Песни трубадуров

Мне петь от тоски невмочь,[363]

Ибо недужен мой граф.[364]

Король зато жив и здрав[365]

И столь до песен охоч,

Что новую я сложу:

С ней в Арагон отряжу

Гильема, и Бласко[366] тоже,

Их вкусы в музыке схожи.

Никто певца не порочь

За то, что, все потеряв,

Желает он не забав,

Но песней скорбь оболочь;

Признаньем я дорожу

Той, по которой тужу,[367]

Она же со мной все строже —

Как тяжки разлуки, боже!

Ею забыт, я точь-в-точь

Как тот, кого оболгав,

Лишили чести и прав;

Что толку в ступе толочь

Воду — позор заслужу

Покорством, но так скажу:

Почтенней еврей, похоже,

Чем тот, кто проник к ней все же.

Мне страсть не может помочь:

Там чист золотой расплав,

Где жарки угли, — но нрав

Той, что меня гонит прочь,

Чем я верней ей служу,

Тем тверже, — и вот хожу

К другой, чей прием дороже

Мне поклоненья вельможи.

Трон радости я не прочь

Принять: я стал величав,

Как император,[368] начав

Любить комторову дочь;[369]

Снурки Раймбауды свяжу

В один:[370] в Пуатье и Анжу

Властвовал Ричард, и что же —

С ним были дамы построже.

Готов я, таясь обочь

Дорог, быть целью облав,

Чтоб пастухи, закричав:

«Волк!», стали гнать меня в ночь;[371]

Я счастлив, когда брожу

По лесу и нахожу

В траве, а не в замке ложе

И снег примерзает к коже.

Кой с кем, Цимбелин,[372] дружу

Я ради вас, но скажу:

Дружить — не одно и то же,

Что стынуть в любовной дрожи.

Волчице принадлежу,[373]

И если еще кружу,

То знаю: раньше иль позже —

Натянуты будут вожжи.

Воспеть маркиза в стихах[374] —

Вот цель жонглерских потуг;

Но мне и претит их круг,

И тошно ходить в льстецах;

Меж тем он впрямь безукорен

И к славе им путь проторен,

Так что по праву сеньор

Хвалебный слушает хор.

Внушил Арагонец страх[375]

Мне и испортил досуг,

Не то б я нашел подруг

На каркассонских холмах,

Где для любви благотворен

Самый пейзаж, где просторен

И вежества полон двор,

Где граф в чести и комтор.

Терплю в Ломбардии крах

За то лишь, что «милый друг»

Зван Дамой, чьи стрелы вдруг

Повергнуть могут во прах,

Раз лучнице лук покорен,

А их, чтоб лет был ускорен,

Калил любовный костер,

Травил же неги раствор.

Тяжелый ресничный взмах,

Взор черен, и в форме дуг

Выгнуты ноздри — вот лук,

Чьи стрелы торчат в сердцах;

Что ж, проигрыш не позорен,

Коль дух врага необорен,

И рухнет любой забор,

Когда столь мощен напор.

Прелестна так в мелочах,

Так сладостен речи звук,

Что рыцари в роли слуг

Толпятся в ее дверях:

Для всех ее дом отворен,

Радушный жест непритворен —

Дамам Аржанса укор;[376]

Ланиты — под цвет Вальфлёр.

Как в казначейских счетах,

Множатся цифры заслуг

Той, о которой вокруг

Слышны только ох и ах;

За то, что я был упорен,

Мой выигрыш здесь бесспорен:

Я — свой, пусть с недавних пор,[377]

В Провансе ж — лишь визитер.

Знай, Брат мой,[378] где я исчах,

Под чей я попал каблук, —

Чтоб в плен попасть этих рук,

Явился б он и в цепях

И понял, что плодотворен

Росток благородных зерен,

Что двор богат — и остер

С Прелестным Лучником спор.

