Письмо в Лабиринт

Глава 27. Музыкант

1.

Мы пошли проверить новую тропинку, которая появилась около Дома вчера: торная и уверенная, почти дорога, она шла в обход сада, петляя в редком осиннике. Это была наша первая длинная прогулка после моего выздоровления. Дырка в моей аорте была запечатана наглухо, и теперь мне надо было постепенно брать нагрузки.

– Фриланд Фриландом, – сказал Морган, – но за это время ты превратился в бледную немочь.

– А сколько же времени прошло? – спросил я у них.

– Ну, давай посчитаем, – сказал Морган. – Тебя подстрелили тридцатого октября. Если считать лабиринтским временем, то сейчас – конец февраля. Четыре месяца, получается.

Не так уж много для того, чтобы воскреснуть из мертвых, подумал я.

– Думаю, вы понимаете, что нам теперь лучше не оставаться надолго в этом доме, – начал Морган.

– Я – не понимаю, – ответил Рыжий, бодрясь.

– Это твое нормальное состояние, – сказал Морган.

Но куда нам идти из нашего Дома? Лучшего дома во всех мирах?..

В одиннадцать лет я осознал, что в доме родителей меня ничто не удерживает. С тех самых пор я был, по факту, бездомным. Ничего особенно хорошего в этом не было, но я считал, что это нормальное состояние проводника, и я гордился тем, что нигде и ничем не привязан, и научился любить эту бездомность!

И как быстро я, оказывается, отвык от нее, попав в свой настоящий Дом!

– Так вот. Что вы скажете о том, чтобы нам отправиться на серьезные поиски Города?

– Я не найду Город, – сказал я.

– Ты – не найдешь, – согласился Морган. – Но, может быть, найдет Малыш.

Такая идея мне в голову не приходила.

А ведь Малыш – отличный проводник. Гораздо лучше, чем я сам.

– Известно ли вам, что с наступлением весны Малыш планирует длинную экспедицию в глубину Фриланда?

– Это – в Глухоманье, что ли? – подхватился Рыжий. – Вот еще выдумал!

– Во-первых, он собирается туда не один, а вместе с ЧП. Во-вторых, даже если тебе это не нравится, скажи мне, каким образом ты хочешь его удержать?

– Надо рассказать Марусе, – сказал Рыжий, нервно дергая ушами.

– Маша знает о его планах, – сообщил Морган. – И Аои-тян знает. И они ничего не делают. Они говорят: «Нельзя останавливать проводника, когда его ведет чутье».

– Не чутье, а дурь! – воскликнул Рыжий. – Вы это серьезно? Вы все?

– А ты? – холодно сказал Морган. – Проводник собирается в экспедицию, целитель и хранитель это одобряют. Ты собираешься запереть Малыша в Доме, держать и не пущать?

– Да вы все двинулись, – сказал Баламут.

– Что бы мы об этом ни думали, – продолжал Морган, – мы все-таки вряд ли можем предположить, что Маша отправила бы ребенка в ненужную ему и опасную экспедицию. Аптека скоро окончательно поправится…

– Все с ума посходили, – повторил Рыжий. – Ни в какое Глухоманье Малыш не пойдет, еще чего не хватало.

– Не истери, – сказал я. – Капитан прав. Где бы я был, если бы заботливые взрослые имели возможность не пускать меня через Границу в мои семь лет?

– Одно дело – через Границу, – начал было Баламут, но я перебил:

– А я тогда знал о Пограничье не больше, чем мы сейчас о Глухомани. В конце концов, что мы о ней знаем, кроме того, что там водятся странные фантастические твари и иногда ездит Большая Охота?

– Этого, знаешь ли, вполне достаточно, – пробормотал Рыжий.

– А что мы знаем о Пограничье, если уж на то пошло? – сказал я. – В Пограничье Малыш в полной безопасности? Тут странных тварей не водится? И Большую Охоту встретить нельзя? И все фриландцы всегда ведут себя нормально? Или мы и правда собираемся посадить Малыша в комнату, набитую игрушками, и продержать в ней до старости?

Баламут пробормотал что-то энергично и неразборчиво. Морган кивнул.

– На самом деле я тоже так думаю, – сказал он. – Поэтому самое лучшее, что мы можем сделать – это отправиться вместе с ним. Кроме того, – продолжал он, – есть вероятность, что в Городе мы найдем Короля и ты, Рыжий, сможешь обратиться к нему со своей просьбой. Я думал об этом. Это последняя возможность, которая еще осталась у Ники.

