Подземный мир и живая вода

10. Глава. Чего ни сделаешь, чтобы отложить конец света

Когда друзья встретились с Твардовским и Шарым в Сенаторской башне ночью на понедельник, они совершенно не догадывались, сколько событий произошло за последнюю неделю в доме астролога и на околоземной орбите.

После того, как в Кракове черт, он же серый слуга по прозвищу Шарый, не смог забрать душу пана Твардовского и наполучал не просто холодным железом, а освященными рыцарскими мечами, он на пана плюнул и отправился в Ад на лечение.

Пан остался в компании заморской птицы попугая.

— Это карты звездного неба? — первым делом спросил Доминго.

— Они самые, — Твардовский развернул на столе большую карту, — Ты разбираешься в звездах?

— Я даже знаю, что Венера это и вечерняя звезда, и утренняя.

— Неплохо.

— И, кстати, Земля крутится вокруг Солнца, а не наоборот.

— Ты уже успел прочитать Ретика?

Подающий большие надежды молодой астроном Георг Иоахим фон Ретик, ученик еще более известного астронома Николая Коперника, только вот зимой текущего 1540 года от Р.Х. опубликовал в Гданьске свою работу «Narratio Primo» с изложением основных тезисов гелиоцентрической системы.

Твардовский, поскольку продал душу не ради денег, а ради научных знаний, с помощью черта точно знал, что Земля вращается вокруг Солнца. И даже лично наблюдал процесс с орбиты. Но использовать это знание публично он не мог, потому что не на черта же ссылаться. А стать первооткрывателем значило оказаться под пристальным вниманием и научного мира, и церковного. Мало ли вдруг, Папа не одобрит гелиоцентризм.

Теперь же выходец из уважаемой духовной семьи, известный ученый, политик и доктор канонического права Коперник с подачи потомственного колдуна Ретика и под покровительством Альбрехта, герцога Пруссии, легализовал гелиоцентризм в научном мире.

Шарый засел за чертежи и перечертил все гороскопы Твардовского в гелиоцентрический вид, что заметно добавило им точности. Остальные же астрологи такими помощниками похвастаться не могли и цеплялись за геоцентризм, чтобы не переделывать все труды своей жизни.

— Нет, я всегда это знал, — ответил Доминго, — Люди за океаном не додумались сделать порох, но уж в небо-то смотреть умеют не первую сотню лет. У нас даже календарь составлен до… по вашему исчислению 2012 года.

— А потом что будет? Конец света?

— Поближе к дате надо будет внести поправки и составить новый календарь. За незнанием Христа у нас там Второе Пришествие не планировалось.

— Откуда ты знаешь про Христа и Второе Пришествие? Давно в Европе?

— Девять лет я провел не то гостем, не то пленником у императора Карла. Монахи читали мне и Ветхий Завет, и Новый, и Апокалипсис, и жития святых. Послушал с удовольствием. Начал задавать вопросы, — монахи обозвали дьявольским хитрецом. Разозлился и стал ругаться — выселили в башню.

— В одиночную камеру?

— Да, но не в одиночество. Монахи приходили, книги читали. Научили грамоте, разрешили светское читать. Легенды, историю.

— Сбежать не пробовал?

— Куда бежать? Или поймают и сдадут обратно, или поймают и в супе сварят. К врагам императора боюсь, что не долечу. Далеко от Вены до врагов. Да и если долечу, что меня ждет? Снова клетка?

— Так ведь девять лет в клетке. Не надоело?

— Попугаи живут лет по триста, а то и больше. Для меня десять лет не срок. Как для вас год. Пока книги по второму кругу не пойдут, не скука. Послушаю чтецов, разберусь получше в этом мире. Может за это время император заглянет. Или наследник. Или враги город возьмут. У вас жизнь кипит. Только вот про тонкий мир книг мне не досталось.

— В смысле, нематериальный?

— Да. У вас есть Бог и дьявол. Но есть и другие сущности? Живы ли боги из античных мифов и куда они подевались? Кто их победил? Бог-отец, сын и святой дух? Почему об этом не написано в книгах, ведь битва богов это очень значимое событие.

— Ты такие вопросы монахам задавал? Они такого очень-очень не любят.

