Письмо в Лабиринт

Глава 7. Неожиданное поручение

1.

Река, красная от заката, заполняла половину мира; только где-то далеко справа и слева ее ограничивала резная черная рамка леса. Вторую половину мира заполняло пылающее небо. Река была неотличима от Волги в среднем течении (разве только по берегам не было ржавых облупленных развалюх, а в воде – тинных и масляных разводов). Капитан, тихо насвистывая, рулил нашим плавучим устройством, которое больше всего было похоже на маленький катер с плоской палубой и круглыми пузатыми боками. Двигался «катер» почти бесшумно, только иногда издавал из нутра тихий басовитый звук, как будто у него бурчало в желудке.

Каким образом Морган разобрался в управлении этой машиной – для меня было загадкой. Лично мне все изделия Малого Народа всегда казались скорее абстрактными скульптурами, чем утилитарными механизмами. Хотя Малый Народ сроду не создавал ничего бесполезного. Если у изделия было меньше двух функций, то изобретатель обычно получал свое творение назад: дорабатывать.

Этот катер лежал, наполовину засыпанный песком, у маяка в устье реки, к которой нас привел Рыжий. «Возможно, это судно ждало именно вас», – пожал плечами смотритель маяка, когда Морган спросил у него, кому принадлежит машина. «Скорее всего, она неисправна, – прибавил смотритель. – Но я не проверял».

«Капитан, – в легкой панике начал я, заметив, как в глазах Моргана зажегся маниакальный огонь, – сломанную машину гномов под силу починить только гномам!» Но было, конечно, поздно. Мы с Рыжим поняли, что попали.

Мы были готовы к ожиданию. Сначала мы выпросили у смотрителя лодку и долго рыбачили у берега. Почти ничего не поймали, вернулись на пляж, поджарили рыбу, искупались в прибое, позадавали смотрителю вопросы. Пляж был белый и чистый, солнце золотило воду, и далеко-далеко на горизонте кто-то еле слышно играл как будто в горн. Мы вяло (подчиняясь деловитым приказам Моргана) перетащили катер к низкому короткому пирсу в устье. Когда мы вяло засобирались на рыбалку второй раз, от реки донесся тихий взрыв басовитого жужжания и торжествующее «йухуу!» Немного ошалевшие, мы прибежали к пирсу и увидели, как Морган важно и плавно закладывает по красной от заката глади речного устья неторопливые виражи. «Видно, после ежедневной наладки его супер-хаммера это всё игрушки», – заметил Рыжий. «Не исключай вероятности, что эта штука просто была выключена», – заметил я, и Рыжий скис со смеху. Но тут Морган с важной торжествующей миной повернул обратно к пирсу, и мы с Баламутом вежливо преисполнились благоговения. Приходилось признать, что странный плавучий механизм очень облегчит наше передвижение.

И вот теперь мы шли на запад, вверх по течению, алое солнце пылало над рекой, река понемногу сужалась, лес понемногу редел, а впереди, в изгибах реки, вставали холмы, и за холмами всё новые покатые холмы, черные от заката. Река впадала в море километрах в двух к югу от Теслы, и этой реки не было тут еще в прошлый раз, когда мы проходили вместе по побережью. По субъективным ощущениям – с полгода назад. Но кого в этой Стране волнуют такие мелочи, как изменение географии? Хорошо хоть – раз в полгода, а не поминутно, как в Глухомани...

Двигались мы, по чести, довольно медленно, хотя в любом случае гораздо быстрее, чем если бы шли пешком.

– Мне нравится это место, – сказал Морган. – Я бы хотел когда-нибудь сюда вернуться.

Он стоял на корме у штурвала (который и на руль-то не был похож, а скорее на странно конфигурированную систему колес от детского велосипеда). Мы с Рыжим валялись на палубе и загорали.

– Каждый раз, когда мы попадаем в незнакомый район Страны, о мой незамысловатый друг, ты объявляешь, что тебе здесь нравится и ты хочешь сюда вернуться, – лениво проговорил Рыжий. Он лежал на животе и помавал в воздухе босыми пятками.

– Да, – ответил Морган, глядя вперед. – Во Фридланде я научился ценить красоту. А чего добился ты?

– Да уж, – сказал я, глядя в оранжевые переливы облаков прямо над собой. – Некоторые вообще в последнее время жутко свинячат. В Лабиринте якшаются с кем попало... Контрабанду в Страну таскают…

– А толку с этого никакого, – подхватил Морган.

