Письмо в Лабиринт

Глава 11. Башня

1.

Выход из Лабиринта всегда сопровождается великолепным ярким переживанием. А вход – наоборот: можно пересечь Границу и не заметить этого. Так это чаще всего и бывает – незаметно. Обыденно. Как будто так и надо.

В Лабиринте был вечер, фонари светили.

Мы стояли на пологом склоне в жесткой траве, прихваченной инеем. На уши мгновенно упал шум.

Трава оказалась широким и грязным газоном, вытянувшимся ровной линией вдоль плотно сомкнутого строя девятиэтажек – такого длинного, что в обе стороны не видно было концов. На газоне через неправильные промежутки росли чахлые пыльные ясени, от тротуара нас отделяли высокие кусты, и с первого взгляда было видно, что продраться сквозь них будет сложно. Я оглянулся: гейт в пыльной стене девятиэтажки уже померк, остался только гаснущий радужный контур.

– Добро пожаловать в Шоушенк, – печально сказал Морган.

– Это что угодно, только не Греция, – сказал Баламут, скривившись.

– Это В., – ответил я. – Скорее всего.

Моей точкой входа в Лабиринт почти всегда почему-то оказывался В., особенно когда я пытался попасть в то место, где никогда раньше не был. И почти всегда оказывалось, что у нас с Морганом тут есть съемная квартира, одна на двоих. Для жизни это был, в принципе, не худший вариант, да и общение в сети отсюда вести было удобно: мегаполис, быстрый интернет.

Маша порывисто вздохнула и двинулась с места. Провела ладонью по шершавой коре ясеня, наклонилась, сорвала травинку под деревом, растерла в пальцах.

– Фу, – сказал Рыжий и повел плечами, как в неудобной одежде. – Забываешь, как тут противно. Какое-то сразу... как похмелье, что ли.

– Назавтра привыкнешь, – сказал Морган.

– Я надеюсь, мы до завтра уже вернемся! – легкомысленно проговорил Рыжий и принялся энергично рыться по карманам. – Ну-ка, посмотрим-ка…

– Ну, так чего ты-то с нами вообще поперся? – спросил его Морган. – Пойдешь охотиться на зайчиков?

– Вот еще! – отозвался Рыжий. – Что я, зайчиков никогда не видел? Они тут, в Лабиринте, все на одно лицо, – он наконец извлек из внутреннего кармана плоский серебристый предмет и уставился на него. Предмет оказался андроидом, и на исподе у него поблескивал незнакомый логотип: круглый бело-серебряный цветок с золотым контуром. Рыжий хмыкнул и включил андроид. – А вот за что это в Городе так взыскались, что целительницу сюда отправляют в такой сомнительной компании, как наша – вот это мне интересно…

Интересно ему, вишь ты. Как будто мы не понимаем, что пошел он из-за Маши и только из-за нее…

Было холодно. Трасса шумела оглушительно. По тротуару шла, хохоча, небольшая компания. Над шумом и смогом плыла бравурная музыка: видимо, где-то недалеко был торговый центр.

– Ну-ка, посмотрим-ка, – бормотал Баламут, быстро листая страницы в андроиде, – посмотрим-ка, что это был за цветочек? Угу... Ага... Ого! – в его возгласе было настоящее удивление. – Вот так цветочек!

Он поднял голову и как-то торжественно обвел нас светящимися желтыми глазами. Осанка у него уже изменилась, и движения снова стали нескладными, а вот глаза всё ещё были, как во Фриланде. И волосы. До первой покраски волосы у него всегда оставались его настоящего цвета.

– Ша, пролетарии, – провозгласил он, хотя никто и не думал ничего говорить. – Сейчас всё будет очень круто…

С этого момента он вовсе перестал обращать на нас внимание. Мы некоторое время смотрели на него, занятого андроидом, но ничего не происходило: он листал страницы, а потом немузыкально замурлыкал что-то. По экрану андроида плясали цифры и графики. Морган вздохнул и огляделся. Прищурился.

– А вот это интересно, – задумчиво сказал он и показал глазами на Машу.

Оказывается, Маша не изменилась. Она выглядела тут точно так же, как во Фриланде.

Черт, да она по контрасту с окружающим выглядела тут еще краше, чем во Фриланде! Теперь она смотрелась немного старше – примерно нашей ровесницей. Но это ровным счетом ничего не меняло: выглядела она по-прежнему ослепительно.

– Ё-моё, – задумчиво проговорил Морган. – Это и правда может стать проблемой. Она тут будет выделяться в толпе, как ламброджини между жигулями... Маша, что ты делаешь?

Маша занималась странной вещью. Она с некоторого расстояния разглядывала нас, склоняя голову то налево, то направо. Всех по очереди: Моргана, Рыжего, меня.

– Забавно, – ответила она Моргану. – Знаете, что? Я вас не вижу... почти. Ну, вижу, но только... скорлупу.

– Э... что?

– Тут всегда так? Хм-м... И лечить я здесь тоже... наверное, не смогу... Надо же!