— Да я уж понял. Или вот еще. В легендах про рыцарей старых времен постоянно поминаются колдуны и ведьмы. Как с ними сейчас обстоят дела? «Молот ведьм» монахи мне читали. Судебную практику рассказывали. Стоит понимать, что могущественных колдунов и ведьм в вашем мире больше нет, только мелкие остались, и тех в обозримом будущем сожгут?

— Шарый бы тебе больше рассказал, но и я немного в теме. Давай про колдунов и ведьм днем поговорим.

— Что так?

— Темнеет. Расскажи мне, что знают про звезды по ту сторону океана?

Всю ночь два звездочета просидели на крыше, завернувшись в плащи и глядя на небо. Доминго настаивал на зодиакальном круге из тринадцати знаков, но Твардовский утверждал, что европейцы отлично укладываются в классификацию по двенадцати.

К утру оказалось, что никакого завтрака нет и в помине, а дома из мясных блюд только мыши бегают. Камин растопить тоже никто не постарался. И дров нет ни бревнышка.

— Я, конечно, не сова, — сказал Доминго, — Но мышь поймаю. На тебя ловить?

— Спасибо, но нет. Давай в таверне еды закажем.

Попугай в таверну не пошел, а пан сходил и вернулся с девочкой, которая поставила на стол горшок и кувшин.

— Бигос, пиво. За посудой завтра приду, — сказала она и убежала.

— Мне говорили, у панов полагается два мясных и два овощных блюда, — сказал Доминго.

— Мышь поймай, вот и будет второе. Из овощей только плесень есть.

— Благородная?

— Худородная, в Сейм не пригласят.

Поели, попили.

— Что-то у тебя холодно, — сказал Доминго, — Может, камин разжечь?

— Да у меня и дров нет, — ответил Твардовский, — И где дрова купить, я не знаю.

— В таверне точно есть дрова и человек, который умеет ими пользоваться.

Пан снова сходил в таверну, привел ту же девочку с охапкой колотых дров. В камине занялся огонь, а девочка забрала свой горшок и кувшин, переложив остатки бигоса в тарелки, а остатки вина перелив в кружки.

— У пана на кухне нога человека сто лет не ступала, — сказала она, — Дров нет. Пану бы слуга нужен?

— Нужен, — ответил за хозяина Доминго.

— Я поговорю с отцом. Можем пану и еду носить, и уборку делать. Наверное, и стирка понадобится?

— Наверное, — задумчиво ответил Твардовский, — От меня слуга ушел, он всем занимался.

Днем девочка вернулась с, по-видимому, старшим братом. Хваткий парень рассчитал все домашние работы в трех вариантах расходов. Твардовский полез в кошелек и нашел там денег, чтобы оплатить за неделю по минимальному.

— Вот черт, — грустно сказал он, когда дети ушли, — Я же совсем отвык пользоваться деньгами. Шарый подай вина. Шарый, сбегай за едой. Шарый то, Шарый се. Я ушел в чистую науку и перестал заниматься даже гороскопами. Только для высшей знати, но сколько ее, знати-то. За этот год может три гороскопа всего и сделал из новых.

— Говорят, к тебе заходит в гости сам король, — сказал Доминго.

— Да, но мне неловко брать с него деньги, — смутился Твардовский, — Королева Бона контролирует все расходы сыночка.

— Может быть, он пожалует тебе какой-нибудь источник дохода?

— Он пробовал. Говорил, что мама не разрешила. Королева считает, что настоящим архитектором, священником и астрологом может быть только итальянец, а остальные все так, строить и освящать хлева и гадать крестьянам на игральных картах.

— Очень недальновидно с ее стороны.

— И не говори.

— Кстати, король собирался меня выкупить, чтобы я пел во дворце. Возьми с него золотом. А я буду прилетать в гости каждый день.

— Отличная идея.

Твардовский написал записку Сигизмунду Августу и не поленился сам отнести ее во дворец. Внутрь его не пустили. Королева Бона не любила польских колдунов.

На следующий день посыльный в ливрее принес ответ:

«Мама не разрешила. В субботу буду. Август».

— Беда, — сказал астролог.

— Беда, — повторил попугай.

— Не дразнись.