– Контрабанда – это то, что запрещено, – лениво сказал Рыжий. – А мне никто еще не запрещал ничего сюда носить.

– Нам тут пока вообще никто ни разу ничего не запрещал, – проворчал Морган. – И не хотелось бы менять ситуацию…

– Между прочим, симпатичные горки, – сказал Баламут. – Там должно быть много кроликов.

Он неожиданно вскочил на ноги и замер, дергая носом. Катер закачался.

– Да, – сказал он. – Точно.

– Прыгай да плыви, – предложил Морган. – Кто у нас тут больше всех торопился?

Рыжий не удостоил его ответом.

– У нас ведь и провизия должна же когда-нибудь кончиться? Нет? – сказал я и закинул руки за голову.

– Не, – отозвался Морган. – Эти твои в Тесле мне предлагали примерно раза в два больше, чем мы все втроем могли бы унести. Если бы не таратайка, то прямо не знаю...

– Комплекс голодающего: дают бесплатно – хватай и беги, – Рыжий водил носом в воздухе.

– Ах, это, оказывается, мои комплексы? А сейчас мы чьи комплексы удовлетворяем?

– Слушайте, – сказал Рыжий, – ну давайте пристанем. На ночь. Вон там. Ноги разомнем. Я тоже хочу исполнить долг перед обществом.

– ...Делать нам как будто нечего, кроме как переться неизвестно куда за твоей вот этой фигней!..

– Ты что, не веришь, что я тоже могу приносить пользу?

– ...и мало того что у некоторых комплексы, они еще и с инстинктами не могут справиться…

– Этот тазик всё сильно упростил, – сказал Рыжий. – Кэп.

Не глядя на него, Морган молча передвинул на штурвале какой-то рычаг. Катер зафыркал (было очень похоже на уазик) и повернул к правому берегу, по курсу, указываемому носом Баламута. Я закрыл глаза.

2.

Рыжий рыбкой спрыгнул с нашего плавсредства, когда оно было в десяти метрах от берега. Капитан только крякнул. Апельсиновая голова появилась в волнах, и через секунду Баламут ловко, по-лягушачьи, взобрался на откос берега, поросший густыми кустами.

– Тунеядец, – громко сказал Морган ему вслед. – Чалку-то мог бы привязать!

В прибрежных зарослях мелькнуло рыжее. И тут же, очень близко, раздался пробный отрывистый тонкий лай – сиплый, но довольно громкий.

– Песенки он поёт, – недовольно пробурчал Морган. – Долг перед обществом у него…

Рыжее в кустах уже исчезло – как растворилось. Передний край «тазика» ткнулся в берег, и я спрыгнул на землю.

– Давай скорей, а то солнце сейчас сядет, – недовольно сказал мне Капитан.

Кажется, именно в тот момент, когда мы причалили, солнце наконец коснулось горизонта. Морган вдруг замер на раскачивающейся посудине, прислушался – и захохотал.

– Кролики, значит! Пользу он, значит, хочет принести!

Далеко-далеко, но отчетливо в быстро темнеющем воздухе разнеслось вдруг довольно приятное на слух, с переливом тявканье, а потом сразу еще одно – с другой стороны, гораздо ближе, громкое и низкое. И еще одно, и еще. Лисы пели свои песни на поросших редким лесом холмах, ближних и дальних, под зажигающимися звездами.

– Когда-нибудь я его все-таки подстрелю, – с удовольствием сказал Морган. – И сделаю шапку. Это будет единственная польза, которую он принесет в своей короткой бессмысленной жизни.

– Вот некоторые устраиваются, – сказал я, слушая лисье пение с некоторой завистью. Все-таки способность Рыжего всегда меня очень впечатляла. – Говорят, этому можно научиться. Представляешь, вышел в поле – а у тебя и тут своя стая!

– Благодарю покорно, – проворчал Морган. – Даже если мне не будет хватать чего-то в моей собственной человеческой стае. В чем я сильно сомневаюсь.

– Но говорят, перекидываться опасно, – сказал я. – Можно забыть, как снова стать человеком.

– Говорят, – сказал Морган. – Давай, привязывай таратайку.