Рыжий смотрит на Моргана, и выражения его лица я не могу понять.

– Так что в целом тут даже думать не о чем, – приговорил Морган. – Ну если, конечно, ни у кого тут не осталось срочных дел, – добавил он с иронией, глядя на Баламута.

Рыжий сморгнул и помолчал. А потом проговорил с какой-то несвойственной ему неуверенностью:

– Да как тебе сказать… пожалуй, не осталось... пожалуй, они теперь справятся и без меня...

– Кто – они? – переспросил Морган, в упор глядя на него.

– А ты знаешь, – рассеянно пробормотал Рыжий, – как переводится «они» с японского? «Чудовища».

Мы подождали, не скажет ли он еще чего-нибудь, но он шел в рассеянности, сбивая перчаткой снег с елочных лап возле тропы, и молчал. Снег шлепался комочками, которые пробивали в измягчевших сугробах на обочине ровные глубокие ямки. Сугробы по обочинам то и дело сходили на нет, и черная мягкая земля выглядывала. Солнце радужно вспыхивало в каплях, унизавших хвою, и незнакомая птица села прямо перед нами на ветку и зачирикала. И я понял, что во Фриланде наступает весна.

– Это случайно не Граница? – с подозрением спросил меня Капитан. Мы подошли к туманному нежному ручью в мягких черных берегах, по которым сквозь комья уже пробивались зеленые стрелки.

– Нет, Граница далеко, – сказал я. – Там, – я показал направление.

– Уверен?

– Не трусьте, мамаша, – сказал Рыжий. – Смотрите-ка! Привет, Снусмумрик!

2.

Вот что это были за звуки, которые мы слышали, оказывается, уже некоторое время: человек, который сидел на широких перилах деревянного мостика, играл веселую мелодию на губной гармошке. На сидящем был просторный выцветший балахон и шляпа, и из-под потрепанных полей выглядывали длинный буратинистый нос, длинные черные, немного вьющиеся волосы и серьезные глаза. Музыкант отнял от губ гармошку, снял шляпу, положил ее рядом с собой на перила, встряхнул головой, расправляя волосы. Устроился поудобнее и посмотрел на нас, покачивая ногой.

Оказывается, он был очень молод.

Он был, вообще-то, страшно молод. В Лабиринте мы бы с таким зеленым пацаном и не заговорили всерьез.

Но ведь тут был не Лабиринт.

– Ты – дозорный? – спросил Рыжий, разглядывая черноволосого мальчишку.

– Ну да, – кивнул тот, разглядывая нас и болтая ногами.

– Непрофессиональное поведение для пограничника – шуметь вот так на виду, – проворчал Морган.

– А я не профессионал. Я – любитель, – объяснил черноволосый.

– Что еще ты любишь? – нахально спросил Рыжий. – Я смотрю, ты еще и любитель-музыкант.

– Да, – ответил черноволосый. – Без музыки весна во Фриланде никогда не обходится.

– Ну и где? – вопросил Рыжий, расставив руки. – Где зелень деревьев, вызванная к жизни чудесными звуками? Где пение птиц? Может, пора позвать профессионалов?

Черноволосый музыкант засмеялся.

– Не думаю, что какой-нибудь профессионал осмелится представить свою музыку на суд кицунэ-тян!

– Я скорблю! – провозгласил Рыжий. – Мороз сковывает цветы! Что нам делать, когда они опускают замерзшие головки, а музыканты не изволят для них играть?

– Делать всё, чтобы мороз не одерживал окончательную победу? – предположил музыкант, быстро взглянув на него. – Я вижу, кицунэ-тян уверен, что при встрече мороза с цветком всегда побеждает мороз.

– Даже во Фриланде всегда происходит именно так, – промурлыкал Баламут.

Длинноносый пацан почесал подбородок плечом.

– А согласился бы кицунэ-тян, – проговорил он как-то хмуро, – чтобы всё происходило так же, когда дело касается четырех рыжих мохнатых цветов жизни? Глазастых цветочков, высовывающих из норы свои черные носики…

Проговорив эту абракадабру, он склонил голову набок принялся с интересом изучать Баламута.

Баламут завис. Он сморгнул и, моргая, растерянно уставился на юнца. Впервые на моей памяти наш оборотень совершенно потерялся с ответом.

Не дождавшись от него реакции, черноволосый кивнул. И посмотрел на меня, болтая ногами под своей плащ-палаткой.

– Ты недавно был очень сильно ранен, – сказал он. – Вот сюда, – он небрежно махнул гармошкой мне в середину груди.