— Я тут вспомнил, что пока жил в Вене, мне постоянно угрожали, что сварят в супе или перьев понадергают, — сказал Доминго, — Но там было кому за меня постоять. Интересно, когда твои соседи сообразят, что ты больше не колдун? Через неделю, когда деньги закончатся?

— Давай не будем о плохом, — ответил Твардовский, — Давай лучше о звездах. Шарый еще летом пересчитал мне все карты и таблицы движения небесных тел.

Закопались в таблицы и карты.

— Здесь не все небесные тела, — сказал Доминго.

— Чего не хватает?

— Комет. Например, той, что прилетает каждый семьдесят пять лет. Последний раз я ее видел девять лет назад.

— Ты думаешь, это одна и та же комета?

— Конечно. Все кометы совершенно разные и отлично опознаются невооруженным глазом. По вашу сторону океана еще не сообразили?

Предположили, что кометы летают по круговым орбитам. Не сошлось. Предположили, что по эллиптическим. Сошлось. Рассчитали фокусы и оси для десятка комет, известных по летописям.

Считали два дня и две ночи. Легко считать, когда у тебя за левым плечом стоит персональный счетовод. Ты ему «дважды два», он тебе «четыре». А самому на бумажке намного дольше. И чертить еще. Слава Богу, что избалованный пан астролог не успел забыть, как пользоваться циркулем и угольником, а Доминго неплохо считал в уме, хотя и помедленнее, чем Шарый.

Обнаружили, что траектория кометы пересекает земную орбиту. Просчитали, в каком месте орбиты в это время будет Земля. Выпили за упокой потомков.

— Восемнадцатого мая 1910 года Земля столкнется с кометой, — сказал Твардовский, сидя на крыше и закутавшись в плащ.

— То есть, дальше 2012 года календарь пересчитывать не придется, — сказал Доминго, придерживая крыльями шерстяное одеяло.

— Извини за нескромный вопрос, попугаи долго живут? Говорят, что ворон живет триста лет.

— Я не дам точного ответа. Но долго.

— Ты доживешь до конца света, чтобы проверить мою гипотезу?

— Не исключено. У вас записана точная дата Второго Пришествия?

— Нет. В Библии, наоборот, записано, что точную дату людям заранее не откроют.

— То есть, мир рискует до него не дожить?

— Получается, так.

— А хотелось бы?

— С одной стороны, как астрологу, скорее нет. «И вдруг, после скорби дней тех, солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются; тогда явится знамение Сына Человеческого на небе; и тогда восплачутся все племена земные и увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках небесных с силою и славою великою». Что будут делать звездочеты, когда все небо погаснет?

— Есть еще с другой стороны?

— Иисуса живого увижу, его уж полторы тысячи лет никто не видел. Мертвые воскреснут — с прадедом познакомлюсь. Там еще битва полагается, чертям вломим, — у Твардовского даже глаза загорелись.

— Сильно хочешь вломить чертям? Я думал, у тебя с ними полное взаимопонимание.

— Ты знаешь, я с университета за меч по-настоящему не брался. На площади понял, как соскучился по старой доброй драке. Чтобы с тобой друзья, отчаянные парни, а на той стороне кто-то, кого не жалко. Чтобы не за глоток вина, а за Господа нашего, на худой конец, за короля. Плечом к плечу, мечом к мечу…. Эх, ты птица, тебе не понять.

— Я десять лет прожил, считай, с монахами. Они меня хорошо научили не любить чертей. Лично у меня к этим рогатым претензий нет. Но монахам почему-то верю.

— Прямо жалко, что Второго Пришествия может не быть. Не вострубит первый ангел, и не сделается град и огонь, смешанный с кровью…

— Вы тут все больные и не лечитесь.

— Лечимся. Хочешь, спиритуса налью? От Шарого недопитая бутылка осталась.

Выпили по чарке. Попугай, за неимением губ, пригубить не мог. Поэтому брал чарку лапой с развитыми пальцами и вливал содержимое в широко открытый клюв. Воду он пил, конечно, не так, но разве кто-то может пить спиритус как воду?

— Я вот думаю, может мы ошиблись с этой кометой? Может там знаменатель имеет большее значение? Как у нас получилось, она в Землю со всей дури влепится или краем заденет? — задумался Твардовский.