Эн Драгоман, да будь я на коне,[379]

Враги бы оказались в западне,

На гибель устремившись всей гурьбой,

Как перепелки к ястребу, ко мне,

Не стоили б их жизни и денье,

Известен нрав мой, дикий и крутой.

Когда иду с колчаном на плече

При эном Ги подаренном мече,[380]

Земля трясется под моей стопой,[381]

Противника не вижу по себе,

Чтоб с ним на узкой встретиться тропе, —

Бегут, едва лишь шаг заслышат мой.

Бесстрашен, как Роланд и Оливье,[382]

Любезен, как Бернарт из Мондидье,[383] —

Такая слава тянется за мной;

Угадываю я в любом гонце

Весть добрую, в снурке ль витом, в кольце,[384]

И сердце бьется с радости такой.

Я рыцарство явил во всей красе,

Притом любви постигнул тайны все,

Я преданнейшим был ее слугой,

И как под крышей дома рады мне,

Так ужас я внушаю на войне,

Повсюду я предупрежден молвой.

Жаль, нет коня, а будь я на коне,

Король бы почивать мог в сладком сне,

На Балаг’эр спустился бы покой;

Я б усмирил Прованс и Монпелье,

И те, что еле держатся в седле,

В Кро не посмели 6 учинить разбой.

А встреть я близ Тулузы, на реке,

Бойцов с дрожащим дротиком в руке,

Услышав «Аспа!» и «Оссо!» их вой,[385]

Их в быстроте превосходя вдвойне,

Ударю так, что к крепостной стене,

Мешаясь, повернет обратно строй.

Губители людей достойных, те,

Кто в ревности погряз и клевете,

Кто радость принижает волей злой,

Узнают, что за мощь в моем копье.

Я ж их удары, шпаг их острие

Приму, как на павлиньих перьях бой.

Сеньора Вьерна,[386] Милость Монпелье,

И эн Райньер,[387] любите шевалье,

Чтоб славил он Творца своей хвалой.

Я прибыл в Прованс:[388] с дороги

Явлюсь к двору госпожи,

О радости петь стихи

Начав на ее пороге:

Ибо получит вассал,

Если он верно служил,

Честь, славу и прочный тыл

Взамен услуг и похвал

Той, чью любовь он снискал.

Терпеньем смирив тревоги,

За верность награды жди —

Обещан же в короли

Артур британцам в итоге;[389]

И я — тем, что долго ждал, —

Тот поцелуй отмолил,

Который (любовный пыл

Гася) у Дамы украл:

И вот, запрет с него снял.

Как судьи ко мне ни строги,

Им промаха не найти:

Выводят с пути тоски

На путь удач меня ноги;

Я утешение дал

Влюбленным, ибо добыл

Сверхнапряжением сил

Огонь изо льда, и стал

Сладким на вкус морской вал.

Для покаяний предлоги[390]

Ищу, хоть забыл грехи,

Молю, не обидив: «Прости!» —

И милость являют боги:

Мне сладки уколы жал,

В слезах я радость открыл

И в страхе восторг вкусил;

Нашел — где, мнил, потерял,

Выиграл — где проиграл.

Остался я без подмоги,

Но Дамы уста рекли,

Что пораженья мои —

Моих же побед залоги;

Тем, собственно, что смирял

Гордыню, я угодил

Даме и рок победил:

Я к состраданью взывал

И тем любовь защищал.

«Да!», — молвив, в едином слоге

Она все дары любви

Тому бы вручила, чьи

Чувства в руках недотроги:

Я сдался ей и не знал,

Кто продал или купил

Меня, ибо вещью был;

Мысль об измене внушал

Безумец — я ей не внял.

В своем, Бель-Райньер,[391] чертоге

Баронов всех превзошли

Достоинством вы: они

В сравненье с вами убоги;

Чтоб понял всяк, как он мал,

Таким вас бог сотворил;

И я только тем и жил,

Что вашу честь восхвалял

И вас Бель-Райньером звал.