Всю ночь, лежа под светлым от звезд небом, мы просыпались от близкого и далекого лисьего пения. А наутро обнаружили рядом с потухшим костром выставку трофеев. Ровно шесть штук упитанных кроликов лежало на траве в ряд, как на выставке. Солнце золотило воздух, трава была мокрой и розовой от рассвета. Рыжий, свернувшись в клубочек, скромно спал в сторонке младенческим сном.

– О, – деловито сказал Морган, протирая глаза. – Сейчас будет рагу.

В тот день мы познакомились с Машей.

Машу привел Голдхейр. Позже она говорила нам, что при первой встрече мы ее совсем не впечатлили. «Пришла, смотрю: сидят. Маленькие и какие-то страшно беспокойные, дёрганые. Вы мне показались почти одинаковыми, все трое. Это уж потом, когда я познакомилась с другими лабиринтцами, поняла, что вы – еще не самый запущенный случай».

А нам – может, от неожиданности – она показалась тогда просто ослепительной. Ярче утреннего солнца.

Голдхейр появился на нашей стоянке во время завтрака, один. Мы сидели у костра, уплетали рагу, балагурили и смеялись, когда он в этой их манере сказал прямо над нами: «Ну и прыткие же вы, ребятки!»

Уселся, пока мы хлопали глазами, скрестил ноги, как ни в чем не бывало, и поглядел немного свысока.

Он всегда смотрел немного свысока. Может быть, из-за комплекции: он был на голову выше Моргана и такой же ширины в плечах. Надо сказать, я больше не знал фриландцев такого богатырского сложения. Голдхейр – так он представился нам при первой встрече. Очень сомневаюсь, что в Городе его звали именно так. «Это что – имя такое?» – спросил я его тогда. «Нет, конечно, – ответил он. – Прозвище, как и у тебя».

А волосы у него в самом деле были желтые, золотые, и даже поблескивали немножко, особенно сейчас – солнечным утром.

3.

Однажды – примерно десять лет назад, если считать по времени Лабиринта – в моей жизни наступил момент, когда я перестал заблуждаться по поводу того, что могу научиться показывать сюда дорогу родным и друзьям. (Если хватит времени, я потом расскажу тебе, дорогой адресат, как это произошло. Всегда тяжело вспоминать истории своего расставания с иллюзиями).

Примерно тогда же местные впервые дали мне поручение в Лабиринт.

Не сразу, но очень скоро я научился их выполнять. И с тех пор уже не уходил из Фриланда без пачки заказов, большой или маленькой. Именно в те времена ко мне присоединился в путешествиях Морган, и это были веселые деньки, лучшие в моей жизни.

Но только около года спустя мы узнали, что в Стране существует Курьерская Служба.

А когда узнали, я тут же спросил у местных, нельзя ли и мне туда поступить? Местные ответили в том смысле, что, мол, сами пока справляемся. Я попробовал поискать, где базируется штаб Службы, не нашел и пока что бросил эту затею.

Чаще всего – особенно поначалу – поручения мои были проще некуда. Буквально: бросить письмо в любой почтовый ящик. Или: найти определенного человека и один раз посмотреть ему в глаза.

Всё. Ни разговоров, ни писем, ни посылок. Один раз поймать взгляд человека в трамвае. И отвернуться.

В первый раз, дорогой читатель, я тоже возмутился было. «Но какой в этом смысл?!» Мне ответили просто: «Ты поймёшь».

И я послушно вышел в Лабиринт, нашел нужного человека (это было несложно: мне дали имя и адрес). И посмотрел на него, столкнувшись в дверях подъезда.

Не то чтобы я чего-то ждал (хотя побаивался всякого). Но ничего не произошло.

И все-таки что-то произошло. Не спрашивай, как я это понял, любезный адресат. Худой бородатый парень, мой ровесник, невнятно пробормотал извинения и пошел своей дорогой, но я знал: что-то поменялось.

Когда я рассказал об этом во Фриланде, мне кивнули. «Это – чутье проводника, – сказали мне. – У целителей тоже есть что-то подобное, они всегда сразу понимают, когда пациент здоров». «И что же, этот пациент теперь здоров?» – спросил я. «Ну, не совсем. Как можно быть здоровым в Лабиринте?» – ответили мне.

Так что смысла большинства поручений я до сих пор не понимаю. Может быть, они помогают лабиринтцам? И если помогают, то каким образом? И помогают ли вообще? Может быть, их жизнь в результате изменяется – или, наоборот, избегает каких-то изменений? Их судьба совершает какой-то поворот? И если так, то в какую сторону?

