потеряв штурвал,

Несется по волнам во весь опор,

Чтоб жертвой стать стихии неуемной, —

Моим подобных бедствий даже он

Не терпит: что ж! мне больше невтерпеж

Ложь, и небрежность, и неправый суд

Той, на кого молюсь я безуспешно.

В Трайнаке[195] быть, когда там пир начнут,

Ты должен, Папиоль, собравшись спешно.

Роджьеру спой,[196] что мой окончен труд:

Нет больше рифм на «омный», «он» и «ежно».[197]

Двух королей я вмещу в полкансоны,[198]

Ибо не знаю, чей выше престол:

Храбрый Альфонс[199] снарядил легионы

Рыцарей и в наступленье повел;

Ричард же, чтоб не тускнел ореол

Над головой, тратит золота много,

Ищет всегда для войны он предлога,

В битву летит, как за уткой орел.

Если воинственны обе короны,

Трупами вскоре покроется дол,

Скрежет желез мы услышим и стоны,

Щит будет хрупок, а панцирь тяжел,

В сердце проникнет разящий укол,

Встретим коней, потерявших дорогу,

Встретим уныние, радость, тревогу,

Тех, кто стал нищ, кто вдвойне приобрел.

Ржущие кони, фанфары, знамена,

Дротиков, копий и пик частокол,

Скрасим трофеями горечь урона,

А ростовщик станет гол как сокол,[200]

Не протрусит по дороге осел,

Не «переступит хозяин порога,

Тщетно купец будет звать на подмогу,

И воцарится в стране произвол.

Я же во всем полагаюсь на бога —

Пусть наградит меня меньшим из зол:

Был бы за жизнь благодарен премного,

В смерти бы я облегченье нашел.

Расса, столь она величава,[201]

Возвышенна и нелукава,

Что о ней гремящая слава

Для всех прочих дам — как отрава;

При таком благородстве нрава

Ей брать рыцарей в плен — забава;

Кто впрямь просвещен, только тот

Ей без страха хвалу поет;

Хоть велик от нее почет

Всем, кого она предпочтет,

Но открыт одному к ней вход.[202]

Расса, высшего в ней чекана

Все: свежа, молода, румяна,

Белокожа, уста — как рана,

Руки круглы, грудь без изъяна,

Как у кролика — выгиб стана,

А глаза — как цветы шафрана.

Этим дивным прелестям счет

Всякий с трепетом подведет,

Кто хвалу ей ныне поет,

Тех достоинств увидев свод,

Что меня к ней жадно влечет.

Расса, высшей доблести грани

В сердце зрит она, а не в сане;

С Пуатье, Сарагосы, Бретани

И Тулузы не взявши дани,[203]

Низость в складках богатой ткани

Видит — и благородство в рвани.

Я советчик ее, так вот:

Пусть она в любви изберет

Тех, чей дух высок, а не род,

Ибо нас бесславит почет

От иных преславных господ.

Расса, знать не хочу о знати,

Речь ведущей зря и некстати,

Нет учтивости в них и стати,

На уме лишь брани да рати,

Смысл войны же для них в захвате

Взяв на службу, молчат о плате,

Вместо этого круглый год

Травят зверя, бьют птицу влет,

Обсуждают луней полет

И срок ястребиных охот,

Забыв про любовь и поход.

Расса, тратить не стану слова

Я на зверо- иль рыболова:

Кто под звуки трубного зова

В бой идет от милого крова —

Выше их: средь грозного рева

Слава встретить его готова.

С эн Эйгаром войну ведет

Маурин,[204] заслужив почет;

Пусть, прогнав от своих ворот

Графа, чей столь дерзок налет,[205]

К нам виконт на Пасху придет.[206]

Вы, Моряк,[207] не из тех господ,

Что из-за турнирных хлопот

Военный отменят поход.

Пусть от песни моей невзгод

Эн Гольфье де ла Тур[208] не ждет.

Папиоль, теперь твой черед —

Бель-Сеньор[209] мой песню поймет.

О Лимузин, земля услад и чести,[210]

Ты по заслугам славой почтена,

Все ценности в одном собрались месте,

И вот теперь возможность нам дана

Изведать радость вежества сполна:

Тем большая учтивость всем нужна,

Кто хочет Даму покорить без лести.

Дары, щедроты, милость в каждом жесте

Любовь лелеет, словно рыб — волна,

Мила любезность ей, благие вести,

Но также — двор, турниры, брань, война:

В ком тяга к высшей доблести сильна,

Не оплошай, ибо судьбой она

Нам послана с доной Гвискардой вместе.

Дама, мне уйти велит[211]

Ваш безжалостный приказ.

Но вовек, покинув вас,

Не найду другую,

И такого

Счастья не дождусь я снова,

И неисполним мой план —

Привезти из дальних стран

Вас достойную сеньору,

А не лгунью и притвору.

Кто, как вы, меня пленит?

Нет! Такой услады глаз,

Столь прекрасной без прикрас,

Встретить не могу я.

Будет ново

То, что в каждой образцово,

Взять себе — вот лучший план!

Я желаньем обуян

Выбрать по сосёнке с бору,

Положив конец раздору.

Свежий, яркий цвет ланит,

Свет любовный нежных глаз,

Цимбелин,[212] отняв у вас,

С вами поступлю я

Не сурово —

Ведь себе забрали всё вы.

Дама Аэлис,[213] дурман

Вашей речи сладок, прян —

Средство, чтоб не знать позора

Даме в ходе разговора.

Путь в Шале мне предстоит

К виконтессе,[214] мой заказ —

Белых рук ее атлас.

А затем сверну я,

Верный слову,

К Рошшуаровскому крову[215] —

Пасть к ногам Аньес;[216] Тристан

Мог скорей найти изъян

У Изольды,[217] хоть укора

Ей не сделаешь, нет спора.