– Хеллоу, Джамаль, – вдруг сказал Рыжий. Мы уставились на него. Он не обращал на нас внимания. – Это Григоренко. Я тоже, дорогой. – Я сообразил наконец: в ухе у него была беспроводная гарнитура. – Да-да, спасибо, я рад. Сам такого не ожидал. Нет. Поэтому я и звоню тебе, а не... Ха-ха-ха!.. Ну да, ну да... Да. Слушай актуальную задачу. Сопровождение группы. Нет, э-э, я бы не сказал, просто... ответственная. Очень просто и очень быстро маленькой группе людей переместиться из одной точки планеты в другую. Неограниченный. Нет, не ослышался. Если проще будет купить самолет, мы покупаем самолет. Четверо. Взрослые. Не имею понятия. Окей, работаем. Тарасова мне подключи в конференцию.

– Вот в такие моменты во мне и просыпается Че Гевара, – пробормотал Морган.

– Кто такой Джамаль? – доброжелательно спросила Маша.

– Секретарь какой-нибудь, – сказал я.

– Не секретарь, а глава логистической службы, – мельком взглянув на меня, заметил Рыжий. – И не какой-нибудь, а самый лучший. Для начала, – сказал он в гарнитуру, – тебе придется локализовать мое местонахождение. Идемте, Мария, – и он подал ей руку. – Сейчас у нас будет машина.

2.

Дальше всё и в самом деле пошло без проволочек.

Как только мы выпутались из кустов и оказались на тротуаре, тут же издалека мигнули фары, и перед нами лихо и осторожно встал, как лист перед травой, щегольской черный линкольн. По-моему, более стильная компания никогда не садилась ни в один представительский автомобиль: всклокоченный рыжий дылда в кожанке и бандане с черепами, ботаник с потрепанной сумкой через плечо, громила в защитном комбезе и изумительной красоты барышня в простом зеленом платье. Однако загорелый улыбчивый водитель не выразил никакого удивления, только на секунду задержался взглядом на Маше. Так же повел себя и серьезный человек с папкой, немножко похожий на пожилого бульдога. Он вышел из машины и теперь открывал перед Рыжим раздвижную дверь салона. Баламут, не переставая болтать по телефону, поздоровался с ним за руку, как со знакомым.

Салон линколькна распахнулся нам навстречу, светлый и просторный, как квартира голливудского кинорежиссера. Рыжий аккуратно оттер Моргана плечом, помогая Маше.

– ...Да, Артем Борисыч, и знать об этом никто не должен. Тем более он! В первую очередь он! Вот пусть твои люди и не болтают. Нет, неразглашение – это лишнее, просто пусть немножко подержат язык за зубами. Дня два-три. Не думаю, что больше... вот пусть контора сначала сама сообразит, что к чему, и вот помогать им не надо…

– Скажите, – спросил я человека с папкой, – мы ведь находимся в В.?

Человек с папкой, приобретя от моего вопроса еще большее сходство с пожилым бульдогом, нерешительно посмотрел на Рыжего. Рыжий, уже занесший ногу в машину, остановился, перегородив нам дорогу, прижал телефон к щеке и уставился на бульдогоподобного нетерпеливо.

– А?..

– Д-да, конечно, – выдавил бульдогоподобный.

– Ясненько, – пробормотал Баламут. – Ну, это дело поправимое...

Маша уже уселась в переднее кресло салона, и Баламут тоже заскочил в машину и плюхнулся рядом с ней. До удивления ловко. Нам ничего не оставалось, как устроиться сзади. Эти его игры нам в Лабиринте часто приходилось терпеть. А что с ним было делать?..

Дверь захлопнулась. Водитель мягко рванул вперед. Бульдогоподобный, уже сидящий впереди, протянул Рыжему раскрытую папку. Тот защелкал пальцами, бегло просматривая бумаги.

– Ручку!.. Ну, а что, что, почему без возможности, – он энергично вычеркнул что-то. – Джамаль, чем вообще думают твои помощники? «Без возможности...» А?.. аа... Ну все равно, переделывайте…

– Сделаем, Герман Богданович, – бесцветно сказал пожилой бульдог.

– То-то и оно, что сделаем... Досочку, что ли, с собой какую вози... – он энергично поставил несколько подписей, продавливая на кожаном подлокотнике бумагу насквозь, и сунул документы обратно, чуть не кинул. – ...Кто звонит? Да-да, соединяй, конечно! ...Ха-ай, зайчик! Ну да... и я... Да ты моя рыбочка... Погоди, повиси на линии, у меня звоночек... А, это ты. Что? Какого рогатого им надо? А я вот занят! Странно, да? Значит, ты пошлешь в пень совет акционеров. Мне некогда. Да, так можешь и сказать: Григоренко-младший посылает вас, господа акционеры, в пень. Ничего, перетопчутся. Твою мать! Я им выдурил такой кусок, что с него год кормиться можно! Даже при их аппетитах! И эти старые мухоморы меня сейчас будут дергать ради своих ритуальных плясок? Пусть сидят ровно и переваривают!.. Джамаль, я перезвоню.