— Не обратил внимания.

— Давай пересчитаем.

Весь четверг занимались пересчетом. Выяснили, что небесную ось расчетной эллиптической траектории кометы достаточно будет подвинуть буквально на долю градуса.

— Кто этим будет заниматься? — спросил Доминго.

— Потомки, — ответил Твардовский.

— Сейчас-то никак? Ангелов можно попросить.

— Проще чертей.

— Может, попросишь? Или тебе неважно, ты не доживешь?

— А ты, можно подумать, доживешь?

— Я, скорее всего, доживу.

— Неохота мне уже чертей ни о чем просить.

— Ты через неделю без денег останешься, а привык паном жить и короля принимать. По углам паутина заведется, под ногами грязь. Король в следующий раз и прийти побрезгует.

— Я подумаю.

Твардовский подумал. Нарисовал пентаграмму. Поставил свечи. Зачитал заклинание.

На всякий случай, Доминго выучил молитву для экзорцизма, вооружился склянкой со святой водой и спрятался в буфет. В дополнение на еще более всякий случай Твардовский запихал в буфет своего ездового петуха. Мало ли вдруг придется срочно ретироваться. Доминго вспомнил рассказ Ласки, что нечисть, как и люди, определяет конец ночи по предрассветному петушиному крику, и пообещал перед экзорцизмом покукарекать, а там, глядишь, и петух поддержит.

В пентаграмме появился Шарый в образе черта, одетый в одни подштанники. Козлиные ноги и человеческий торс покрыты короткой серой шерстью. Местами шерсть выбрита вокруг шрамов. Левая рука на перевязи. Правая опирается на кочергу.

— По кой черт ты меня звал? — сказал Шарый вместо приветствия.

— Предлагаю продолжить договор, — ответил Твардовский.

— Да иди ты к черту!

— Нет, серьезно.

— Серьезно иди к черту. Тебя когда-нибудь били освященным мечом?

— Нет, только обычными.

— Врешь.

— Вот те…

— Стой!

— Да, точно, — Твардовский смутился и опустил руку, — Я в молодости тем еще забиякой был. В университете. Где это видано, чтобы студент, да без меча, да без дуэлей.

— Ладно, черт с тобой, верю.

— Давай на старых условиях.

— Ага, помню я, как ты чертовы старые условия соблюдаешь.

— Давай на новых.

— Давай. Тут один чертяка придумал, что когда он заберет душу шляхтича, то сам за него поживет паном.

— Живи за меня паном. Когда душу заберешь.

— Нет уж. Давай уступи мне свое чертово место сейчас.

— Давай я тебе уступлю свое место на год. И не сейчас, а через год после свадьбы.

— Ты жениться собрался? По кой черт?

— Если сейчас не женюсь, пока я в расцвете сил, то потом уже поздно будет.

Шарый подумал-подумал и махнул рукой.

— А черт с тобой. Давай.

Твардовский стер уголок пентаграммы, Шарый сплющился и прошел в разрыв. Вне пентаграммы он превратился в неприметного мужика в сером кафтане.

Высокие договаривающиеся стороны ударили по рукам. Потом Шарый достал из-за спины договор, Твардовский его прочитал, порезал палец и подписал кровью. Только перо, чтобы подписать, для него еще днем выдернул из своего хвоста Доминго.

— Ну и срач тут у вас, — сказал Шарый, оглядевшись, — Но я думал, хуже будет. За едой бежать или за выпивкой?

— Погоди. Тут такое дело. Нам надо поправить ось.

— Какую? Тележную?

— Нет. Оптическую. Ось эллиптической траектории семидесятипятилетней кометы.

— Смеетесь? Она же в небе.

— А что такого? Она же в небе в смысле над землей а не в смысле на Небесах, где Рай.

Из буфета тихо вышел Доминго.

Шарый почесал в затылке и пошел на крышу. Твардовский и Доминго последовали за ним.

— Ну, если будет рычаг и точка опоры…

— Правда? — удивился Доминго, — Такое возможно?

— С точки зрения материального мира, конечно, нет, — ответил за черта Твардовский, — Даже не предмет для обсуждения. Но с точки зрения религиозно-мистического мироздания, о допустимости которой мне намекают две стоящие рядом сущности, полагаю, вполне возможно.

