Письмо в Лабиринт

Глава 21. Без времени

1.

...у меня нет ни дней, ни ночей.

Я стою, прислонившись к Моргану, и он крепко держит меня сзади за руки. Вместо груди у меня теперь проволочная клетка, неплотно набитая крупным гравием. В центр клетки воткнут железный кол. Рыжий стоит передо мной и методично, размеренно, неутомимо дергает за этот кол. «Хватит, – прошу я постоянно, – перестань». Он не слышит меня. От тычков камни в моей груди сотрясаются и трутся друг о друга, причиняя до удивительности острую боль.

Я знаю, что если вынуть кол, то в груди образуется дыра, гравий рассыплется, и всё кончится. Единственное, чего я хочу – чтобы кол вынули. Что это за шутки? Так будет теперь всегда? «Я не хочу, – прошу я их. – Прекратите. Вытащите это».

Но у них другие планы.

Иногда я слышу голос. Не каждый раз, но бывает, что от этого голоса Рыжий неохотно выпускает кол. «Вот так, – киваю я, – а лучше совсем отпустите». Я пытаюсь вспомнить, где я слышал этот голос, звонкий, бестрепетный, отчетливый до последней буквы. Он меняется: то становится высоким и мелодичным, как свист птиц весной, то холодным, как звяканье льдинок в стакане; то вдруг начинает спотыкаться и картавить. Но почти всегда, когда я слышу этот голос, мне становится легче. Я понимаю и слова. Но они сразу уходят из моей памяти. Или это разные голоса?..

Но они сразу уходят. Слишком быстро уходят.

И человек с колом снова начинает свою нудную работу.

Однажды тихий беззаботный голос в очередной раз пришел – и больше не отпустил меня. Я понял, что не стою, а лежу, и меня сразу оставил навязчивый бред про Моргана и Рыжего. Я даже понял, что это был бред, хотя боль не стала слабее. Но время снова шло для меня, и иногда боль стала уходить, и в такие моменты я мог даже заснуть. Снова приходя в себя от боли, я иногда спрашивал себя: так я всё еще жив? Это было что-то новенькое, раньше такого вопроса у меня не возникало. И сразу я снова засыпал. Мне снилась птица в яблоневом саду, маленькая птичка зяблик: она сидела, поклёвывая ветку, и прекрасные слова, которые она произносила, тут же уходили у меня из памяти.

Как это может быть, что я еще жив?

Голоса. Я прихожу в себя от голосов и снова засыпаю. Так они мне не снятся? Теперь мне ясно, что это разные голоса. Теперь я понимаю, что большинство из них – знакомые. Первым в моей голове всплывает женский голос, очень тихий и, как обычно, слышный до последней буквы. Как обычно? Я знаю этот голос, я это помню точно. Откуда я знаю его? От его звуков мое помутневшее сознание заметно проясняется.

Потом я идентифицирую Моргана и Баламута. (Это не снится мне?) И вот еще один голос – детский, решительно картавящий. Это Малыш. Еще один женский, холодный голос, твердый, как глуховатое позвякивание льда в стакане с водой. А вот – птичка зяблик. Откуда я знаю их?.. А вот этот голос я точно никогда не слышал: он низкий, и по нему, как пламя по абсенту, иногда пробегает цыганская опасная хрипотца.

Иногда к этим голосам прибавляется много других, совершенно незнакомых, как будто в дом приходит толпа гостей. Но они не мешают мне, наоборот, после каждого такого посещения что-то происходит, и я сплю, и мысли приходят уже связными, и бред отступает на границы сознания. Я засыпаю.

2.

Птичка зяблик (хлопнула дверь):

– Перекидываться опасно. Достаточно посмотреть хоть вон на вашего этого Пса.

Голова у меня на удивление ясная, но ни двигаться, ни даже открыть глаза я по-прежнему не могу.

Шаги нескольких пар осторожных ног. Морган (довольно близко):

– Верно ведь? О чем мы ему и талдычим вот уже три года. Туда-то ты перекинешься, а вот обратно – вопрос!