И действительно ли я уверен, что в хорошую?

А может быть, некоторые из моих поручений – или вообще все они – это экзамен. И последствий никаких у них вовсе нет, кроме одного: во Фриланде проверяют, в ста ли случаях из ста я покорно иду и делаю то, что мне сказали. Может быть, еще ни одного настоящего поручения мне до сих пор не дали.

А может быть, даже и экзаменом они не являются. Может, это просто жест милосердия к неприкаянному проводнику-самоучке. С фриландцев бы сталось придумать такой способ дать почувствовать себя нужным. Так ребенку разрешают завинтить гайку и хвалят за несколько неуверенных движений ключом: вот молодец. Очень хорошо помог.

Штаб Курьерской Службы, к слову, мы до сих пор периодически принимаемся искать.

4.

– ...Очень, кстати, сложно так – когда ни имени, ни внешности, ничего. Поэтому я так долго и канителился. Ну и вот, я пришел в этот парк, посмотрел – она правда туда ходит каждый день. Сидит на одной и той же скамейке, иногда по многу часов, и ищет в яндексе. Плачет. Я придумал, как сделать передачу, Кэп мне помог. Передал, она обрадовалась, сразу рванула в этот Эктополь. Голдхейр, а зачем это всё было надо? Чем так замечателен этот байкер, что ради него надо проводников лично гонять на встречи?

– Интересное слово – «канителился», – задумчиво сказал Голдхейр.

Мы сидели у костра на берегу реки. Голдхейр молча слушал мой отчет и задумчиво разглядывал закипающий чайник. Рыжий возлежал на траве с видом императора вселенной, а Морган, разложив вокруг себя набор каких-то аккуратного вида изогнутых лезвий, точил деревянную заготовку, которая, по всей видимости, должна была вскоре стать рукоятью ножа.

– Давно я наблюдаю в этой Стране такую удивительную закономерность, – со скучающим видом сказал Рыжий. – Только успеешь задать какому-нибудь серьезному специалисту серьезный вопрос, как этот специалист тут же, не сходя с места, превращается в филолога-любителя.

– Не нервничай, – сказал Голдхейр, разглядывая чайник. – Сейчас мы дождемся кое-кого. И думаю, что ответов тогда вам будет вполне достаточно. Боюсь даже, как бы их не оказалось слишком много.

Морган хмыкнул, не переставая точить заготовку.

– Невозможно не верить фриландцу, – сообщил он и сдул с заготовки стружки. – Так что мы в это, конечно, верим. Но с трудом!

Голдхейр невозмутимо кивнул.

– Труд облагораживает, – сообщил он. – Именно поэтому ты сейчас выглядишь лучше своего друга.

– Тамбовский волк ему друг, – с царственной ленцой объявил Рыжий, слегка потягиваясь. – А кто должен прийти? И почему вы сразу не пришли вместе?

– А потому что вы оказались очень прыткой братией, – проворчал Голдхейр. – Я бы сказал, непомерно прыткой. А наш гость не специализируется на ловле прытких лабиринтцев по просторам Фриланда.

– А ты – специализируешься?

– Я тоже не специализируюсь, – сказал Голдхейр,– но меня никто не спрашивает.

– Мир вам, – произнес совсем рядом ясный голос. Я обернулся и чуть не упал с бревна.

Оказывается, не только городские здесь балуются такой манерой — появляться из ниоткуда. Прямо надо мной стояла та самая целительница, которую мы видели на днях в Тесле, в галерее напротив библиотеки.

5.

Надо сказать, начало разговора я пропустил, и меня самого это удивило. Не то чтобы я такой уж аскет. Но, честно говоря, я никак не думал, что женская красота способна произвести на меня такое... сокрушительное впечатление.

...Когда я немножко очухался, то разобрал слова Моргана. Морган, как ему и полагается, пришел в себя раньше всех.

– ...так вы говорите, вас зовут…

– Меня зовут Маша, – сказала гостья.

Мне показалось, что Голдхейр при этом покосился на нее с некоторым удивлением. То ли это было ее ненастоящее имя – то ли, наоборот, настоящее?..

– А говорят, у итальянцев имена сложные, – невозмутимо сказал Морган. – Присаживайтесь, Маша. Рагу мы съели, но не хотите ли чаю?