Он вроде бы сидел все время на месте, а говорил неторопливо. Интересно, сколько ему на самом деле лет? Я вспомнил, у кого я еще видел такую неторопливость: у профессиональных игроков в покер. И еще, иногда – у Моргана.

– Даже совсем чуть было коня не двинул, – ответил я. Шустрый вьюнош заинтересовал меня чрезвычайно. Он – целитель? Отрепье на нем – отчасти зеленое. – Но меня вылечили.

– Еще не совсем, – возразил мальчишка и поболтал ногами. И указал подбородком. – Разреши?

Ни с того ни с сего мне вдруг стало очень страшно. Так бывает страшно во сне, и еще – когда ты со всех ног бежишь по лесу, а Большая Охота наступает тебе на пятки, и от нее нет спасения. Пацан сунул гармошку за пазуху, спрыгнул с перил и будто сразу оказался рядом. Сомневаюсь, что Морган смог бы остановить этого шустрилу.

Мне показалось, что его ладонь прожгла меня насквозь, как тавро. Но это была не боль. Наоборот: сосущая хлюпающая тяжесть, которая прочно обосновалась у меня в груди, исчезла – без следа, как будто ее никогда не было, и больше никогда не возвращалась. И страх исчез тоже.

– ...чтобы человек был смертельно ранен в Лабиринте, а излечен – во Фриланде, – возник сквозь звон в ушах голос мальчика-музыканта. Цветные пятна перед глазами медленно таяли. – Так получше? – я уже видел почти отчетливо. – И вот здесь, – немножко хмурясь, пацанчик пальцем тронул мой висок. – Было. Но, похоже, Маша тут полностью справилась. Да, – он окинул меня с ног до головы внимательным взглядом своих иконописных очей. – Обычный, немного оглушенный, но практически здоровый проводник без определенных обязательств.

– Аптека? – с тревогой где-то сбоку спросил Морган. – С тобой всё в порядке?

– Более чем, – проговорил я немножко заплетающимся языком. В ушах у меня звенело, голова кружилась. – Я только... чуть-чуть отвык.

– От чего?

– Дышать, – сказал я.

И засмеялся. Морган удивленно смотрел на меня.

– Понятно, – задумчиво сказал он мальчишке. – Так ты все-таки не дозорный и не музыкант, а целитель.

– Я – дозорный, музыкант и целитель. А еще я путешественник. Ну что, какие планы?

– А что, – сказал я, – есть предложения?

– Угу, – кивнул резвый отрок.

Он полез за пазуху и вытащил нечто, что показалось мне в первую секунду довольно большим хрустальным графином, сразу радужно вспыхнувшим в лучах весеннего солнца.

3.

Все-таки это была скорее бутыль, потому что у нее была деревянная пробка, плотно пригнанная на резьбе. Прозрачные стенки выглядели очень толстыми и прочными, а внутри рубиново переливалось нечто, больше всего напоминающее густой вишневый сироп.

Его было очень много. Наверное, целый литр.

– Где-то я такое уже видел, – задумчиво сказал Морган. Целитель кивнул и протянул кувшинчик мне.

– Насколько я понимаю, вы уже с этим сталкивались, – сказал он. – Поэтому вам будет проще. Бери, бери.

– Как много! – сказал я. Голова у меня всё еще немного кружилась, мне было странно дышать без опаски – легко, как будто в школе, когда вдруг отменили все уроки. Я подкинул кувшинчик на ладони: он был компактным, увесистым, удобным для руки. Юнец кивнул.

– Ага. Мы его наготовили в этот раз выше крыши.

– Осторожно, – сказал Морган, с удивлением глядя на меня.

– Вообще-то она как раз и предназначена для того, чтобы разбиться, – сказал пацан. – Но только в нужное время и в нужном месте…

– Подожди, я не понял, – сказал я. – Ты что же, хочешь, чтобы я снова полез в Большую Сеть?

Морган вздрогнул и сразу стал очень спокойным.

– Ни в какую Сеть, – неторопливо проговорил он, – Аптека больше не пойдет.

– Правда? – музыкант взглянул на меня. – Кстати, это ведь будет довольно большая акция. И в ней – ты, наверное, должен знать – собираются участвовать вообще все проводники Фриланда. Все, кто хоть как-то может ориентироваться в Лабиринте. Даже я пойду, хотя я не практиковался уже сам не помню сколько.

– Так ты тоже проводник?

