1.
– Мить, голова, – услышал я сбоку стон Баламута. Я сел и завязал волосы в узел, а потом взял его голову к себе на колени и положил ладони ему на лоб. Морган сидел рядом с нами, откинувшись на руки, и молчал. И только дышал – как ныряльщик после долгого погружения или солдат, скинувший противогаз после газовой атаки. Страдальческие морщины на лице Рыжего понемногу разгладились, веки перестали подергиваться.
Наконец он удовлетворенно вздохнул и, приоткрыв один глаз, томно спросил:
– Доктор, я буду жить?
– Плохо, но недолго, – ответил я и снял руки с его лба.
Хорошо бы было все-таки убраться подальше от Границы. Я огляделся. Где это мы вообще? А! Всё ясно. Только раньше тут не было лунных деревьев.
– Автопилот! Глаз-алмаз! – с удовольствием объявил я. – Тесла тут в двух шагах! А? – я ткнул в бок вальяжно раскинувшегося Рыжего. – Хвалите меня и превозносите!
– Что это такое? – заинтересовался Баламут, перевернувшись на живот.
Морган вертел в руках пустотелую твердую коробочку, внутри которой на длинной тычинке качалось единственное семечко. Это был колокольчик лунного дерева, их много валялось вокруг нас в траве. Пользы от них не было никакой, кроме всегдашнего почти неслышного перезвона в листве. Этот колокольчик был гораздо больше обычных – длиной, наверное, в целый дюйм, и не чисто-белый, а с фиолетовыми прожилками. Морган встряхнул его, взяв за стебелек, и колокольчик отозвался отчетливо и мелодично.
– В тебе проснулся внутренний ребенок? – деловито осведомился Рыжий. – Или ты решил заняться ботаникой?
– Ну да, – пробормотал Капитан. – Давно, понимаешь, мечтал... Как раз по мне, понимаешь, занятие…
Тут он вдруг округлил глаза, глядя мимо моего плеча, и я обернулся.
Как ему удалось подобраться незамеченным, никто не ведает. Конечно, мы были изнурены переходом, заняты игрушкой и вообще еще не успели восстановить какой-нибудь нюх и слух. Но все-таки хоть один из нас должен был услышать шуршание травы под маленькими башмаками. Или треск кустов, во множестве оставляющих сучки на рукавах пухлой куртки, разрисованной покемонами.
Это был малыш. Елки-палки! Это был тот самый малыш из аэрорельса.
– Человеческий детеныш, – промурлыкал Рыжий и деликатно зевнул, со щелчком захлопнув пасть.
Малыш не отреагировал. Он брел по поляне, путаясь в траве, и глазел по сторонам, а мы глазели на него, боясь пошевелиться. На нас он взглядом не задерживался, и я понял и сказал этим двоим:
– Это сновидец.
– А, – сказал Морган и расслабился.
Маленький путешественник нагнулся, поднял из травы цветок лунного дерева и принялся его изучать. Морган прицелился и аккуратно кинул свой колокольчик – прямо под ноги малышу. Колокольчик звякнул в траве глухо и тоненько, как велосипедный звонок. Малыш снова нагнулся. Поднял колокольчик, рассмотрел. Задрал голову и принялся изучать крону над собой. Я сказал:
– Он вполне может еще стать проводником.
– Мечтай, – сказал Рыжий и снова зевнул.
– Ну, сколько ему? Семь, восемь? У него очень много шансов.
– Если он не испугается, – сказал Рыжий.
– Если никто пугать не будет, – поддел его Морган.
В ближнем Пограничье начинающего путешественника вряд ли что-то могло бы испугать. Самыми страшными существами здесь были мы – выходцы из Лабиринта. Однако во сне человек часто видит Страну более пугающей, чем она есть на самом деле. Сны о Стране – самая верная дорога к тому, чтобы ее забыть.
Но всегда хочется надеяться на лучшее.
2.
– Вы ведь приглядите за ним? – спросил вдруг Морган, когда малыш, изучая колокольчик и путаясь в траве, пробрел через поляну и скрылся в кустах.