– Нет, я не голодна, – ответила Маша. И улыбнулась. Вот ведь черт!..

Голос у нее был тихий, но слышный до самой последней буквы, ясный и безмятежный. Сколько ей? На вид не больше двадцати. Но кого здесь волнуют такие мелочи, как возраст?..

– Прекрасной леди подобает трон! – сказал Рыжий каким-то мурлыкающим голосом.

Он сидел на скрещенных ногах совершенно прямо и неподвижно, как изваяние. Только волосы растрепаны и глаза сверкают охотничьим блеском. Ну, этого следовало ожидать.

Для дороги он оделся по-испански: в черные кюлоты и черный бархатный камзол с серебряной нитью. В сочетании с рыжей гривой и хищными глазами оборотня выглядело это умопомрачительно. Пожалуй, в первый раз сейчас я пожалел о том, что во Фриланде совсем не забочусь о своей внешности.

– Нам некуда с подобающими почестями усадить гостью! – продолжал Рыжий мурлыкающим голосом, сидя очень прямо и неподвижно. – Увы, это позор для нас, и я предлагаю всем нам, о мои верные товарищи, немедленно совершить ритуальное самоубийство, если наша гостья соблаговолит дать нам на это милостивое разрешение!

Морган уже успел подкатить к костру чурбачок для Маши и установить, покачав для надежности. (Вчера вечером мы с ним спилили и разделали на ближнем холме сухару). Маша посмотрела на Рыжего.

– В таких крайних мерах нет необходимости, – проговорила она. – Мне будет удобно.

В следующее мгновение она уже удобно сидела. Я даже моргнул. Было полное ощущение, будто она действительно сидит на троне. Подол простого длинного платья раскинулся по земле, носок туфельки остался на виду. Это была маленькая туфелька с изящно закругленным бархатистым носком, травяного цвета, чуть-чуть стоптанная. По зеленому подолу вился тонкий растительный мотив.

Я обнаружил, что залип.

– ...осторожно, сын мой, – говорил Рыжий, обращаясь к Капитану, – есть вещи, которые не только ослепительны на вид, но и опасны. Еще немного – и ты дашь некоему счастливчику повод для черной ревности....

Маша посмотрела на него.

– Ревность – это не то, на что следует опираться в решениях, – сказала она. – Думаю, что именно так считал бы упомянутый тобой счастливчик, если бы он существовал.

Я почувствовал, что губы сами собой расползаются в улыбку – выглядящую, должно быть, преглупо. Рыжий устроился поудобнее, как уверенный в себе менеджер на переговорах.

– Это наполняет мое сердце невыразимым восторгом! – объявил он. – В самом деле! Прекрасная леди все вокруг себя освещает одним своим присутствием, даже если ей приходится навещать походный лагерь скромных искателей приключений! И одеться для этого не в лепестки роз и фиалки, как подобает феям!

Кошмар, подумал я. Неужели это работает? Или это просто Баламут почему-то внезапно поглупел? Должно быть, мы с Морганом одновременно подумали об одном и том же, потому что он сказал:

– Гм. Рыжий. А почему бы тебе не заткнуться? Маша ведь, наверное, сюда пришла не для того, чтобы слушать всякую галиматью.

– Только связав меня и заткнув мне рот, – провозгласил Рыжий, – вы вынудите меня замолчать! Но я уверен, что наша гостья никому не позволит в своем присутствии опуститься до свойственного некоторым грубого насилия!

Маша улыбнулась.

...Через какое-то время я сообразил, что снова выпал из разговора.

Печкин, черт тебя дери. Ты что, никогда раньше красивых женщин не видел?

А вот, получается, что не видел.

Как-то не повезло.

Между тем оказалось, что они уже как-то сумели угомонить Рыжего. Речь почему-то шла о моих способностях.

– Он водит через Границу только нас двоих, и уже давно, – говорил Морган. Маша и Голдхейр слушали внимательно. – Мы много раз пробовали провести кого-нибудь еще, но ни шиша не получается. Он находит портал, показывает нам, и только тогда мы его тоже видим. А больше никто не видит. Так что не знаю, как ответить на твой вопрос. Ну, мы, сами понимаете, не жалуемся.

– А почему у тебя такое прозвище – Аптека? – спросила меня Маша.