— Только можно по шее получить, — сказал Шарый.

— От кого? — удивился Доминго.

— От стражей, как пан выразился, религиозно-мистического мироздания. То есть, от ангелов.

— А можно не получить?

— Можно не получить.

— Надо кому-то помолиться?

— Обычно хватает просто через левое плечо плюнуть и по дереву постучать.

Твардовский немедленно плюнул и предсказуемо попал в Шарого. Доминго поднял черепицу и постучал по стропилу.

— И главное, чтобы не слишком заметно повлиять на, как пан выразился, материальный мир. Вот тогда точно огребем.

— Комета в следующий раз прилетит лет через этак шестьдесят пять, — сказал Твардовский, — И до тысяча девятьсот десятого года никакой разницы никто не заметит. Если что, валите все на меня. Я-то уж точно не доживу. У тебя договор, а ты как бы просто рядом постоял.

— Ну что, погнали? — спросил Шарый.

— Минутку, — Твардовский спустился к себе, взял чертеж и выпустил из буфета петуха.

— Кука…

— Цыц!

— Кококо!

Колдун сел на петуха, Доминго устроился третьим этажом у пана на плече. Садиться на черта ему совсем не хотелось.

Шарый достал из-за спины веревку и привязал ее петуху на шею. Все вышли на крышу. Черт разбежался по крыше, перескочил на следующую, на следующую и так далее. Петух с пассажирами бежал за ним на поводке. Набрав первую космическую скорость, бегуны вышли на околоземную орбиту.

— Крррасота! — сказал Доминго.

Черт с петухом, перебирая ногами в пустоте, поднажали и вбежали на покрытую желтым песком Луну.

Твардовский спрыгнул и развернул чертеж.

— Так. Вот плоскость эклиптики. А вот где-то тут должна проходить наша ось.

Шарый взял в ладонь лунного песка и дунул. На космическом черном фоне проявились какие-то загадочные линии.

— Ага, это для комет. Кто такой, черт бы его побрал, Галлей?

— Не знаю, кто такой Галлей, но это вроде бы наша ось, — Твардовский сориентировал карту по Солнцу.

— Куда двигать? — спросил Шарый.

— От меня вправо.

— Сильно?

— Самую малость.

Черт раздвинул кочергу, размахнулся и воткнул ее в Луну. Наложил на еле видимую ось, нажал.

— Надо увеличить рычаг, — сказал Доминго.

Черт раздвинул кочергу еще дальше и ушел в темноту.

— Дзззынь! — раздалось по всей округе.

— Не сломал? — спросил Твардовский.

— Вроде нет, — ответил Шарый, выходя из темноты, согнувшись и почесывая поясницу.

— Это что сейчас было? — раздался громкий голос со стороны Солнца.

В луче света стоял строгий ангел. В длинной белой рубашке, с крыльями, с нимбом, но без доспехов. И в руках держал не меч, а бутыль и полотенце.

— Это что такое? — повторил ангел, — Что сейчас дзынькнуло?

Твардовский, Доминго и Шарый синхронно пожали плечами. Петух кудахтнул и бочком отодвинулся от них на пару шагов.

— Ты, католик, и ты, птица, отойдите в сторонку, — сказал ангел и взмахнул своим полотенцем, скручивая его в дубинку.

Некоторое время ангел гонял черта мокрым полотенцем вокруг Луны, а потом вокруг Земли. Как Шарый объяснил позже, мокрым, потому что ангелам выдают сжиженный спиритус санктус для протирки оптических осей.

Набрав вторую космическую скорость, черт на орбите уже не удержался и улетел в сторону Солнца.

— По эллиптической траектории, — заметил Твардовский, — Этак он лет через пять вернется.

Ангел чуть было не отправился туда же, но раскрыл крылья как парус, подставил их под солнечный свет и удачно затормозил.

— Раз уж мы тут все собрались, можно спросить? — обратился к нему Твардовский.

— Можно.

— На Луне кто-нибудь живет?

Ангел достал из рукава рубашки книжечку в кожаной обложке и выдернул из крыла перо.