– Ну да, – он кивнул. – Хорошо бы было, на самом деле, если бы проводников было раза в два больше. Эликсира-то у нас достаточно, а вот курьеров...

– Ничего, один раз обойдетесь теми, кто есть, – спокойно сказал Морган. – Всё это не стоит того, чтобы расшевелить еще пару человек…

– Вообще-то не пару человек, – неожиданно ответил музыкант. – А всё человечество.

– Что?!

– Это – одна из шестисот бутылок, – тыча пальцем, беспечно сказал паренек. – Бальзам в каждой из них предназначен для того, чтобы рассеяться по территории около миллиона квадратных километров. Все люди, оказавшиеся на этой территории, попадут под действие бальзама. Таким образом, мы перекроем всю территорию Лабиринта и сможем предложить путь к свободе всем людям, живущих в нем. Правда, есть еще самолеты, и подводные лодки, и всякие герметичные бункеры, но это уже погрешности, которые можно будет исправить потом.

– Что ты гонишь! – воскликнул Морган, вытаращив на него глаза.

– Этого, – терпеливо пояснил юный целитель, тыча пальцем в бутылочку, – хватит, чтобы все люди, живущие на площади в миллион квадратных километров, вспомнили, что такое Фриланд. Все, сколько их ни есть. Вспомнили и – кто захочет, конечно – заново научились находить сюда дорогу. Но фишка сработает только в том случае, если перекрыта будет все поверхность планеты Земля. Поэтому мы и запланировали акцию, во время которой в Лабиринт выйдут все примерно шестьсот проводников, которые у нас есть.

– Где это «у нас»?

– Ну в Городе, конечно, где ж еще?..

Он еще и городской?

Вдруг я подумал: а может, он просто лабиринтец и зачем-то вешает нам лапшу на уши.

Но как бы у лабиринтца получилось вылечить меня?..

Странный целитель (проводник? городской? музыкант? Как можно сочетать хотя бы две фриландские профессии, не говоря уж о трех или четырех?) прибавил:

– У нас есть те, кто был против участия в акции лабиринтца, тем более самоучки. Но людей и без того слишком мало. Хотя ты, конечно, можешь отказаться. Это Свободная Страна.

Он покусал губу и заметил:

– Если бы у нас были еще проводники-лабиринтцы, мы бы и их просили помочь.

– А что... таких больше нет?

Никто до сих пор не мог мне ответить, есть ли в Свободной Стране кто-то еще вроде меня. Тех, кто, родившись в Сети и каким-то образом сбежав из нее, иногда бы туда добровольно возвращался.

– Нету, – ответил целитель. – Ну, если не считать вашего Малыша, но его мы, с твоего позволения, пока считать не будем. Конечно, у него есть все шансы, после того как он попал в ваш Дом, но всё же он пока только маленький цыпленок... И всё это довольно грустно. Раньше лабиринтцев у нас было больше.

– А если заранее провести в Сеть добровольцев из нашей Страны? – вдруг спросил Морган. – Снабдить их эликсиром, расставить в узловых точках... Просто по очереди, одного за другим, и пусть дожидаются времени «Ч» в Лабиринте. Один проводник тогда смог бы обеспечить десятки звеньев. Не может быть, чтобы добровольцев не хватило.

– Да, такая идея была, – кивнул музыкант. – И в добровольцах у нас недостатка нет. Но…

Странно, но я быстрее всех понял, почему идея не катит, и сказал:

– Вуул.

– Да, – музыкант кивнул. – Нам, знаете ли, хватило того бед-трипа, когда вы с Машей удирали из Лабиринта на «скорой помощи». Представляете, какую они там развернут травлю, когда узнают об этом проекте?

– А узнать им ничего не стоит, – согласился я, – учитывая, как фриландцы выделяются в толпе.

– Велика вероятность того, что они уже знают, – заметил музыкант. – И поэтому Морган прав: даже если мы минимизируем риски, безопасной эту миссию не назовешь.

– А как насчет того, что это может быть вредно для не-проводников? – спросил я.

– Не беспокойся. Это улучшенная формула. Хотя все-таки пить неразбавленной ее в самом деле нельзя, даже тебе. Но я думаю, вам бы такое и не пришло в голову.

– Не всем из нас, – проворчал Морган.

– Это скорее аэрозоль, чем бальзам. Поэтому даже лучше будет, если она окажется в воздухе, чем в воде. И чем выше в воздухе, тем лучше, хотя все это не принципиально.

– А как это работает-то? – спросил Морган.