Рыжий (нетерпеливо):

– Нет никакого вопроса. Как по мне, так это с вами – большой вопрос. Иметь такую возможность и ни разу не попробовать! И, главное, они называют себя свободными!

Морган (совсем близко):

– Вот так вот он оправдывает и наркотики, и, – он запнулся, – другие вещи. Можешь это себе представить?

Птичка зяблик:

– Тс-с.

Они замолкают. Что-то громко шуршит и передвигается.

– Ну как? – приглушенно спрашивает Рыжий прямо надо мной.

– Без неожиданностей, – отвечает птичка зяблик. – Его еще нет здесь.

Я здесь, думаю я и засыпаю.

...Тихий отчетливый голос (издалека, как в другой комнате, дверь в которую открыта):

– Не беспокойтесь. Я теперь смело могу сказать, что рану мы запечатали хорошо. Главное теперь – последовательно проводить терапию, чтобы стенки прижились. Сейчас только от нас зависит, скоро ли состояние стабилизируется. И не будет ли после этого... поражения функций.

Морган (басит издалека):

– В смысле – поражения функций?

– Сможет ли он нормально ходить и говорить.

Рыжий (испуганно):

– Как! Здесь же нет инвалидов!

В тихом голосе – грусть:

– Ты ошибаешься. Но уверена, что тебе не захочется это проверять... Нам повезло, что ему стреляли не в голову. Иначе ничего сделать было бы нельзя.

Рыжий, издевательски:

– Вот уж точно – повезло!

– Повезло, – говорит издалека Морган. – Исполнитель перестраховался.

Баламут:

– Да он промахнулся просто, наверное!

– Не, – говорит Морган. – Это был профессионал. Движущийся объект. Быстро движущийся стрелок. Ночь, плохая видимость. Первый выстрел – чтобы остановить цель, а второй – контрольный, в голову. Он же не мог видеть, что второго выстрела не получится. Я бы и сам так же стрелял.

Пауза. Рыжий, помолчав, с удовольствием:

– Я так и представляю себе лицо этого стрелка, когда он увидел наше исчезновение на пустом месте!

– Ты же знаешь, что оттуда всё это выглядит по-другому, – возражает ему отчетливый голос. – Он либо в то же мгновение всё забыл... либо увидел иллюзию. Лабиринт – это страна иллюзий.

Боль снова стихает. Я засыпаю.

– …Да вот хоть Баламута возьми и сходите на охоту, – это опять птичка. – Говорят, он хорошо охотится.

– Да я уж лучше сама, – резко и со злорадством говорит низкий хрипловатый голос-абсент. – Зачем мне такой напарник, который от вида крови в обморок валится?

Пауза. Рыжий, неприязненно:

– С чего это ты взяла?

Голос-абсент:

– Да есть тут среди нас такие. Которые истерики закатывают, когда надо человека спасать…

– Айрин! – укоризненно ахает птичка зяблик.

После паузы Баламут отвечает. Его ответ я не буду здесь приводить из соображений пристойности. Снова наступает пауза.

– Зря ты так, Арина, – это голос Моргана, торопливый и искаженный расстоянием. – Зато он потом вполне нормально помогал…

Деревянно стучат шаги, бешено хлопает дверь.

– Свалил, – хладнокровно и очень удовлетворенно комментирует хрипловатый голос. – Об чем и речь. Сбежать-то всегда куда проще.

Я засыпаю.

...Резко звякает крышка кастрюли.

Морган:

– Айрин обладает удивительной способностью мгновенно доводить человека до белого каления.

Птичка:

– Одного конкретного человека. Причем если ты меня спросишь, почему он ее так раздражает, я тебе ничего не смогу ответить.

Часто стучит нож по доске. Морган:

– Не вижу ничего странного в том, что Рыжий кого-то раздражает. Абсолютно ничего.

Птичка (удивилась):

– Да ладно. Конечно, он невежа, и у него не все дома, и сердце у него... закрытое, жестокое. И он не умеет любить. Но вы, лабиринтцы, в основном все такие. Ну, вот ты не такой, пожалуй, но ты – скорее исключение.

– Да много ли ты видела лабиринтцев? – пробормотал изумленный Морган.