Он выдернул гарнитуру из уха и, отдуваясь, откинулся на спинку кресла.

– Ужас! – с восхищением сообщил он Маше. – Машенька, а у вас бывает, что от дел не вздохнуть ни охнуть? Здесь очень часто так бывает! – и, не теряя времени, он накрыл ее руку своей. – Трудно бывает, знаете, найти минутку, чтобы с друзьями пообщаться!

Маша взглянула на него, оторвавшись от окна, убрала свою руку из-под его ладони и спросила:

– Морган, а где это мы едем?

– Это деловой центр, – сказал Капитан и закусил губу, чтобы не улыбнуться. – Так называемый Новый город. Место формирования основных экономических процессов в данной административной единице. Мир компетенции и конкуренции, то бишь полигон вражды и безжалостности. Тут тоже все говорят на одном языке. А что?

Мы действительно уже въехали в центр: за окном царило столпотворение. Я посмотрел на часы. Шесть часов, конец рабочего дня.

– Деловой центр? – переспросила Маша, задумчиво озирая спешащие толпы за окном. – То есть именно эти люди обеспечивают механизмы функционирования Лабиринта?

– Ну, может, не все. Но большинство.

– Дело даже не в том, что много людей, – задумчиво сказала Маша. – Дело в том, какие лица…

– Ты же говорила, что видела Лабиринт, – сказал Морган.

– Из Фриланда, – ответила Маша. – Оттуда всё выглядело немного не так.

– Аптека, – сказал Рыжий неприятным голосом, – у нас есть имена тех, к кому мы едем?

– Да-да, – спохватился я. – Их зовут... фамилия – Лепёхины. Татьяна Ивановна и Иван Лепёхины.

– Джамаль, пиши имя, – сказал Баламут. – Иван Лепёхин. Да, сам бы от такого не отказался. Больница находится в городе Эктополе. Не знаю, может Турция. Все-таки Греция? Ну, тем лучше. Пусть мне дадут короткую справку текстом. С ним должна в качестве посетителя находиться Татьяна Лепёхина. Не знаю, выясняй. Знаю, что в ней есть реанимация... В каждой? Да ты открыл мне глаза на мир!.. Выяснить, не устарели ли сведения…

Линкольн лихо развернулся вокруг мемориала с огромным памятником войне. Я увидел гейт: узкой дверью он светился в живой изгороди, которая окружала стоящую вдалеке гигантскую фигуру женщины с мечом. В нашей Стране был день, солнце светило из гейта, и так странно было, что снующие вокруг толпы ничего не замечали. Водитель снова наддал.

– …если нет, то это будет конечная точка нашего маршрута. Если устарели, то найти, где он сейчас... Да. Точно. Так, – и он снова зашарил по карманам и быстро извлек паспорт. Хмыкнул, разглядывая его, как диковину, и тоже кинул бульдогоподобному секретарю. – Документы давайте сюда, – небрежно через плечо велел он нам. – Все, какие есть. Если они у вас есть. Лучше бы они у вас были!

Морган отстегнул один из многочисленных клапанов на комбинезоне и протянул Баламуту красненькую книжицу. А у меня паспорт где? Ага, вот он – где и должен быть, в сумке.

– А если нет, – бормотал Рыжий, – Джамаль, а если у одного из нас нет документов? Мария, у вас ведь наверняка нет…

– Давно мы на «вы»? – невозмутимо спросила Маша, открывая свою зеленую сумку. И вытащила оттуда что-то вроде компактного органайзера. – Кажется, это то, что нужно?

Конечно, Баламут неплохой актер. Да что там – отличный. Но тут у него не получилось скрыть удивление. Он даже немножко стушевался, листая кармашки, сплошь заполненные какими-то – насколько я видел с заднего сиденья – то ли удостоверениями, то ли дипломами, то ли паспортами на разных языках. А скорее всего, тут было и то, и другое, и третье.

– Доктор естественных наук? Почетный член «Врачей без границ»? Премия национальной медицинской пала-аты, – протянул Рыжий, перекидывая блесткие странички. – Маша, а это что? Зачем это всё?

– Разве это здесь не необходимо? – спросила Маша.

– Но это... ненастоящее, – сказал Рыжий, подняв голову.

– Почему ты так думаешь? – спросила Маша.

Рыжий посмотрел на нее. Моргнул. И выдернул из органайзера паспорт в зеленой обложке.

– Джамаль, отбой по последнему вопросу, – сказал он. – С документами всё окей. Что? Ши-икарно... Да-да. Всё. Работай. – Он стремительно кинул наши паспорта секретарю, сунул андроид в карман и сладострастно потянулся. – «А куда бы я ни шёл, везде вокруг Эдем, ведь я беспечный русский бродяга!»

– Рыжий, а куда мы едем? – спросил я, стряхивая раздумья. В зеркальце мелькнули удивленные глаза секретаря.