— Тысяча пятьсот тридцать девятый год от Р.Х. Населения нет, флоры нет, фауны нет. Тысяча пятьсот сороковой год. Население — один человек. Род занятий как записать?

— Астролог.

— Астролог. Фауна — две птицы, петух и…

— Попугай.

— Попугай, — записал ангел.

— Мне за высадку на Луне какое-то наказание полагается? — спросил Твардовский.

Ангел нахмурился и достал откуда-то книгу намного толще. Веером перелистал страницы и дал ответ.

— Высадки на небесных телах людям не возбраняются. Хоть живите.

— То есть, я могу тут флаг поставить?

— Ради Бога.

Твардовский достал ножик, отрезал кусок красной ткани от кушака, отрезал кусок белой ткани от рубашки, привязал их к рукояти ножа и воткнул нож в лунный грунт.

— Мне вот интересно, как мы спустимся обратно, — сказал Доминго.

— Никак, — ответил ему ангел, — Живите здесь, я вас уже в летопись записал.

Из-за Солнца еле видимой точкой вылетел Шарый. По-видимому, законы физики с точки зрения религиозно-мистического мировоззрения несколько отличались от законов материального мира. Доминго оценил траекторию, подбежал к краю Луны, взмахнул крыльями и перелетел на тонкую зеленую линию.

— Не могу сдвинуть! Брось мне веревку!

Твардовский бросил другой конец веревки, привязанной к петуху.

Доминго ловко завязал узел вокруг линии и перелетел обратно.

— Три-четыре!

Втроем, колдун, попугай и петух, выстроившись как бурлаки, дернули веревку. Линия не сдвинулась. Шарый приближался.

— Еще раз! С Божьей помощью! — скомандовал Твардовский, — Три-четыре!

На этот раз ангел, скептически наблюдавший за окололунной возней, непроизвольно дернул ногой и ударил по оптической оси орбиты Шарого. Ось вспыхнула зеленым, а эллиптическая траектория — красным и сместилась, упершись в Луну. Бурлаки с веревкой упали навзничь.

Шарый влетел в Луну так, что она бумкнула, а на поверхности осталась вмятина с поднятыми краями и оплавленным грунтом, из которой черт выбрался, хромая на обе ноги.

Ангел снова взял ту же записную книжку, то же перо из крыла и что-то записал.

— Протокол? — кисло спросил Шарый.

— Пока докладная, — ответил ангел, — Вы что сделать-то хотели?

— Поправить траекторию кометы, чтобы она не врезалась в Землю в тысяча девятьсот десятом году, — ответил Твардовский.

— Она и не должна была, — удивленно сказал ангел, — До двухтысячного года точно, а дальше я не знаю.

— Как? Мы все верно посчитали! — Твардовский показал бумажку с финальными расчетами.

Ангел повернул бумажку к себе.

— Продолжительность года неверно, — сразу сказал он.

— Триста шестьдесят пять дней и шесть часов, — заявил Доминго.

— Год на десять минут короче, — назидательно сказал ангел и поднял вверх указательный палец, — За четыреста лет должно быть девяносто семь високосных, а не сто! У вас от Рождества Христова уже накопилась погрешность десять дней! Все праздники не в свое время. Грешники, одно слово.

— Может, надо сказать кому?

— Не нафо нифофу гофофить! — всполошился Шарый и выплюнул зуб на ладонь, — Гфефники это хофофо!

— Папе Римскому и без вас укажут, чтобы календарь исправил, — сказал ангел.

— Когда? — поинтересовался Твардовский.

— Скоро уже. Пусть сначала Коперника прочитают. Сидите, ждите, — ангел повернулся к Шарому, — Ты не знал, что у них ошибка?

— Да я не подумал проверить, — потупился черт, — Они же умные.

— Как говорят на грешной земле, за одного битого двух небитых дают. Ты в следующий раз проверишь, а другой нечистый не подумает, — сказал ангел, выдернул лист из записной книжки, скомкал и запулил на Солнце. Комок бумаги ярко вспыхнул и сгорел дотла.

— Что стоите, как жена Лота? Свободны. Ступайте и не грешите. Или хотите тут остаться? Имеете право.