Птичка:

– О, довольно много. Все хранители должны изучать Лабиринт. Разве ты не знал?

– Откуда мне что-то знать о хранителях? – с досадой говорит Морган. – А о тебе я вообще знаю только то, что ты сказочно готовишь... и что однажды утром тебе пришла фантазия погулять в саду, и в результате ты нечаянно лишила меня сомнительного удовольствия хоронить лучшего друга.

– Фантазия?!

И птичка вдруг самозабвенно смеется.

– Значит, фантазия погулять в саду? И что, ты в самом деле так считаешь?

Морган (помолчав):

– А как было на самом деле?..

– Хорошим бы я была специалистом, если бы у меня в саду кто-то умер нечаянно! – это слово она произносит с не вполне понятной иронией.

– Так ты, что же – знала, что мы будем там? – помолчав, спрашивает Морган.

– Ты хочешь спросить, знала ли я, что ко мне в сад вывалится истекающий кровью проводник-лабиринтец? – энергично говорит птичка. Звякает крышка кастрюли. – И что все это будет как-то связано с Машей? И знала ли я, что в Лабиринте терпит бедствие компания ее помощников? Я тебе отвечу: нет, всего этого я не знала. Но вот что я знаю точно: в этот сад достаточно регулярно вываливается из Лабиринта кто-то, терпящий бедствие. Профессия хранителя – оказываться в нужное время в нужном месте. А этот сад, он специально так посажен, чтобы в этом нам помогать…

Где я слышал эту птичку? Это было в какой-то очень важный момент.

– Я ничего не понял, – помолчав, признаётся Морган.

– Ну, он больше, чем кажется, и вообще…

От напряжения памяти я выбиваюсь из сил и снова засыпаю.

...Птичка зяблик:

– А центрифуги куда денете?

Льдинки:

– Перетащим в мастерскую. Осторожно, тут препараты!

– О! – (что-то передвигается, шуршит). – Знаешь, я думаю, Айрин с оборотнем скоро подерутся.

Лед (с внезапно очень похожей на Моргана ворчливой интонацией):

– Это хорошо было бы, но только как бы они совсем друг друга не поубивали.

Птичка (смеется):

– Ну уж! Оборотень, конечно, хам, но не настолько же…

Лед (заинтересованно):

– Слушай, а он ведь тебе нравится?

Птичка (энергично):

– Да. Нравится. И во всех смыслах. Он хам и тупица, но он очень предан этим двоим. Интересно, почему.

– Предан? – с сомнением. – А по-моему, он просто их использует, вот и всё.

– Ну а вот Айрин, например. Она нас использует или любит?

– И то, и другое, полагаю.

– Да, иногда бывает и то, и другое. Но рано или поздно приходится выбирать.

– Вот в этом и вопрос. Наступал ли у них уже такой момент или нет.

– Оборотень плакал, когда они несли сюда проводника…

Пауза. Негромкое неторопливое позвякивание, как бы проволокой о стекло. Льдистый голос:

– Ну хорошо, а охотник?

– О, Морган просто душка! Золото же! Правда?

– М-м.

– Да для лабиринтца он просто какой-то уникум! Ты посмотри: у них у всех от Маруси сразу голову сносит. Да? Но ты посмотри, как она у него быстро на место встала!

– А по-моему, он просто хорошо владеет собой... Или осторожничает. Мало ли как мы к этому отнесемся. И он, по-моему, только и думает, что о своем проводнике.

Пауза.

– Аптеке нужно будет переучиваться.

– У-гу.

– Как ты думаешь, Маруся возьмет его на стажировку?

– Пусть он сначала выживет, – сухо звякнули одна о другую льдинки.

– Кстати, что-то мы расшумелись. Он хорошо держится, правда?..

Они понижают голоса, шушукаются, шуршат и хихикают. Как зовут эту птичку? Я вспомнил ее: это она встретила нас в том яблоневом саду. И это она пела, поклевывая ветку, и боль уходила. Но что из этого было бредом?..

Ей нравится Рыжий. И Морган ей нравится тоже.

А я, оказывается, хорошо держусь.