– А мы уже приехали, – жизнерадостно объявил Баламут.

Вывеска над широкими вращающимися дверьми (никогда не понимал, как дизайнерам удаётся добиваться такого сочетания скромности и великолепия): «ZZikkurat mall».

3.

Охранник у вращающихся дверей на секунду задержался взглядом на Маше.

Снаружи это была ничем не выделяющаяся дизайнерская вывеска на центральной улице мегаполиса. Сотни других таких же вывесок сверкали и переливались вокруг нас – улица от них сияла, как днем.

Внутри молл оказался просто титаническим.

Это была неизвестносколькиэтажная полая башня, залитая светом Не знаю, сильно ли выделялась она своей высотой среди многоэтажек — я не успел заметить, глядя с улицы. Но внутри всё это было не совсем похоже на обычный хорошо устроенный молл в центре большого города. Ярусами один над другим уходили вверх ряды бутиков, перемежаемые висячими садами и сложным сплетением многочисленных эскалаторов и лифтов. Посреди огромного холла бил фонтан с абстрактной скульптурой. И было удивительно мало народу. Я повертел головой, читая названия бутиков на нижних этажах. Большинство брендов я не знал, но остальные были исключительно узнаваемыми. Даже на мой непросвещенный взгляд всё это выглядело очень дорого. Я что-то слышал о недавнем скандале в местной прессе, когда оказалось, что в только что построенный шикарный молл покупателей пускают не всех, а отбирают их по какому-то неведомому признаку. Демократически настроенные издания возмущались дискриминацией, власти хранили безразличное молчание, собственник отделывался ничего не значащими отписками. У меня не хватило интереса разобраться, в чем все-таки было дело.

Я огляделся. Пока я размышлял, мы успели зайти далеко вглубь холла, а вокруг Рыжего сгрудились несколько хорошо одетых молодых людей. Морган поглядывал на эту свиту исподлобья, но молчал. Рыжий на ходу царственно раздавал подписи на подсовываемых ему планшетах, не переставая говорить что-то Маше. Много раз Рыжий возвращался из Фриланда с богатой добычей, но такого ажиотажа вокруг него я еще не видел.

Потом он царственным взмахом руки удалил свиту на расстояние нескольких шагов и поклонился Маше:

– Прошу!

Перед нами сиял широкий вход в огромное помещение, заставленное убегающими вдаль рядами игровых автоматов, которые сверкали и переливались всеми цветами радуги. Это казино? Странно.

– Открытое по специальному патенту, доступное только для сотрудников единственной организации и членов их семей! – объявил Рыжий. – Прошу вас, вы мои гости.

У меня наконец всё встало на свои места в вопросе, откуда такая самоуверенность у собственника этого молла и почему покупателей сюда пускают только после строгого отбора. Баламут – как раз «член семьи». Удивительно только, как это он в кои-то веки решил воспользоваться своими привилегиями, особенно учитывая историю наших отношений с «единственной организацией». Видно, желание пустить Маше пыль в глаза пересилило брезгливость и здравый смысл.

Но эти мысли тут же вылетели у меня из головы, потому что происходило что-то не то.

Маша остановилась. Вроде бы она это сделала не слишком резко, но как-то так, как люди осторожно останавливаются у края обрыва.

– Вынуждена отклонить приглашение, – сказала она, и ее ясный голос прозвучал как-то особенно отчетливо, до последней буквы. – Если нам необходимо подождать, то я, с твоего разрешения, просто прогулялась бы.

Свита Рыжего замерла. Он покусал губу.

И обезоруживающе улыбнулся.

– Без проблем. Будьте на связи, – бросил он и легко повернулся вокруг своей оси.

В этот момент рядом ахнули юные голоса, и возле него оказались две целлулоидные девочки с кошачьими ушками на макушках.

– А я вас знаю! Вы ведь Герман Григоренко? Это ведь вы?

– Я – он самый, – осклабился Баламут.

– Ой, а можно с вами сфотографироваться! Я ваш подписчик!

– Можно! – воскликнул Баламут. – Со мной можно всё! Особенно таким волшебно прекрасным феям!

– Ой, а вы опять покрасились, да? Ой, а это что за краска?..

Рыжий без затей обнял их за плечи и бросился в сверкающий вход, провозгласив:

– За мной, мои ласточки!

Торопясь и сдержанно шумя, свита устремилась за ним. Рыжий еще что-то восклицал на ходу, но в мелодичном громовом шуме игровых автоматов уже ничего разобрать было нельзя. Мы остались одни.

Морган дернул меня за рукав.

– Идемте, – говорит он. – Теперь это надолго. Лучше пройдемся тут. Аптека, держись немного позади, лады?

4.

Наше путешествие по гигантскому моллу я запомнил урывками. Мы мало заходим в магазины, больше фланируем по просторным коридорам и залитым светом галереям. Повсюду витает деликатная ненадоедливая музыка. Покупателей тут бродит на самом деле довольно много, просто они теряются в больших пространствах. Морган держится немного впереди Маши, а я – сзади, хотя чувствую себя при этом чуточку бредово. Ну, какой из меня телохранитель?..