– Ну, он умеет лечить руками, – ответил Морган, – и еще…

– Погоди-ка, тормозни на этом месте, – сказал Голдхейр. – В каком смысле – лечить руками?

Он казался удивленным.

– Ну лечить, – Морган удивился тоже. – Ты не видел?.. Если что-то болит, он кладет руки, и ты выздоравливаешь.

Голдхейр смотрел на Машу, а она смотрела на меня, немного склонив голову набок.

– Что ты можешь вылечить? – спросила она.

Я немного встряхнулся.

– Ну, всякое... Головную боль, растяжения, ушибы. Всякие внутренние боли. Ранения. Понимаешь, я ведь не разбираюсь в медицине, диагнозы не умею ставить. Анатомию никогда не учил…

– Анатомия – это, конечно, важно, – сказала Маша, улыбнувшись. – Что ты чувствуешь, когда это происходит?

– Да, собственно, ничего, – начал я, – я просто кладу руки – и как-то понимаю, чтó нужно делать. И – делаю. Как-то. Вообще-то чаще всего это довольно приятно, – признался я. – Ну, как когда у тебя что-то прикольное получилось. Но я никогда не пробовал лечить что-то действительно серьезное. Скажем, смертельную рану. Случая не было. Фриландцы не болеют, и этих двоих тоже никакая зараза не берет…

– А в Лабиринте это не работает.

– А в Лабиринте это не работает.

Морган и Баламут с интересом слушали наш диалог. Они всё это, конечно, знали.

– Ну-ка, – сказала Маша, улыбнувшись. – Сложи-ка руки вот так.

Интересно. Эти двое уставились на меня, пока я пытался скопировать замысловатую фигуру из пальцев, которую без видимого усилия сложила Маша. Это было непросто.

– Так?

– Нет. На меня не направляй. А лучше встань и повернись вон туда. Вытяни руки перед собой. Большой палец выше. Правый. Еще выше. Мизинец отведи и расслабь. Ну, полностью не расслабишь, но хоть как-то. Потом потренируешься еще. Так. А теперь поворачивайся обратно, вот так. Раз.

Я повернулся и нечаянно оказался лицом к Рыжему. Глаза Баламута заволоклись туманом, его повело, и он мягко осел на землю. Морган длинно присвистнул в изумлении. Я в испуге разнял руки.

– Превосходно, – похвалила Маша как ни в чем не бывало. – Мягко, бережно. – Рыжий, хлопая глазами, приподнялся на локте. – Это просто сон, – пояснила ему Маша. – Наведенный транс. Ничего вредного, никаких последствий.

– Никаких... – Рыжий задохнулся от возмущения. – Печкин, а тебе руки не поотрывать?

Он был в полном сознании. Морган безуспешно попытался скрыть смех, уткнувшись в кулак. Я сосредоточился и снова свел ладони в хитрую фигуру, и Рыжий опять как миленький прилег в траву.

– Хватит, – сказала Маша. – Это к вопросу... о феях и фиалках, – пояснила она снова очнувшемуся Рыжему, который тряс головой и, по всему видать, всерьёз намеревался бить мне морду.

– Но что это значит? – с недоумением спросил я. – Я теперь любого так могу?

– Пока не любого, но потренируешься – будешь уметь. А значит это всего лишь то, что ты, конечно, в действительности никакой не проводник.

Такого мы не ожидали.

– А кто же он? – Баламут даже негодовать забыл.

– Он знает сам, – Маша отмахнулась, как будто вопрос был детским, и посмотрела на Голдхейра. – Что ты об этом думаешь?

– Тогда можно всё отменить, – сказал Голдхейр. Он казался удивленным. – Это было бы логично, – добавил он. – Поищем другое решение.

– Времени нет, – возразила Маша, – и к тому же я не вижу в этом особой проблемы. Скорее наоборот. С таким резервом я буду чувствовать себя гораздо увереннее.

– Но таким... не разбрасываются, – сказал Голдхейр.

– А я разве это предлагаю? – спросила Маша. – По-моему, ни одному стажеру еще не помешала отработка навыка в полевых условиях. Тем более – под квалифицированным руководством. Давай. Запускаем проект.

– Эй, – начал я обиженно, и Голдхейр обратился ко мне:

– Дело в том, что мы хотим снова просить тебя о помощи. Нужно, чтобы ты доставил Лабиринт срочную корреспонденцию.ф