Дама Аудьярт[218] хранит

Куртуазных черт запас;

В том, что для себя сейчас

Часть я конфискую,

Что плохого?

Щедрость — дел ее основа!

Пусть еще мне будет дан

Мьель-де-бе[219] прелестный стан,

Обнажить хотят который

Руки более, чем взоры.

В госпоже Файдите слит

Блеск поступков с блеском фраз,

Зубы белы — в самый раз

Увидать такую

Средь улова.

Бель-Мираль[220] душой здорова,

Вкус изыскан, лик румян,

От ее бесед я пьян,

Голос свой прибавлю к хору

Тех, кто в ней нашли опору.

Бель-Сеньор,[221] ваш дом, ваш вид,

Ваш прием меня потряс.

О, когда б желать, как вас,

Даму Составную!

И без зова

Сердце к вам лететь готово:

Чем иных побед обман,

Лучше в ваш попасть капкан...

Что ж не кончит Дама ссору,

Противостоя напору?

Папиоль, явись незван

С песней к другу: Азиман[222]

Пусть узнает, что Амору

От тоски заплакать впору.

Так как апрельский сквозняк,[223]

Блеск утр и свет вечеров,

И громкий свист соловьев,

И распустившийся злак,

Придавший ковру поляны

Праздничную пестроту,

И радости верный знак,

И даже Пасха в цвету

Гнев не смягчают моей

Дамы — как прежде, разрыв

Глубок; но я терпелив.

Дама, я было размяк

От утешительных слов,

Но вновь приютил ваш кров

Меня, мою песнь, мой стяг;

Затягиваются раны,

И я покидаю ту,[224]

Что мне подобных бродяг

Жалеет, чью доброту

Все славят — так просто ей

Доблесть явить, помирив

Тех, чей характер гневлив.

Упрек ваш сладок и благ,

Поскольку весь стиль таков,

Что страхом лишь, без даров,

Глушит любой обиняк,

Будто в вас есть изъяны:

Вашу признав высоту,[225]

Я б гибельный сделал шаг,

Прибавив, что так же чту

Герцогов и королей;

Следите вы, чтоб прилив

Похвал был всегда шумлив.

Я знаю таких вояк,

Что только копают ров,

Вооружась до зубов;

Они не начнут атак,

Пока не свезут тараны;

Я притуплю остроту

Их многочисленных шпаг,

Разоблачив суету

Неблагородных затей, —

Тех к славе влечет порыв,

Кто радостен, юн, учтив.

Есть зодчие: так и сяк

Налепят арок, зубцов,

Бойниц — и замок готов:

Камни, песок, известняк;

К тому ж они и гурманы;

Там ли искать красоту,

Где вместо прямой — зигзаг?

Живут, забыв простоту,

Даянья их все бедней,[226]

Все немощней их призыв,

Хоть, как и прежде, криклив.

Охотников знаю — всяк

Кичится богатством: лов

Для них — показ соколов,

Соревнованье собак,

Крики, рога, барабаны;

Их осознав пустоту,

Игрища шумных ватаг

Я обхожу за версту —

Кто, кроме рыб и зверей,

Под власть потравщиков нив

Подпасть ощутит позыв?

Турнирных знаю рубак:

Спустив именья отцов,

Они слабейших бойцов

Ищут, с бесстыдством деляг

Построив ристаний планы:[227]

Каждый у них на счету

Вассал, пусть даже бедняк, —

Ввергнув его в нищету,

Жить продолжает злодей,

Расходов не сократив,

Столь дерзок он и спесив.

Богач же не из кривляк

С людьми не будет суров,

На их откликнется зов,

Выручит из передряг;

Чтоб рыцари — не мужланы —

Сходились к его щиту,

Осыплет он градом благ,

И к празднику, и к посту

Тем искренней и щедрей

Наемников наградив,

Чем более прозорлив.

На Темпра,[228] я предпочту

Ваш дар дарам королей,

Поскольку остался жив,

Желчи с полынью испив.

Ты, Папиоль, на лету

Схватив суть жгучих речей,

Спеши к Да-и-Нет, мотив

В дороге не позабыв.

Вдруг показался в виду,

Буковых чурок подбросив в камин,

Мы б налегли на еду,

Ибо для завтрака вовсе не рано;

День стал бы лучшим в году,

Будь ко мне так же добра дона Лана,[230]

Как и сеньор Пуату.[231]

С теми, кто славой твоей, Лимузин,

Стал,[232] я проститься хочу;

Пусть от других Бель-Сеньор с Цимбелин[233]

Слышат отныне хвалу,

Ибо я Даму нашел без изъяна

И на других не гляжу —

Так одичал от любви; из капкана

Выхода не нахожу.

Юная, чуждая поз и личин,

Герб королевский в роду,[234]

Лишь ради вас от родимых долин

Я удаляюсь в Анжу.[235]

Так как достойны вы славного сана,

Вряд ли украсит главу,

Будь она римской короной венчана, —

Больше уж чести венцу.

Взор ее трепетный — мой властелин;

На королевском пиру

Воэле нее, как велит господин,

Я на подушке сижу.

Нет ни в словах, ни в манерах обмана:

В речи ее нахожу

Тонкость бесед каталонского плана,[236]

Стиль — как у дам из Фанжу.[237]

Зубы — подобие маленьких льдин —

Блещут в смеющемся рту,

Стан виден гибкий сквозь ткань пелерин,

Кои всегда ей к лицу,

Кожа ланит и свежа и румяна —

Дух мой томится в плену:

Я откажусь от богатств Хорасана,

Дали б ее мне одну.

Дамы такой и в дали океана.

Как Маиэр,[238] не найду.