…Вот мы пытаемся сориентироваться около интерактивной карты. Карта мало помогает: на ней путаница переходов и нескончаемая череда магазинов. Маша с интересом водит пальцем по названиям, поворачивая карту; администратор в пяти шагах от нас не отрывает взгляда от ее лица, стараясь поймать знак. Я вижу гейт – прямо в стене между двумя магазинами.

…Вот мы идем вдоль ряда витрин. Витрины сверкают нежными расцветками. Маша увлеченно разглядывает вывески.

– Все они принадлежат разным владельцам?

– Ну да, – отвечает Морган.

– И это нужно затем, чтобы каждый владелец получал свою прибыль? А разве они при этом не мешают друг другу?

– Конечно. Но зато покупатель может выбрать из множества предложений, и это стимулирует каждого продавца предлагать более качественные товары.

– Я не особенно много вижу здесь, чтобы кто-то предлагал что-то качественное, – заметила Маша. – Чтобы сделать что-то хорошее, надо думать о том, чтобы сделать что-то хорошее. Нужно, чтобы тебе пришла идея, которая раньше никогда никому не приходила. Это совсем другая цель, чем прибыль.

– Ну, продают вещи, как правило, совсем не те люди, которые делают.

– И те, которые делают, добровольно отдают вещи тем, которые продают?

– Не просто так, а за вознаграждение.

– Какое вознаграждение может быть достаточным за то, что ты воплотил идею, которая никогда раньше никому не приходила?

– Как правило, ты еще и радуешься, если за это удается получить хоть что-то, – сказал я.

– Это непонятно. Ну хорошо, а те, кто продает? Нельзя же жить только для того, чтобы получать прибыль.

– Ну, у них свои идеи. Можно думать о том, чтобы получать больше прибыли, чем другие. Это называется «конкурентная борьба», – со вздохом пояснил Морган. – Превосходство над другими людьми здесь считается одним из самых верных способов получить удовлетворение. Особенно если эти другие люди при этом оказываются в дурацкой ситуации…

– То есть, в итоге, все сводится к тыканью друг в друга пальцами с радостным криком «обосрался, обосрался»? – спросила Маша, и мы переглянулись. – Ну что же, не самый скучный способ проводить время, – заключила она. – Немножко детский, конечно.

…Вот мы сталкиваемся с Баламутом, который выходит из бутика «Spencer Hart» в изящном костюме, который ему потрясающе идет: сутулость и нескладность движений скрадываются, он выглядит почти так же хорошо, как во Фриланде. Его свита еще больше увеличилась: серьезные молодые люди вытеснены на периферию, он окружен целым выводком выхоленных бесстрастных девиц с одинаковыми бюстами и одинаковыми сияющими лицами (их не меньше десятка, честное слово). При виде нас затуманенный взгляд Рыжего проясняется, и он вопит:

– Эй, а вот и мои друзья! Так, знакомьтесь: Денис, Дмитрий, Мария…

Девицы смотрят на нас во все глаза. Очевидно, мы плохо вписываемся в их представления о друзьях влиятельного человека, даже самого эксцентричного. При виде Маши в них, кажется, автоматически поворачивается какой-то тумблер: они синхронно совершают некое неуловимое движение, будто заранее отрепетированное, и смыкаются вокруг Рыжего стеной.

– Мы тебя догоним, – решительно говорит Морган, заслоняя Машу от этого боевого строя.

Мы совершаем правильное отступление по плавно изгибающемуся коридору. Маша с любопытством оглядывается на скалящихся девиц.

– А что это он делает? – спрашивает она.

– Ярмарка тщеславия, – ответил я. – Удовлетворение низменных инстинктов. Он соскучился. А тут добыча сама идет. Ничего, ему скоро надоест. Удивительно, как это он так быстро выбрался из казино, правда?

– Лично я удивляюсь, как это он так сходу вспомнил наши имена, – пробормотал Морган.

– Ничего, ему скоро надоест, – повторил я. – В конце концов, всё это ужасно скучно.

– А может, это просто у нас с тобой кризис среднего возраста, – буркнул Морган.

– Вроде рановато, – сказал я. – И потом, мне и в пятнадцать казалось, что это фантастическое дерьмо.

…Вот мы в циклопической зале, похожей на залу дворца. Видимо, она предназначена для больших приемов, конференций, выставок и всяких благотворительных балов. Сейчас тут пусто, свет приглушен, и всё огромное пространство хаотически заставлено выкрашенными в золотой цвет одинаковыми мини-киосками. Вообще в этом супер-молле легкая воздушная архитектура (проект легко мог делать какой-нибудь Норман Фостер) сочеталась с максимальным количеством кричащих деталей отделки – лепных, позолоченных, с завитушками. Впечатление от этого, конечно, было немножко дикое.