Шарый взялся за веревку, Твардовский сел на петуха, а Доминго ему на плечо. Черт разбежался и прыгнул в сторону Земли. Над Краковом группа перешла в свободное падение, и обе птицы расправили крылья, чтобы не удариться об крышу со всей силы.

— С меня хватит, — сказал черт, едва коснувшись ногами крыши, и упал замертво.

— Что с ним? — спросил Доминго, — Я думал, они живучие.

— Я говорил. Ангелы работают на спиритус санктус, а черти на спиритус, — сказал Твардовский, — С утра жахнул стакан и готов к труду и обороне. Только я не подумал, что он вернется, и мы с тобой его бутылку допили.

Черта утащили вниз, положили на кровать и вытряхнули в него последние капли спиритуса из большой бутыли. Не помогло.

Утром Твардовский сходил в таверну и взял в кредит водки. Кредитная история у королевского астролога оказалась всему городу на зависть. Он последний раз брал что-то в кредит еще студентом, а потом щедро расплатился с долгами. Водку влили в черта. Не помогло.

— Нужна субстанция покрепче, — сказал Твардовский, — Но в Кракове для людей такого не гонят.

— Я знаю, у кого был перегонный аппарат, — сказал Доминго, — Может быть, наши друзья еще не уехали.

На постоялом дворе ответили, что владельцы аппарата ждут суда в Сенаторской башне. Приходил стражник, приносил денег за хранение вещей и содержание лошадей.

Твардовский сходил в башню за разрешением временно попользоваться аппаратом. Заодно пообещал походатайствовать перед королем о скорейшем освобождении. Потом пан астролог сходил в таверну и взял еще несколько бочонков водки в долг.

Доминго отлично знал теорию перегонки. Монахи любили поболтать на бытовые темы не меньше, чем на богословские. И этот аппарат уже собирали в Вене, а память у попугая была стопроцентная.

Для помощи с практикой наняли в городе подмастерье. Запустили аппарат и за ночь наполнили бутыль из-под спиритуса. Немного подегустировали. Сдобрили медом. Сдобрили перцем. Решили, что ну ее к черту эту астрологию, алхимия куда как более интересное занятие.

Твардовский откопал в залежах пыльного кухонного хлама воронку, и черта заправили топливом со всем шляхетским гостеприимством. Правда, не помогло. Шарый остался лежать как мертвый.

— Я так понимаю, что эти рогатые сущности отлично взаимозаменяемы, — сказал Доминго.

— Наверное, — пожал плечами Твардовский.

— Тогда давай нарисуем пентаграмму, вызовем старшего по званию и потребуем замену по гарантии.

— Какой гарантии?

— У тебя же договор.

— Да вы вконец охренели! Черт побери! — вскочил Шарый.

— Ты притворялся? — спросил Доминго.

— Да иди ты к черту! Я лежу, радуюсь жизни. Первый раз в жизни обо мне кто-то заботится, как о родном. И тут на тебе! По гарантии! Как серпом по яйцам!

— Извини. Я уж думал, ты умер.

— Не дождетесь! Я еще вас всех переживу! Может быть.

— Ничего, что я с прозой жизни? — вступил Твардовский, — У нас тут неприбрано, кушать нечего и в дверь стучат.

— Вот так всегда! — сказал Шарый и пошел открывать.

Оказывается, уже наступила суббота, и король пришел поговорить о звездах, как и предупреждал в записке. Между делом Сигизмунд Август упомянул, что мама против того, чтобы отпускать до Рождества того русского шляхтича, который вместе с двумя друзьями сидит в Сенаторской башне. Твардовский попросил ускорить процесс, но король только развел руками.

В воскресенье черт в замок идти отказался. Сходили в ночь на понедельник. Выпустили друзей, прогуляли по городу, собрали в дорогу и отправили с первым скрипом городских ворот.

Прошло три дня.

— Вот и зеркало появилось, — сказал Шарый, — В окрестностях Берестья.

— Жду — не дождусь, — сказал Твардовский.

Шарый вышел за дверь и через полчаса вернулся с зеркалом.

— Ни царапинки. Сберегли.

— Слава… — Твардовский осекся.

— Мне. Никак не привыкнешь, черт бы тебя побрал.

— Тебе-тебе. Спасибо.