– Да вы о многом уже сами догадались, – мальчишка скроил скучливую мину, как будто объяснял бабушке правила использования смартфона. – И Колобок вам всё правильно рассказал... Ну, всё ведь просто – он открыл для себя Границу. Вспомнил о ней. И снова научился.

– Кстати, как у него дела? – спросил Морган.

– Да прекрасно у него дела, – махнул рукой музыкант. – Как могут быть дела у лабиринтца, начинающего проводника, впервые в одиночку путешествующего по Стране? Вон, у Аптеки спросите, он знает.

Я знал.

– А мы думали, что проект заморозили, – сказал Морган.

– О, ну что ты. Колобок дал нам бесценный материал. Это самый большой наш успех с того момента, когда четверо квалифицированных специалистов создали музыкальный ансамбль, который стал известен по всему Лабиринту и инициировал множество случаев воспоминания о Фриланде. Правда, эти четверо потом напрочь забыли о Фриланде сами, и спасательные экспедиции ничего не дали, – грустно прибавил музыкант. – Но это совсем другая история.

– Похоже, этот проект длится уже долго, – сказал я.

– Ты не поверишь, если я тебе скажу, сколько, – грустно ответил музыкант. – Но успехи у нас... переменные.

– Это так странно, – заметил я. – Мы так привыкли, что во Фриланде решаются все проблемы. Вы не пробовали просто открыть Границу?

Музыкант кивнул.

– Просто открыть Границу – это вовсе не проблема. Проблема не в нас, а в них.

– В том, что не Фриланд надо защищать от людей, а людей от Фриланда, – проговорил я.

– Ну, ты понял, да? Не все способны нести бремя свободы. Этот Черный Пес ваш – это еще не самый запущенный случай…

– Однажды – я так слышал – Граница должна исчезнуть, и два мира перемешаются.

– Вот тогда-то им всем и наступит трындец, – смеясь, договорил музыкант. – Ты представляешь себе сражение Большой Охоты с... ну, хотя бы, с ведомством, на которое раньше работал этот ваш Арчев?

– Не хотел бы я это увидеть, – пробормотал я, содрогнувшись.

– Я тоже, – серьезно ответил музыкант, – но в тот момент у нас с тобой будут другие заботы.

4.

– Ну? Еще вопросы?

– В чем смысл жизни? – криво улыбнувшись, спросил Морган.

– Жизнь больше всякого смысла, – ответил музыкант.

И вытащил гармошку из-за пазухи.

– Слушай, – сказал Морган, – ну, вот Аптеку ты подлечил… А я?

– Что – ты? С тобой всё в порядке.

– А он? – Морган кивнул на Рыжего.

– Его бесполезно лечить, – махнул рукой музыкант. – Хотя... Кицунэ-тян, ты, я вижу, что-то хочешь у меня спросить.

И он сунул гармошку обратно за пазуху.

– Ты на кого-то похож, – вдруг напряженно сказал Баламут, глядя на него. Только сейчас я сообразил, что оборотень молчал всё время нашего разговора. Ничего не говорил. – На какого-то моего знакомого. Или я тебя по телевизору видел?..

– По телевизору? Не думаю. Хотя каких только странностей не бывает в Лабиринте!

– Значит, ты утверждаешь, что бывают цветы, которые сильнее мороза? – спросил Баламут. Теперь он говорил без всяких ужимок. Музыкант энергично замотал головой.

– Неа. Цветок всегда слабее. Но цветок самим фактом существования победил, потому что он жив, а мороз – мертв. – Он помолчал. – Те, кто вспоминают это, попадают в нашу Страну. По сути дела, основное действие эликсира заключается как раз в том, чтобы человек об этом вспомнил.

– Вот ты говоришь – распылили эликсир, все вспомнят, – сказал Рыжий с неожиданной злобой. – А в Яме? Вспомнит там кто-нибудь хоть что-то? Из Лабиринта, значит, мы будем спасать, а из Ямы – нет!

– Из Ямы очень непросто... спасать, – наш собеседник с интересом уставился на Баламуа.

– А то я не знаю! – со злобой сказал тот. – Непросто!..

– Утихомирься, – сказал ему Морган. – Это больная тема, – пояснил он для музыканта. – Он и так уже тут достаточно натворил глупостей. Кстати, а ты случайно не знаешь, кто такие голодные духи?

– Ну, эта такая форма существования, – сказал музыкант. – Крайне некомфортная.

– Посмертная?