Мы пробираемся между мини-киосками и глазеем на ярусы мраморных галерей, поднимающихся каскадами. В узкой щели между киосками я вижу гейт.

…Вот мы в торговом ряду под стеклянным куполом, едим мороженое, болтаем с молодым мороженщиком о всякой ерунде и смеемся. Маша удивительно легко сходится с людьми. Она заговаривает с продавцами, охранниками, скучающими модниками в цветных брючках, бабульками в норковых боа, парочками на скамейках – и через пять минут их разговор не отличить от болтовни старых знакомых. Заговаривает она не со всеми, но со многими.

С Баламутом мы сталкиваемся то и дело. Свита у него все время меняется: то увеличивается, то опадает.

…Вот мы в каком-то пространстве со сложной структурой: это выставка, по стенам развешаны картины в тяжелых рамах. Я не вижу особой разницы между этими изображениями: по-моему, на всех картинах нарисованы практически одинаковые всхолмленные поверхности в черно-белую шахматную клетку. Здесь мы ненадолго теряем Машу из виду, а потом обнаруживаем ее: с открытого лестничного пролета мы глядим в просторный зал, полный хорошо одетой толпы. В центре толпы Рыжий, бросившись перед Машей на одно колено, распахивает перед ней бархатную коробку. Поднимается шум, на них направляются десятки мобильников: на лоснящейся серой шелковой подложке в коробке лежит нечто, сверкающее зелеными искрами.

Маша что-то говорит Рыжему, улыбаясь. Тот энергично мотает головой. Маша что-то спрашивает его, уже без улыбки, а он клоунски прижимает руку к груди и восклицает (его даже слышно сквозь гам): «Что угодно!» Тогда Маша, снова улыбнувшись, берет подарок с шелковой подложки – становится ясно, что это платиновое колье с изумрудами. Надо сказать, попадание стопроцентное: я невольно представляю себе, как эти изумруды будут сочетаться с ее зелеными глазами и светлой кожей. Маша поворачивается – и одевает колье на шею стоящей рядом женщине в деловом пиджаке. Толпа ахает, видеокамеры обращаются на даму в пиджаке. Дама, не первой молодости, недорого одетая, сильно краснеет – нам это видно даже издалека – и пытается снять подарок. Рыжий стоит рядом; он замер и кусает губы, но через секунду он уже оправился: делает царственный жест, и толпа начинает рукоплескать. Дама стоит, ни жива ни мертва, и держится за колье. Вспыхивают фотокамеры.

– Вот что значит оказаться в нужное время в нужном месте, – говорит рядом с нами юноша с лошадиным лицом и подбритыми висками. У девушки, которая держит его под руку, всё лицо стянуто обидой.

– Я бы всё равно не взяла, – громко высказывается она. – Это того не стоит.

Ее спутник не отвечает: он явно кого-то выискивает глазами в толпе. Но Маша каким-то образом за эти секунды потерялась в полном людей зале.

– Надо с этим что-то делать, – вполголоса говорит почти мне в ухо Морган. – Я всё жду, что он осадит, но он совсем разум потерял.

Я пожимаю плечами.

– Если хочешь знать мое мнение, то думаю, ему не светит. И никому из нас. Этой тетеньке не идет ожерелье, как ты думаешь?

– Она и не будет его носить, – говорит позади нас ясный голос, слышный до последней буквы даже сквозь окружающий гвалт. Мы поворачиваемся. – Этого ей как раз хватит, чтобы закрыть платеж за операцию для ребенка, – пояснила Маша. – Ну что, идем дальше?

...Вот мы с Машей вдвоем сидим на скамейке и смотрим на огромный монитор, транслирующий мультик «Король-лев». Монитор висит над скоплением столиков, за которыми множество детей с родителями уплетают разные деликатесы. Здесь я впервые вижу Машу расстроенной: она не смотрит кино, она разглядывает семьи за столиками, и ее лицо отуманено какой-то грустной мыслью, неведомой мне.

Морган появляется на выходе из кинокафе, и Маша, кажется, рада поводу уйти. Могран тоже переоделся, в очень приличный серый костюм с галстуком, сидящий на нем неожиданно хорошо. Маша задумчиво оглядывает его с ног до головы.

– Это, конечно, не Spencer Hart, но тоже ничего, – говорит он.

– Кэп, – ревниво спрашиваю я, – а у тебя-то откуда деньги?

Морган похлопал рукой по несуществующему карману на рукаве и пояснил:

– Бутончик.

– А!

– Занять тебе?

– Обойдусь.

– Морган, ты изумительно выглядишь, – неожиданно сказала Маша. – Вот именно такие костюмы выгоднее всего оттеняют мужскую брутальность. Такие строгие, тонкие. Сразу начинаешь гадать: действительно ли фигура у этого мужчины так хороша, или это пиджак так хорошо сшит? Хотя ты, конечно, в этом смысле в маскировке не нуждаешься, все-таки стильная одежда несколько подогревает интригу.