Славы прямым текстом черт не дождался и обиженно ушел на кухню. Доминго перелетел, чтобы видеть зеркало.

— Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи. Где сейчас Ласка Умной? — спросил Твардовский, — Ага. А что его ждет дальше? Ого! А потом? Ну ничего себе!

— Мне такой прогноз не нравится, — сказал Доминго.

— Зеркало дает один шанс из пятидесяти, что они все переживут Рождество, — сказал Твардовский.

— При существующих вводных, — поправило зеркало, — Я не гороскоп, судьбу не определяю. Рассчитываю возможное будущее по имеющимся данным.

— Шарый!

— Пальцем не шевельну, — отозвался Шарый из кухни, — Договор был в пределах Польши.

— Литва тоже Польша.

— Нет.

— И королю так скажешь?

— А что бы и не сказать?

— Попробуй, скажи королю, что Литва не Польша. Что он ответит?

— Попался, — Шарый выскочил из кухни, потирая руки.

— На чем?

— На том, что я сейчас в своем истинном обличии побегу к королю. К Старому. При королеве Боне. И скажу ему, что ты меня послал у него спросить, правда ли, что Литва тоже Польша.

— Отменяю.

— Поздно.

— У нас договор.

— Пункт об отмене поручений изложен в новой редакции.

— Чего хочешь?

— Или я, или эта птица.

— Чем тебе Доминго не угодил?

— Думает, что умный слишком. Сначала я из-за его кривых расчетов огребаю, а потом он еще и по гарантии захотел.

— Ну ты злопамятный, конечно…

— Я же черт. Это вам тут прощать заповедовано, а мы таких указаний не получали.

Твардовский задумался.

— Тогда я пошел, — напомнил Шарый, — Одна нога здесь, другая там. На обратном пути могу дознавателей захватить.

— Извини, Доминго, но он, меня, похоже, подловил, — сказал Твардовский.

— Знаешь, самому стыдно, — ответил попугай, — И что на десять минут ошибся, и что этого хитреца не раскусил, что он живой лежит и дохлым притворяется.

— Тебе есть, куда пойти? Могу рекомендацию дать.

— К императору Карлу не хочу. Пока с ним поговоришь, десять лет можно ждать и не дождаться. С родственниками его тоже общий язык не нашел. Сигизмунд Август, уж извини, маменькин сынок. Янош Запольяи умер, остальные короли далеко. Вот думаю, начать с великого князя московского, а не выйдет, так или король Франциск, или султан Сулейман.

— Почему с московского?

— Там по пути у меня друзья в беде. Скажи этому рогатому, чтобы отнес меня…

— В пределах Польши! — перебил Шарый.

— … к рыцарю Станиславу Болцевичу, с которым Ласка разговаривал во дворе замка. Он в Польше?

— Погоди, — Твардовский посмотрел в зеркало, — Рыцарь в гостях у зятя под Варшавой. Если будет гнать, не жалея коня, то может успеть в Волынь примерно к Рождеству. Но надо гнать и гнать. А по пути он их перехватить не успеет. Ты ведь по этому делу к Станиславу собрался?

— По этому. Шарфик мне дай в дорогу, а то простужусь.

— Погоди, я тебе уж гостинцев с собой соберу. Не с пустыми же руками, то есть, крыльями в гости ехать.

— К пану Станиславу посыльный с птицей! — крикнул слуга в усадьбе под Варшавой.

Станислав нехотя, но с интересом поднялся и вышел на крыльцо. На крыльце стоял серый мужик, у него на плече ярко-красная птица с сине-зелеными крыльями, а в руке плетеная корзина с краковскими колбасами и глиняной фляжкой. От крыльца до ворот лежал свежий снег без единого следа.

— Здравствуй, пан рыцарь. Вот тебе гостинцы из Кракова, вот тебе птица, и будь добр, сделай, чтобы ее побыстрее в Польше не было, — Шарый повернулся к Доминго, — Надеюсь больше твой наглый клюв в Кракове не увидеть.

Станислав посмотрел на попугая, а когда поднял глаза, чтобы что-то сказать посыльному, тот уже куда-то подевался.

— Беда, пан Станислав, — сказал Доминго, — Пора седлать коня, ехать доброму молодцу на выручку.