– Конечно, – ответил ему новый голос. Как будто перезвон в листве приобрел человеческое горло. Я огляделся. Точно: в развилке ветвей ближайшего дерева сидел дозорный. По имени я его не знал, хотя видел не впервые.
– Йо, бро, – лениво сказал Рыжий дозорному. – Вотс ньюс фром зе Сити?
– Привет и тебе, оборотень, – отозвался дозорный. – А в Городе всегда много нового. Проводник, – обратился он ко мне, – мы пришли сказать, что рады вас видеть. Сегодня вы изнурены долгим заточением. Отдыхайте. А завтра с тобой придут встретиться те, кто давал тебе поручения.
– Спасибо, – сказал я. Я тоже был рад его видеть. Я обрадовался бы сейчас любому человеческому лицу. Каждый раз, переходя Границу, в глубине души сомневаешься, что здешние обитатели снова захотят с тобой разговаривать. – Я в первое время буду, как обычно, в Тесле.
Дозорный кивнул и улыбнулся.
– Мальчика мы тут видели уже много раз, – сообщил он Моргану. – И он гуляет не только во сне. И он способен о себе позаботиться гораздо лучше, чем думает кое-кто из здесь присутствующих.
– Или чем сами они способны позаботиться о себе, – добавил откуда-то сбоку и сверху еще один звонкий, но негромкий голос, и из листвы с разных сторон послышался сдерживаемый смех – как будто засмеялись деревья.
– Тю, – отозвался Морган, лениво поглядывая на небо, – хорошо некоторым смеяться на воле. Посмотрел бы я, как бы они повеселились в Большой Сети…
Дозорный снова кивнул. Закинул лук за спину, отцепил от пояса флягу и небольшой мешок и кинул мне.
– Поздравляю с удачным побегом. Добро пожаловать в Свободную Страну.
Он шевельнулся и исчез. Скорее всего, спрятавшихся дозорных не видел сейчас даже Морган. Но через пару недель мы снова приобретем способность замечать, как движутся фриландцы.
– Показушник, – лениво пробормотал Баламут и повозился, устраиваясь. – Все они, пограничные, показушники и пижоны, – громко сказал он. Тихий смех еще раз прокатился по ночному небу, а потом удалился в лес и затих. – Эй, Печкин, ты что, в одиночку есть собрался?
Я с трудом вытащил нос из подаренной сумки (аромат оттуда шел упоительный), достал хлеб и как можно аккуратнее, стараясь не крошить, поломал его на три части. Рыжий ревниво следил, чтобы ни одна часть не оказалась больше другой.
– А там что?
– Что-то новенькое. Вроде вина…
Некоторое время мы молча ели, и нам было хорошо. Даже позёр-Баламут, видимо, был не в состоянии оторваться от этой первой трапезы после долгого поста.
– Ну вот мы и дома, – наконец сказал Капитан и с удовлетворенным вздохом раскинул по траве руки. Он тоже ел лежа: все мы тут первое время были похожи на выздоравливающих после долгой болезни. – Жалко только, что зря сходили.
– Ну почему же зря, – в сторону пробормотал Баламут с каким-то индифферентным видом.
С минуту мы молчали, а потом Морган резко подобрался и сел, и мы оба уставились на Рыжего. Тот смотрел в сторону и с независимым видом дожевывал хлеб.
– Рассказывай, – сказал я.
Глядя в сторону, Баламут поиграл бровями.
– Ты хочешь сказать, что всё это время молчал, – начал я, – о том, что побывал…
Рыжий подождал, не договорю ли я, а потом пробурчал:
– Не был я там. Я ж не совсем еще двинулся.
– Да что ты говоришь, – пробормотал Морган.
– Тогда что? – спросил я.
Баламут покосился на меня и еще подумал, дожевывая хлеб. Проглотил. Почесал длинный шрам на тыльной стороне левой руки. Еще помялся. Потом все-таки дотянулся до своего смешного пластикового пакета и вытряхнул на траву его содержимое.
Это был продолговатый черный футляр размером примерно с дамскую сумочку. На боку у футляра поблескивал кодовый замок.