Лицо Капитана приобрело комическое выражение. Маша подождала, не ответит ли он чего-нибудь, не дождалась, повернулась и отправилась дальше. Через минуту она уже сидела на корточках перед микроскопической и, очевидно, жутко дорогой собакой, выведенной, судя по всему, путем скрещивания крысы и сурриката. Хозяйка этого чуда генетики, пожилая донна, очень похожая комплекцией и выражением лица на птеродактиля, ворковала с Машей, расплываясь в умильном оскале. Целительница, как я заметил, вообще производила чрезвычайно благоприятное впечатление на пожилых матрон.

– Что там насчет кому-то не светит? – пробормотал Морган.

– Удачи пожелать не могу, – пробормотал я.

…Вот мы с Морганом дожидаемся Машу, которая застряла в книжном магазине. Откуда-то на нас снова выбегает Рыжий. Он влетает между нами сзади, хватает нас под локти и вопит:

– Я буду аплодировать одной рукой, вот так: хоп! хоп! хоп!

Хоть в голосе у него и эйфория, но, как ни странно, зрачки всё еще нормальные и беспорядочности в движениях нет. Разве что расхристанность и распаренность. По светлому коридору за ним в некотором отдалении движется громогласная компания в дредах, худи и умело обнаженных причудливых татуировках.

– Помаду сотри с шеи, – отстраняясь, говорит Морган. – Самому не противно?

Баламут вертится перед зеркальной витриной, проводит ладонью по шее, смотрит на красный след у себя на пальцах – и радостно хохочет.

– О нет, мой привередливый друг! – возглашает он и снова хватает нас под руки. – Мне – хорошо! Чего и вам желаю! А? – он понижает голос и заговорщически кивает на компанию, громко обсуждающую выставку ноутбуков на ближайшей витрине. – На выбор! А?

– Рыжий, – тихо и угрожающе рычит Морган.

– Всё понял! Заткнулся! – восклицает Баламут. – Должен был предложить!

Он вдруг хватается за ухо, и его тон мгновенно меняется на деловой и трезвый:

– Если есть премиум – бери премиум. Если нет – пофиг. Первый возможный рейс, первый. – И снова расслабленным, манерно-капризным голосом: – Чито ви таки меня дергаете по пустякам!..

Он бросает нас и оказывается в центре компании, голося:

– Эй, зайки! Продолжим наши высокоазартные ноктурналии!..

В служебном выходе из книжного магазина я вижу гейт.

…Вот мы медленно взмываем вверх в стеклянном лифте, среди зелени, цветов, водопадов и галерей. Я впервые задаюсь вопросом, какова высота этой башни? Мимо нас проплывает гейт – в широкой полукруглой арке на одном из этажей.

Странно, как их тут было много. Вообще-то это здорово успокаивало.

…Вот мы сидим за столиком в ресторане на самом верхнем этаже молла. Только что мы выяснили, что один из последних этажей полностью занят станцией аэрорельса, но звукоизоляция не пропускает сюда никаких транспортных звуков: здесь – стратосферный свет через стеклянную крышу, умеренные облачка вокруг, ненавязчивая музыка, зал сплошь увит экзотическими растениями. Рыжий вольготно развалился на плюшевом винтажном диване; рядом с ним сидит нога на ногу сухопарый человек средних лет, а на дальнем от нас конце стола шушукается с Машей ухоженная блондинка со значком «ВШЭ». Сухопарый – хозяин молла. Он запросто подошел к нам несколько минут назад, чтобы пригласить воспользоваться его гостеприимством и пообедать в его ресторане. Блондинка – его деловой партнер; а еще она почему-то баронесса. Она очень красива, и в другой компании все взгляды были бы прикованы именно к ней. Но на ее лице нет и следа бешенства или ледяной досады, которыми в основном были отмечены лица всех встреченных нами за последние пару часов красоток.

Видимо, у блондинки с Машей какой-то серьезный разговор. Сейчас Маша без спешки говорит ей что-то, понизив голос, а блондинка слушает, изредка переспрашивая, и смотрит с оживленным удивлением. Сухопарый – я не запомнил его имя – беседует с Рыжим. От нас с Морганом участия в беседе никто не требует, и я отдыхаю: сижу и уже несколько минут разглядываю вид, открывающийся за панорамным окном ресторана. Горизонт круглится рыбьим глазом, вагоны то и дело бесшумно улетают по оси аэрорельса, город внизу лежит, как драное лоскутное одеяло.

–...поиск лобби сейчас тоже превращается в экстремальный спорт, – говорил Баламуту хозяин молла. – Ни на какую устойчивость нам рассчитывать не приходится, все сейчас заняты только тем, чтобы угадать, кто в кабинете удержится на плаву. Хотя, честно говоря, если бы у меня была возможность, я бы, может, тоже предпочел бы не вырабатывать ресурсы, а как-то более фундаментально действовать. Сделать себе имя…

– А эта башня, – лениво проговорил Рыжий, отхлебывая из бокала.