– Смерти нет, – сказал музыкант. – Смерть – это миф. Но давайте отмотаем немного назад. Судя по всему, тебе очень хочется спасти кого-то из Ямы, кицунэ-тян.

– Я знаю, что это невозможно, – угрюмо ответил Рыжий. – На замену мне предложить некого, а как искать этого вашего Короля – никто не знает.

– В самом деле? – юнец улыбнулся одними глазами. И как будто немного подумал. – И что, ты готов будешь отдать жизнь за то, чтобы он выбрался?

– Кто?!

– Да тот, за кого ты просишь. Твой старший брат.

Рыжий молча смотрел на него. Мы с Морганом переглянулись.

– Да или нет, кицунэ-тян? Это простой вопрос.

– Да.

В ту же секунду фриландец откинул полу балахона, и в его руке мы увидели длинный меч.

Снизу вверх, не теряя ни мига, провел он сверкающим клинком, и как будто ткань реальности разорвалась под мечом. Даже не разорвалась, а будто мгновенно истлела; и мы как ослепли. Мы перестали видеть лес, реку, мост, радугу весеннего солнца в кронах. Нет, это была не слепота: теперь я видел, что на самом деле мы не на мосту посреди леса, на самом деле мы стоим на ровной, как стол, равнине, покрытой топкой грязью. Ноги мгновенно промокают, ледяная грязь добирается до щиколоток. Вокруг нас стоят люди. Я однажды уже видел людей с такими лицами – и хотел бы об этом забыть. Но как об этом можно забыть, если это и есть реальность, а все остальное – мираж, сладкое мимолетное сновидение? Вся толпа замерла, и все глядели на нас, и мы тоже замерли. Мы в Яме, как будто сказал кто-то в моей голове. Мы на Дне Ямы, наша песенка спета, теперь мы останемся здесь навсегда. Да мы и были здесь всегда, возразил тот же, но другой голос. Ведь ты уже понял? Лабиринт, Фриланд, весеннее солнце, запах моря, стена с вьющимся виноградом, глаза Маши – все это только показалось тебе. Это, наверное, Князь устраивает иногда такие галлюцинации для своих подопечных. Но теперь мы снова видим лицо реальности, и все слова потеряли смысл.

Резкий блик меча прямо мне в глаза.

Мы стояли на мостике посреди весны. Черноволосый юноша держал в руках что-то маленькое, и легкое, и живое. Тут же он подбросил это живое вверх, и в воздухе закувыркалось, захлопало крыльями, метнулось и пропало. Как будто голубь?..

– Птицы иногда летают между мирами, – сказал юноша, провожая его глазами. – Вы это знали? Соловьи, жаворонки. Иногда они как бы не видят Границу. – Он поднял голову и к чему-то прислушивался.

Меча в его руке не было. Куда он делся, я не заметил.

– Но это, – заикнулся Рыжий, делая хватающие движение по воздуху, как кошка, которая промахнулась поймать играющую с ней руку. – Это же... это же он? Это он?

– Это же была Яма, – выдавил Морган. – А это…

– Ну да, – сказал юноша рассеянно. – Вот же кицунэ-тян просил, чтобы я вывел из Ямы его брата. Ну, вот я и вывел. Только его потом подлечить надо будет. Не всегда же ему теперь птичкой порхать!

– Как, – заикнулся Рыжий. – А ты... А... моя жизнь? – он смотрел вверх, жмурился по-лисьему и прижимал уши.

– О! – взглянув на него, сказал фриландец с иронией. – Тебе так хочется сегодня стать героем? Не беспокойся, у тебя будет такая возможность, и довольно скоро. Всё, – подняв голову и прислушиваясь, сказал юноша. – Вот и мои спутники.

По гребню холма на той стороне ручья шли двое – высокие и, как мне показалось против света, одетые во что-то напоминающее сверкающие доспехи.

– Саёнара, дети, – сказал мальчик, – учитесь хорошо. – Он схватил с перил свою ветхую шляпу, повернулся и начал взбираться на холм. – Оодзи-сан! – закричал он. – Я здесь!

Один из идущих поднял руку в приветствии. Длинноносый обернулся к нам, нахлобучивая шляпу себе на голову.

– Кицунэ-тян, а ты потом приходи в Город, – прокричал он. Оказалось, что за несколько секунд он успел взлезть на приличное расстояние. – Нам с тобой надо будет подумать, как теперь лечить Нику! Та еще задачка, на самом деле... Аптека, не забудь: в день праздника, в В., ровно в двенадцать, плюс-минус пять минут!