– Ну, – скромно сказал хозяин молла, – в сущности, мы ее еще достраиваем… Приходится держаться за спасательный круг, не у всех же такие таланты, как у вас. Хотя не скрою: мне хотелось бы понять ваш метод.

Рыжий прищурился, рисуясь. Он, поглядывая в андроид, царственно раскинулся на диване и медленно, как лекарство, глотал шампанское. Слушать, как его восхваляют, он мог часами. Мне вдруг стало скучно.

5.

Я думал, выдержу дольше, но я терпеть не могу такие места, как этот молл. Не помогают мне обычно при этом ни образованные блондинки, ни стратосферный свет за окном, ни райская музычка.

– А это, значит, важнее всего? – спросил я сухопарого. – Держаться на плаву? Угадать, за кого держаться? Это, вы думаете, вас спасает?

Морган отвлекся от сканирования зала и посмотрел на меня внимательно.

– От чего спасает? – взглянув на Рыжего, осторожно переспросил хозяин молла.

– Ну, от того, от чего надо человеку спасаться. Есть ведь такие вещи? Вы ведь наверняка в жизни не только тем занимаетесь, что решаете проблемы и обедаете в хороших ресторанах в хорошей компании. Уж точно это не было раньше целью вашей жизни.

– А вы, случайно, не психолог? – осторожно сказал хозяин молла, косясь на Рыжего. Тот был очень занят андроидом. – Я недавно был на приеме у Павла Быстрицкого…

– Ну да, психолог, – перебил его я. – Психология, конечно, тоже хороший способ забыть правду о себе. Придумать себе проблемы и носиться с ними, как с единственным смыслом. Только вот из этой колеи тоже не очень-то вылезешь, когда тебя жизнь на самом деле догонит. Это ведь не те проблемы, которые человек должен решать.

Он даже откинулся на спинке.

– А какие тогда?..

– Да чтобы с ума не сойти, чувак.

– Я не схожу с ума!

– Да конечно, – сказал я, глядя на него. – А вот эта бессонница твоя – нет? Хроническая усталость, взбадривания? Нет? Когда человек живет не своей жизнью, и годам так к тридцати – тридцати пяти до него это доходит. Что он упустил все настоящие возможности ради, – я повел рукой вокруг себя, – игрушек! Тут это называется «кризис среднего возраста». Кризис среднего возраста, твою мать! Как будто всё это в среднем возрасте начинается!

– Аптека, – сказал Морган. – Не заводись.

– Да п...правда что ли? Они ж теперь все думают, что человеку надо уметь решать проблемы – и всех делов! А когда нас догоняет то, что на самом деле в каждом человеке есть – его бесконечный сияющий покой, и неистовая буря, и тоска, и ярость – то мы говорим, надо просто найти детскую травму и вылечиться! Вылечиться от любви, от ненависти, от отчаяния! От смерти, мать твою через так и вот этак!

– А кто-то тут недавно пел, что перестал спорить с людьми, – в сторону сказал Морган.

– Маша, – дыша носом, обратился я к ней через стол. – Вот посмотри на них. Не в конкуренции дело, а вот в этом. Здесь все пьют свои таблетки от счастья – и удивляются, почему же им так херово? А дозы всё увеличиваются!

– Рыжий, ты еще долго тут? – спросил Морган.

– Сей секунд, – Баламут наконец отвлекся от своего андроида и щелкнул пальцами куда-то в сторону. В руках у него, как по волшебству, оказалась распечатка. – Рейс через... тридцать минут. Машина у дверей. Мы извиняемся, – обращается он к хозяину молла. – Бизнес.

6.

– ...Ну ты даешь, Мить, – говорит Морган, пока мы вчетвером низвергаемся вниз в стеклянном лифте. – Чего ты от него хотел-то?

– Да ничего, – с досадой говорю я. – Вот так они все. Сначала закупорят себе уши, угробят свою жизнь, потом насыплют земли себе на голову – и конец делу. А проводники в это время сидят по психушкам.

– «Но ты привык к лабиринту, забыл, зачем тебе нить», – промурлыкал Рыжий, занимаясь андроидом. – Хорошо тебе говорить, когда у тебя есть Свободная Страна.

– У него она тоже есть, – резко ответил я. – Он сам выбрал про нее забыть.

– Человек свободен выбирать, – проговорила Маша, наблюдая за мельканием этажей. – Это главное, что неизменно в трех мирах. Но здесь, в этой башне, я поняла, как много человек изобрел способов не выбирать то, в чём на самом деле нуждается. Спасибо, Баламут. Это была очень познавательная экскурсия.

Рыжий вскинул голову от андроида, но от неожиданности пару секунд промедлил, и Моган опередил его:

– Машенька, когда ты рядом, человек не нуждается во Фриланде.

Маша посмотрела на него. И сказала:

– Ну, сама-то я точно в нем нуждаюсь.

Стеклянные двери распахнулись. В лифт ворвался сквозняк и легкий бензиново-креозотный дух: мы на парковке, и прямо к двери тихо подплывает черный бентли.